– Вот уже несколько месяцев. Господи! – Робин закрыла лицо руками. – Или даже несколько лет. После рождения Джека мне начало казаться, что я потеряла часть себя. Знаю, эгоистично так говорить, потому что я очень люблю сына и на все ради него готова, но… Вдруг я отдаю слишком много, и в итоге мне самой ничего не останется? – Робин подняла голову, ее лицо исказила гримаса боли. – Родители очень помогли мне после развода с Биллом, но я не думаю, что совместная жизнь с ними идет мне на пользу. Представь себе, я до сих пор сплю в собственной детской!
Лекси всегда нравились родители Робин. Заботливые, из тех, на кого можно положиться, – такой контраст с ее собственной семьей! Правда, в их доме навсегда поселилась грусть (хотя Лекси было неприятно даже думать об этом). Старший брат Робин Дрю сел за руль в нетрезвом виде и погиб. Горе отца и матери не ограничилось каким-то определенным периодом, а растянулось на долгие годы, превратившись в их привычное состояние. Лекси полагала, что они потеряли жизненные ориентиры. Дочь стала для родителей единственной отрадой. И, судя по тому, что Робин поступила в университет в родном городе, а затем нашла работу в местной фирме, подруга это тоже понимала.
– Я должна переехать, – сказала Робин, потирая шею, словно одна мысль об этом заставила ее тело окаменеть. – Правда, Джеку будет грустно расстаться с бабушкой и дедушкой. Да и отец очень расстроится. Он привык завтракать вместе с внуком и считать, сколько птичек подлетит к кормушке. Мама говорит, что так здорово, когда в доме кто-то бегает и шумит, я буду чувствовать себя ужасно, если…
– Робин, – прервала ее Лекси, – может быть, пора подумать о том, чего хочешь ты, а не твои родители или Джек? – Она пристально смотрела подруге в глаза, давая возможность осмыслить сказанное.
– А если я не справлюсь в одиночку?
– Ты самая способная из всех, кого я знаю. И всегда думала о других, а только потом о себе. Полагаю, ты настолько привыкла так жить, что сейчас сама не понимаешь, что тебе нужно.
Робин зажмурилась, пытаясь переварить новую информацию. На ее подгоревших плечах остались крупинки соли, а обычно прямые волосы слегка вились из-за морской воды. После долгого молчания она наконец сказала:
– Я знаю, что мне нужно. Друзья. Солнышко. С кем-то познакомиться, попробовать что-то новое. Я хочу разорвать привычный круг. Спасибо.
Робин положила голову на плечо Лекси. Та почувствовала исходящий от подруги приятный запах – что-то сладкое, смешавшееся с морской водой, – и вдруг вспомнила, как они играли в нетбол. Робин, фланговый нападающий, молниеносно передвигалась по полю, ее ножки так и мелькали. Бэлла всегда была центральным игроком, и они без устали летали по полю, согласовывая свои действия без слов и отбирая мяч у соперников.
– Ты должна сказать, что все слышала. Пусть Бэлла поймет, что обидела тебя.
Робин пожала плечами.
– А какой смысл? Ее мнение обо мне не изменится.
– Мы так здорово дружили. Иногда мне кажется, что я все это придумала. – Лекси покачала головой. В школьные годы их троица сильно сблизилась, а теперь в это с трудом верится. Девочки прекрасно общались, не завидуя друг другу и не ссорясь по мелочам. Они были выше этого – искренние, самодостаточные, недосягаемые.
– Помнишь наши разговоры по телефону после школы? Я сидела на ступеньках у подножия лестницы – дальше провод не дотягивался, и мы болтали часами, а родители ругались, говоря, что уже утром мы увидимся.
Робин засмеялась:
– Папа начал дотошно изучать счета, выделяя маркером ваши номера.
Лекси улыбнулась.
– Хорошо, что ты разносила газеты. Было чем оплачивать.
– Каждую пятницу мы оставались ночевать у Бэллы и спали на диване со звездами и луной. Помнишь постеры у нее над кроватью? Ленни Кравиц, Тупак, Боб Марли… Мы брали диски у старшего брата Бэллы, а он запоминал, какие дорожки повреждены. И возвращала записи всегда ты, поскольку у тебя было больше шансов выйти сухой из воды.
Лекси рассмеялась. Она хорошо помнила девичью комнату, где пахло помадой, а туалетный столик был заставлен флакончиками с лаком для ногтей, спреями для тела и блеском для губ. Подруги экспериментировали с макияжем, выщипывали брови, наносили автозагар.
– Мы были так близки. Я точно помню. – В голосе Лекси звучало сожаление. – Что случилось?
Робин уставилась в пол.
– Видимо, пошли каждый своей дорогой. Бэлла несколько лет провела в Лондоне, я осталась в родном городе.
– Да, но она уже давно в Борнмуте. Вы живете недалеко друг от друга.
Робин пожала плечами.
– Слишком заняты.
– Вы встречаетесь хоть изредка? Звоните друг другу?
– Вообще-то нет. Хотя стоило бы. Определенно.
Лекси понимала, что их отношения охладились после того, как она и Бэлла провели все лето вдвоем на Ибице. Зная Бэллу, можно было ожидать, что она уговорит – вернее, даже вынудит Робин присоединиться к ним. Вот только этого не случилось.
– Сейчас, на девичнике, мы проводим больше времени вместе, чем за все последние годы. Я скучаю по нашей дружбе. По нашей троице.
