Она действительно ждала, подперев голову руками. Она ничего не сказала о лечении у дантиста, лицо ее излучало долготерпение и бесконечное желание помочь.
— Ключи от почтового ящика профессора Клейна? — переспросила она в замешательстве, убирая руку. — Не понимаю — ведь он же приехал.
— А кто вынимал почту, когда профессора не было?
— Это другое дело, — сказала Адина Липкин, — я вынимала почту из его ящика ежедневно. В час дня, когда я варила кофе и еще не пришла в себя после приемных часов, я вынимала его почту и разбирала ее — разумеется, вскрывала лишь официальные конверты. Письма я посылала ему раз в две недели. У нас был с ним такой уговор.
Она посмотрела на него вопросительно, будто спрашивала: «На этом все? Закончили?»
Но Михаэль не отставал:
— Только вы вынимали почту? Никто другой не открывал его ящик?
— Если кто-то другой, то ему нужно было получить ключ у меня.
— А если вас не было?
— Такого не бывает. Даже с температурой я прихожу на работу, здесь же нельзя ничего оставить, — сказала Адина Липкин, удивляясь столь странному предположению, и снова ухватилась рукой за щеку. — Несколько раз я отсутствовала, потому что мой зубной врач принимает только по утрам. В таких случаях я вынимала почту на следующий день.
— Где вы храните ключи?
— Здесь, в верхнем ящике стола, потому что…
— То есть любой может зайти и взять их?
Михаэль видел, как она колебалась между необходимостью что-то ответить и сильным желанием прекратить на этом беседу.
В конце концов она кивнула. Все знают, где ключи.
— А Рахель? — терпеливо допытывался следователь.
— Рахель знает существующий порядок, — ответила Адина послушно, будто дрессированная, — она сама не открывает почтовые ящики.
И тут, точно в нужное время, открылась дверь и Альфандери сказал:
— Она здесь.
Михаэль выглянул наружу и увидел маленькую фигурку в летнем цветастом платье, плетеных сандалиях, с пачкой бумаг под мышкой. У девушки были большие влажные глаза. Он вышел к ней в узкий коридор. Тувье Шай остался в секретарской, Рафи Альфандери тоже зашел туда и закрыл за собой дверь. Другой конец коридора был виден, но Михаэль заглянул еще и за угол. Там никого не было. Рахель оперлась о стену. Она была бледна.
— Я хочу у вас кое-что спросить, — шепотом сказал Михаэль.
Она напряженно ожидала.
— Это насчет ключа от почтового ящика профессора Клейна, — шепнул Михаэль и посмотрел по сторонам. В коридоре по-прежнему никого не было.
Она быстрым движением положила пачку бумаг на плиточный пол и снова оперлась на стену.
— Что насчет ключа? — спросила она тоже шепотом.
Девушка подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и ему пришлось наклониться, чтобы перехватить ее взгляд.
— Вы в последнее время вынимали его почту?
Она несколько секунд молчала, затем кивнула:
— Да, конечно, несколько раз, когда Адины не было, я вынимала почту, — она оглянулась по сторонам с опаской, — несмотря на то что Адина не просила меня об этом.
— Попытайтесь вспомнить, не приходило ли на его имя извещение о посылке.
Она снова помолчала, затем сказала:
— Я не помню, действительно не помню — когда я вынимала почту, я все клала на стол Адины, даже не смотрела, что там.
Михаэль подумал о скамье за углом на площадке и улыбнулся сам себе:
— Пойдемте сядем.
Она подняла свои бумаги, послушно направилась к скамейке и сразу села, будто силы ее оставили. Он присел рядом.
— Подумайте хорошенько, попытайтесь сосредоточиться. Был ли кто-то еще, кому вы давали ключ?
Она посмотрела на него с удивлением, затем покраснела и сказала звонким голосом:
— Это как раз не так уж и трудно вспомнить. Примерно две недели назад, я могу точно проверить когда, профессор Тирош просил у меня ключи дважды, два дня подряд, у него была общая статья с профессором Клейном, и он хотел убедиться, что она пришла. Он зашел в приемные часы, и мне неудобно было заставлять его ждать, он же завкафедрой… был.
— А эту статью вы видели? То есть он нашел то, что искал?
Рахель пожала плечами:
— Не знаю. Он мне ничего не сказал. Вернул ключи, но я не думаю, что он там что-то нашел.
— Он сразу же вернул ключи? — Михаэль почувствовал, что ему становится трудно дышать.
— Нет, я забыла попросить его вернуть ключи, была такая неразбериха, и он вернул их лишь на следующий день. Я помню, потому что я ему звонила, боялась — Адина заметит, что ключей нет, — смущенно сказала девушка, — это непорядок, но не могла же я, помощник секретаря, делать замечания профессору, верно?
— Когда это случилось?
— Я день точно не помню, но Адина тогда была два дня подряд у зубного, ей делали мост. Дату установить несложно.
Рахель посмотрела на следователя. Они сидели очень близко друг к другу. От нее шел сладковатый запах.
«Такая молоденькая, — подумал Михаэль, — такое наивное у нее лицо, такие томные глаза, такой сладкий запах…»
Он со вздохом встал со скамьи, она осталась сидеть.
Они подъехали к Синематеке, Михаэль поставил машину на стоянку. И снова Тувье повторил, что вышел отсюда примерно в четыре тридцать. Они стали спускаться по тропе, ведущей к Яффским воротам Старого города.
— И сколько времени это обычно у вас занимает?
