го мозга.
Как, например, заглавное «С», к которому полковник проявляет слабость каждый раз, когда желает подчеркнуть бесконечность человеческой мерзости и непогрешимость Суда и Судопроизводства – подобно заглавному «Б», которое христианские церкви всегда используют для имени Бога.
Потом – тот проход через два туннеля, когда Олдфилд стоял с Джоанной… или, как Морс толкует это дело – когда он обнял в зловещей темноте испуганную женщину и сказал ей, чтобы она не боялась…
И потом – те последние запутанные пассажи! Она отчаянно пыталась покинуть лодку и скрыться от пьяных преследователей – это хотя бы кажется бесспорным. Но если это было верно, то почему она с такой настойчивостью всегда возвращалась обратно?
Были-небылицы – вот чем были все его размышления. Но существовали, по крайней мере, две вещи, которые можно было проверить. «Ни одна не оказалась удобной» – так было сказано в книге, и любой историк, оперирующий документами, любой историк, кстати, легко мог бы проверить хотя бы это. Какой транспорт имелся в действительности в то время, когда Джоанна прибыла в Банбери? Также он мог бы сравнительно легко узнать, сколько стоил проезд до Лондона на других видах транспорта. Какова была, например, цена билета на поезд до Лондона в 1859 году? Или точнее, цена железнодорожного билета от Ливерпуля до Лондона, которая, похоже, оказалась непосильной для общих финансовых возможностей семьи Франксов.
Очень любопытно…
Как любопытны, если задуматься, и эти кавычки в тексте – предполагается, что это точные слова, прямо цитируемые, и, следовательно, взятые из материалов процесса над лодочниками. Морс снова просмотрел цитаты в тексте, и одна из них привлекла его внимание: «Почтовые кареты до Лондона и такие же от Оксфорда до Банбери». Так, если это точные слова, которые использовала Джоанна… если буквально это сказала… Почему она спрашивала о часах отправления почтовых карет «от Оксфорда до Банбери»? Без сомнения ее должны были интересовать почтовые кареты от Банбери до Оксфорда. Если только… если только…
Все это было крайне интересно – хотя бы для Морса. И что, в конце концов, он должен думать об этой истории с выпивкой? Пила ли Джоанна или не пила? В тексте есть одно любопытное противоречие, и, может быть, это имеет в виду полковник, когда упоминает о нескольких различающихся утверждениях. Но нет… это невозможно. Мистер Бартоломью Самюэльс не нашел следов алкоголя в теле Джоанны и это было твердым фактом!
Или скорее было бы твердым фактом для большинства людей.
Мысль о выпивке так сильно угнездилась в мозгу Морса, что он с большой осторожностью и вниманием плеснул на один палец «Бэллса» в свой стакан и такое же количество чистой воды. Прекрасно! Жалко, что никто никогда ему не верил, что виски это необходимый стимулятор для клеток его мозга! Потому что уже через несколько минут его мозг изобиловал идеями – волнующими идеями! А так же он осознал, что может начать проверку некоторых из них уже сегодня вечером.
То есть мог бы, если дочь Уолтера Гринэвея придет сегодня на свидание.
Глава двенадцатая
Вашнейшая часть библетеки – шкафы. Порой их украшают книшками, но эт не главное, главное эт сами шкафы.
Пока Кристин Гринэвей шла по Броуд-Стрит в 7:40 утра (в четверг), она размышляла (продолжала размышлять) о мужчине, заговорившем с ней накануне вечером в отделении 7С на последнем этаже больницы «Джон Редклиф». (Только в очень редких случаях она благосклонно выносила гордость отца своей горячо любимой дочкой!). Нельзя сказать, что с того момента и до сих пор тот мужчина вообще не выходил из ее головы, но ее не оставляло полуосознанное, пережившее ночь чувство, что она ощущает его присутствие. И все только потому, что он так любезно попросил ее проверить кое-что в библиотеке. Он показался ей таким серьезным, таким признательным. Это было глупо, в сущности, потому что она и так с удовольствием помогла бы ему. Ведь когда-то именно поэтому она пришла работать в библиотеку – чтобы иметь возможность выставить указатели на пути в область истории и литературы и обеспечить там, где это возможно, верные ориентиры для бесчисленных любопытных открытий.
Еще пятилетней девочкой, с русыми косичками, едва достигавшими середины худенькой спины, она завидовала женщине в библиотеке в Саммертауне, которая доставала карточки откуда-то из длинных ящиков; а еще больше завидовала библиотекарше, которая ставила печать с датой на внутренней стороне карточки и убирала листочек с именем взявшего книгу в соответствующее продолговатое отделение. Естественно, ей в настоящее время уже не приходилось заниматься подобными элементарными операциями. Она уже начала забывать те времена, когда ей задавали вопросы типа, кто автор книги «Ветер в ивах», потому что теперь она была старшим библиотекарем в Нижнем читальном зале «Бодли», и ее ежедневные обязанности предполагали сотрудничество как с низшими, так и с высшими академическими средами Университета. Она проверяла заявки, выдавала всевозможные справки, отправляла и получала запросы по телефону. И все эти годы ее наполняло чувство удовлетворения от значимости своей работы – от полноценного участия в функционировании Университета.