Робин грустно улыбнулась.
– Я тоже.
Глава 20Ана
Ана шла за Элеонорой по тенистому переулку. Из открытых дверей магазинов доносилась греческая музыка. Побеги бугенвиллеи оплетали потрескавшиеся каменные стены, в воздухе слегка пахло ладаном. Как хорошо, что они выбрались в город. Ей не хотелось валяться в шезлонге у бассейна – она подозревала, что и Элеоноре тоже.
Ана остановилась у прилавка с местными губками, которые оказались неожиданно жесткими на ощупь. Можно сделать сестре небольшой подарок за то, что приютила племянника. Взглянув на ценник, Ана полезла за кошельком и достала деньги.
Элеонора остановилась у палатки напротив и разглядывала кожаные сумочки.
– Какие красивые! – воскликнула Ана, подходя ближе. В нагретом солнцем воздухе витал аромат воска.
– Я обычно ношу рюкзак, он более практичен.
Ана посмотрела на серый стеганый мешок, свисающий с плеч спутницы.
– Надеюсь, мне его не порежут, когда мы выберемся потусить, – продолжала Элеонора. – Я редко бываю на подобных мероприятиях.
– Побалуй себя, – предложила Ана, подозревая, что, как и она сама, будущая родственница Лекси редко себе что-то покупает, и сняла со стенда сумочку цвета красного дерева. Мягкая блестящая кожа, массивная пряжка, застегивающаяся на карманчике спереди. – С ней ты будешь выглядеть роскошно.
Элеонора внимательно осмотрела аксессуар, прежде чем аккуратно повесить его на плечо. Уголки ее губ поползли вверх.
Из-за вешалок с шарфами появился хозяин магазина с зеркалом в руках.
– Пожалуйста! Вам хорошо видно?
Любуясь сумкой, Элеонора сказала:
– Да, она мне нравится.
Ана видела, как лицо спутницы расцветает от удовольствия, и начала подбадривать ее:
– Ну же, давай, покупай! Мы в отпуске!
Та снова принялась вертеть изделие в руках.
– Я с ней не выгляжу… расфуфыренной?
Ана рассмеялась.
– Ну что ты! Она простая, но элегантная и сделана со вкусом.
Элеонора кивнула.
– Ладно. Что ж, пожалуй, возьму ее.
Она сняла сумочку с плеча и передала хозяину, который бережно завернул покупку в коричневую бумагу и перевязал бечевкой, приложив веточку свежего розмарина.
Сложив свои приобретения в рюкзаки, девушки пошли бродить дальше по тенистым переулкам. Вдалеке в просветах улиц мелькали голубые воды гавани. Ана и Элеонора купили широкие вафельные рожки с мороженым, щедро политым шоколадной глазурью, и направились к краю пристани. Туристические суда возвращались в порт, и толпы отдыхающих с обгоревшими лицами и пляжными сумками устремлялись в ближайшие ресторанчики, чтобы отдохнуть после экскурсий по островам или плавания с маской.
Телефон Аны завибрировал. Она прочитала сообщение, и радостное настроение улетучилось. Сестра писала, что Люка мрачен и замкнут, сам на себя не похож и отказывается обсуждать отстранение от занятий.
Ему пятнадцать. Уже не мальчик, но еще не мужчина, сын заблудился на пути от одного состояния к другому, и мать не могла до него достучаться. Ей внезапно захотелось вернуться в Англию, в прохладу собственной квартиры, усесться с Люкой за их маленький столик, посмотреть парню в глаза, поговорить, выяснить, что его тревожит.
– Все в порядке? – спросила Элеонора. Она отошла на несколько шагов и крошила остатки рожка в воду. У берега собрался косяк крошечных рыбок, чьи жадно раскрытые рты разрывали масляную пленку на водной глади.
– У сына проблемы в школе. – Ана помолчала. – Его отстранили от занятий. Совсем на Люку не похоже. Наверное, все родители так говорят, но я уверена, что мой мальчик не такой. Сестра считает, что он ступил на кривую дорожку.
Ее мороженое таяло, и на асфальте уже образовалась лужица из шоколада. Ана швырнула рожок в мусорку и облизала пальцы.
– А ты сама как думаешь?
– Люка сейчас тусуется в одной компании. Подражает этим ребятам, но он совсем другой. Они старше и склонны хулиганить. С ними он сам на себя не похож.
Элеонора кивнула.
– Чем твой сын интересуется?
– Он бы сказал, что футболом, компьютерными играми и автомобилями – подражая остальным мальчикам. Однако это не его увлечения.
– А что тогда?
– Полагаю, он и сам не знает. Люка любил искусство – часами рисовал красивые фантастические сюжеты с драконами и морскими чудовищами, но я уже давно не видела, чтобы сын брал в руки альбом.
– Возможно, он вернется к живописи. Он еще совсем ребенок.
– Ты с детства любила скульптуру?
– Нет. Пришла к ней лет в двадцать. Жалею, что не занялась ею раньше – очень помогает успокоиться и привести мысли в порядок, когда в жизни полная неразбериха.
Ана подумала, что эта женщина ей нравится: она умна, проницательна, прямолинейна…
– Расскажи мне о своей работе. У тебя есть мастерская?
– Что-то наподобие. Я арендую гараж. Мне там нравится. Летом я поднимаю ворота, и внутрь льется солнечный свет. А зимой мне хватает газового обогревателя.