— По-разному.
Михаэль остановился, посмотрел на Тувье с подозрением.
— Иногда час, иногда — два. Это зависит от того, останавливаюсь ли я по дороге.
— Есть постоянные места, где вы останавливаетесь?
— Есть несколько, — медленно ответил Тувье. — Вы хотите увидеть, где я был в пятницу?
Они шли молча, лишь иногда обмениваясь отдельными фразами.
— Вы знали, что Тирош занимался «Поэзией»? — Михаэль подчеркнул последнее слово.
— Какой «Поэзией»? Агнона? — Тувье остановился, недоверчиво глядя на собеседника.
— Так мы оба это понимаем.
— Это мне не известно, — сказал Тувье.
— Тогда как вы объяснили бы то, что мы нашли ее у него на письменном столе.
Тувье не ответил. Он внимательно поглядел на собеседника и пошел дальше. Лишь через несколько минут он вдруг произнес:
— Все-таки он никогда ничего не писал об Агноне. И кто вам сказал, что он имел в виду «Поэзию» Агнона?
— Аронович. — Михаэль взглянул на профиль собеседника. Тот замедлил шаг, будто собираясь остановиться, затем пошел быстрее.
— Ну, Аронович иногда такое скажет! — пробормотал Тувье. — Может, он и прав, но я об этом ничего не знаю.
— А если допустить, что Аронович был прав, что он имел в виду, по-вашему?
— Не знаю, — нерешительно сказал Тувье, и Михаэль заметил украдкой брошенный на него быстрый взгляд, — я сам этого не понимаю. Но это не значит, что Аронович не прав.
Они стояли уже вблизи главного шоссе на Рамат Эшколь.
— Вы, кажется, готовите вечер, посвященный тридцати дням со дня смерти обоих?
Тувье кивнул.
— Вы будете организатором?
— Нет, по-видимому, Клейн.
— Но вы ведь выступите?
Тувье пожал плечами.
— Очевидно. Наряду с другими, — сказал Тувье, не глядя на Михаэля.
В четыре тридцать, после часа быстрой ходьбы, они стояли на Гиват Тахмошет. Здесь Тувье остановился. Они обошли школу Рене Касен и вышли на холм. Тувье указал на один из склонов:
— Здесь я долго сидел.
— Сколько? — Михаэль зажег сигарету.
— Точно не знаю. Может, пока не стемнело.
— Мы вышли в три тридцать из Синематеки и пришли сюда в четыре тридцать, час ходьбы. А вы тогда вышли примерно в четыре тридцать? Дошли сюда, допустим, в пять тридцать. А теперь лето. Темнеет поздно. Вы хотите сказать, что сидели здесь четыре-пять часов? — спросил Михаэль с демонстративным недоверием.
Тувье Шай кивнул.
— И что же вы делали все это время? — спросил Михаэль с любопытством, как будто это был вопрос по учебному материалу.
— Думал. Мне надо было побыть одному.
— Почему? — допытывался Михаэль.
Тувье Шай молчал.
— И о чем же вы думали?
Тувье посмотрел на полицейского со злостью, как будто вопрос касался чего-то личного, о чем нельзя было спрашивать. Он, видно, погрузился в свои мысли, улыбнулся им.
— Посмотрите, как красив город отсюда, — сказал от бесцветным голосом, — вы стоите здесь, на холме, и видите, как улицы успокаиваются, бледнеют, стихает шум. Это красиво.
Михаэль Охайон смотрел на собеседника молча. «Тувье не склонен восторгаться природой, пейзажами», — вспомнил Михаэль слова Клейна.
— Куда вы хотите пойти теперь? — спросил Михаэль.
— Обратно в университет.
Плечи Тувье были опущены, всем своим видом он как бы хотел сказать: «Это единственное, что у меня есть в жизни».
— Итак, картина вырисовывается такая, — подвел итоги Михаэль на заседании следственной группы, пока Арье Леви недовольным жестом приглаживал ладонью волосы и вытирал пот. — Надо еще, правда, выяснить кое-какие подробности, в частности у специалистов-графологов, поскольку на почте не помнят, кто расписывался в получении посылки. Однако главный вывод, к которому я пришел, такой: Тирош убил Идо Додая. Мотивы убийства Тироша и Додая связаны, свидетельство этого — здесь, — он указал на пустую кассету, — история с заказом баллонов это проясняет. Не хватает лишь мотивов убийства, однако и тут есть направление поисков, хотя пока не совсем ясное.
— Что тут неясного, — презрительно бросил Леви, — ты же сам сказал, что у Додая был какой-то конфликт с Тирошем.
— Да, но в чем он состоял? — задался вопросом Бели-лати.
— Как вы это себе представляете? — спросил Эли Бехер. — Тирош зашел в кладовку и манипулировал там баллонами? А если бы его не убили, как бы он выкрутился? Мы ведь на него все равно бы вышли, о чем он думал? Где все его хитроумие?
— Есть вещи, которые невозможно объяснить. По-видимому, он считал свой замысел хитроумным. Так думает каждый убийца.
— Нет, — настаивал Бехер, — я имею в виду нечто другое: если бы он заказывал баллоны прямо по почте и получал их на почте, но не в университете, на вымышленное имя, скажем, тогда у него, пожалуй, было бы меньше шансов попасться. Зачем ему нужна была вся эта история с почтовым ящиком в университете — вот чего я не понимаю. Он как будто прилагал усилия к тому, чтобы его обнаружили.