Естественно, в ее жизни имелись и некоторые разочарования, которые, как ей было известно, не минуют и множество других людей. Вышла замуж в двадцать два, а в двадцать три уже развелась. У него не было другой женщины, у нее также не было другого, хотя возможностей было очень много. Они расстались не поэтому! Просто ее супруг был таким инфантильным и безответственным – но более всего, таким обременительным! С того момента, когда они начали совместно вести хозяйство, когда обговорили ежемесячный бюджет, когда решили оплачивать вместе счета – она осознала, что он, в сущности, никогда не станет мужчиной ее жизни. А так уж обстояли дела, что она с трудом смогла бы смириться с перспективой делить постель с полуграмотным, агрессивным мужланом. Свободная от финансовых забот, она могла делать, что пожелает по вопросам, которые считала важными. Она стала активным членом нескольких организаций, включая «Гринпис», движение за ядерное разоружение, ассоциацию туристов и королевское общество по защите птиц. Определенно, она никогда не вступала в эти общества ради знакомств, с надеждой найти более интересный экземпляр, чем ее бывший супруг. Если когда-нибудь она решит поискать супруга, то это должен быть человек, которого она смогла бы уважать – уважать за его способность вести беседу, за его опыт, или интеллект, или начитанность, или… или вообще за что-то, но не за восторги, которые он испытывает от своих собственных сексуальных подвигов.
Так что (спросила она себя), что общего имеет все это с тем мужчиной? Он не красавец, не так ли? Полысевший, поседевший, и – не может быть двух мнений – с лишними килограммами на талии. Хотя, если быть честной перед собой, в последнее время ей вроде бы начали нравиться крупные мужчины, совсем немного располневшие, может быть потому, что сама она не могла поправиться и на килограмм, сколько бы не лакомилась тортами и рыбой с жареным картофелем. Забудь его! Забудь его, Кристин!
Именно это она твердила себе, проходя по Броуд-Стрит к родному зданию библиотеки. Шесть лет назад, начиная здесь работать, она целыми днями созерцала красивейшие здания, окружавшие ее. Однако, прошли годы и виды, которые открытки, выложенные повсюду на продажу, называли «Золотым сердцем Оксфорда», начали ей надоедать, у нее вошло в привычку пересекать вымощенный двор и заходить в библиотеку через ворота под рядами арок с западной стороны.
Но сегодня – как все отличалось сегодня! Она снова ощущала острые грани камня под дорогими кожаными туфлями на высоких каблуках. И снова радостно любовалась средневековыми надписями, украшавшими до боли знакомые ворота здания. С особым удовольствием она обратила свой взгляд на любимую надпись: SCHOLA NATURALIS PHILOSOPHIAE, чьи позолоченные заглавные буквы с красно-коричневой окантовкой выделялись на фоне насыщенного синего цвета. Когда она проходила по деревянной лестнице в Нижний читальный зал, на ее соблазнительных губах появилась застенчивая улыбка, причиной которой, лишь теперь, спустя столько времени, была заново открытая окружавшая ее красота.
Она повесила пальто в гардеробе для сотрудников и занялась обычными ежедневными обязанностями. Этот первый час (с 7:45 до 8:45 утра) всегда был самым долгим – нужно было убрать со столов оставленные вчера книги, чтобы читатели нового дня были уверены, причем с полным основанием, что книги в библиотеке «Бодли» в сотый раз заняли положенные им места на полках.
Она перебрала в уме краткие реплики, которыми обменялась с ним накануне, когда он кивнул ей (на расстоянии всего в два метра):
– Я слышал, что вы работаете в «Бодли»?
– Да!
– Может быть – то есть не может быть, а наверняка – будет слишком нахально, поскольку мы не знакомы…
– …но вы хотели бы попросить меня проверить кое-что в библиотеке.
Морс кивнул с обаятельной улыбкой.
Она уже знала, что он работает в полиции – подобные вещи сразу и быстро разносятся по отделениям. Его глаза перехватили ее взгляд на миг-другой, но она не успела уловить, ни насколько они синие, ни насколько они властные; она увидела в них только меланхолию и ранимость. И все же она ощутила, что эти особенные глаза каким-то образом успели проникнуть глубоко, далеко внутрь ее души, и ей понравилось то, что она увидела.
«Какая же ты дурочка», обругала она саму себя. Держалась, как подросшая ученица, охваченная внезапным чувством к своему учителю. Но истина оставалась истиной – в тот момент она была готова пробежать марафон на шпильках ради седого пациента в кричаще яркой пижаме, лежащего на постели непосредственно напротив ее отца.
Глава тринадцатая
Ранним утром, о нежная, чарку налей,