– Но ведь дантист восстановил протез. Не было никаких сомнений, что он принадлежит Юстасу. Не понимаю, как…
– Я тоже сначала не понимал. А потом меня осенило – и подтверждение этой догадке я получил вчера вечером, позвонив дантисту. Протез, изготовленный для Юстаса, опознали, однако никому не пришло в голову приставить его к челюсти. Да, это позорная ошибка, однако никто из нас не сомневался, что убит Юстас. Дантист примерил протез к слепку, который в свое время снял с челюсти. Он, кстати, подтвердил и мою гипотезу, сообщив, что у него есть слепки с протезов миссис Баннет и Джо.
– Так вот в чем дело… – тихо сказал доктор Кэммисон. – Теперь понимаю.
– Тогда я спросил себя: предположим, Юстас одержал верх над братом и убил его. Он мог поменяться с ним одеждой, извлечь его вставную челюсть, сунуть тело в котел и бросить туда же собственный протез. Расчет был на то, что в процессе кипячения зубы хорошенько обобьются. Дантист опознает их как принадлежащие Юстасу, но вряд ли определит, что они не подходят трупу, а значит, подмену никто не заметит. Однако, тут же подумал я, наш опытный коновал Герберт Кэммисон, член Королевского колледжа хирургов, не перепутал бы тело Джо с телом Юстаса. Потом я вспомнил. От трупа остались только кости и волосы, а в паспорте Джо было сказано, что его рост составлял пять футов восемь дюймов – то есть всего на дюйм выше Юстаса. Герберт, между тем, говорил, что при реконструкции скелета приходится делать скидку на один-два дюйма. Из паспорта я также узнал, что у Джо были русые волосы. Вы, конечно, помните, что я видел его только на фотографии, где они казались темными из-за бриллиантина. С тех пор я считал, что это их естественный цвет. Итак, судя по росту и цвету волос, останки в котле могли принадлежать Джо. Юстасу, кстати, пришлось сбрить ему усы. Да, он был очень дотошен – и хладнокровен, как рыба. Обстоятельства требовали.
Итак, мои мысли переместились от зубов к другой улике, крошечной во всех смыслах: к крошкам на чердаке у Джо. Теперь, когда Юстас лишился вставной челюсти, он мог есть только мягкую пищу. Опять-таки, если это он бросил Джо в котел, значит, он же проник ночью в собственный кабинет и спрятался на чердаке в доме брата. Таким образом, было крайне любопытно, что я нашел там лишь крошки от хлеба и пирога – и никаких признаков другой пищи. Держа это в уме, я позвонил в дом миссис Баннет и поговорил с кухаркой. Она подтвердила, что из кладовой пропал только хлеб и пирог. Вор не тронул воскресный окорок. Это со всей очевидностью указывало на Юстаса. Кто бы ни украл еду, он наверняка имел при себе мешок, куда ее спрятать. Почему же он не взял окорок? Да потому, что Юстасу, если это он побывал в кладовой, мясная пища была ни к чему – он не смог бы ее разжевать.
– А как же хлебные корки? – спросил Герберт.
– Корка размягчится, если подольше подержать ее во рту. Итак, крошки, зубы и паспорт – свидетельства против Юстаса начали вырисовываться. Мне пришла в голову еще одна мысль. Лок сообщил, что человек, которого он вспугнул во время ночного обхода, на миг показался ему призраком. Довольно странное заявление для сторожа: они обычно не склонны преувеличивать и не очень восприимчивы к потустороннему миру, иначе не работали бы сторожами. Так не могло ли случиться, что за короткий миг Лок подсознательно определил в таинственном силуэте Юстаса Баннета?
Итак, вплоть до полуночи прошлой пятницы Джо и Юстас действовали как убийца и жертва соответственно. Нет ни малейшего сомнения, что Джо задумал убийство. Предположим, сказал я себе, он напал на Юстаса в здании пивоварни и тот убил его; предположим затем, что Юстас по какой-то причине счел за лучшее занять место брата. Из разговора он мог узнать, что «Олуша» стоит на причале в Баскетской бухте, а затем догадаться, что Джо запланировал это в качестве алиби. Раз он хотел выставить Джо убийцей, то следовало объяснить, почему он этим алиби не воспользовался. Если бы полиция нашла в бухте «Олушу» с озадаченным Блоксэмом на борту, они бы спросили себя: почему Джо туда не вернулся? Значит, яхту нужно было потопить.
Мы подходим к показаниям бродяги. Он утверждал, что в ночь на пятницу между двумя и тремя часами слышал мотоцикл, отъезжающий от моря, и видел в небе зарево. Я начал понимать, что время не совпадает. Видите ли, если бы Джо убил Юстаса, он должен был вернуться к бухте во втором часу ночи. Если допустить, что задуманное ему удалось, придется считать, что пожар занялся на яхте случайно и к его возвращению так набрал силу, что Джо не смог его погасить. Однако бензин выгорает быстро. Если к возвращению Джо – скажем, десять минут второго – пожар уже полыхал вовсю, то вряд ли он продолжал гореть между двумя и тремя часами так ярко, чтобы бродяга увидел в небе отсвет. С другой стороны, если Юстас убил Джо, продумал план действий, поменялся одеждой с трупом и так далее и тому подобное, а затем уехал на мотоцикле брата, он не мог прибыть в бухту задолго до двух. Стало быть, зарево и звук мотоцикла гораздо лучше соотносятся с гипотезой, что во всем виноват Юстас.
Все это, конечно, была только теория. Она строилась на двух предположениях: что бродяга достаточно точно определил время и что пожар на «Олуше» возник неслучайно. Первое я счел вероятным, второе – более чем вероятным: для Джо было жизненно важно позаботиться, чтобы Блоксэм крепко спал, а это опровергает идею, будто яхта загорелась по неосторожности.
Пока все указывало на состоятельность гипотезы об убийце Юстасе и его жертве – Джо. Последнее можно было доказать, сравнив зубные протезы и кости черепа. А из того, что останки принадлежат Джо, почти наверняка следует, что убийца Юстас: ведь он исчез, а никому, кроме него самого и Гэбриэла Сорна, не выгодно, чтобы владельца пивоварни считали мертвым. Сорна я не подозревал: в конце концов, сложно поверить, будто он убил Джо, чтобы переодеть его в одежду Юстаса и тем самым бросить на того подозрение. Если Сорн и вызывал у меня сомнения, то они рассеялись прошлым вечером, когда он явился сюда. Он явно верил, что это Джо совершил убийство, залег на дно и обратился к нему по телефону за помощью. Сорн терпеть не мог Юстаса, а узнав, что тот его отец, возненавидел еще больше. Его не стала бы мучить совесть, если бы он помог сбежать убийце своего врага. Увы, Сорн был ужасно неубедителен.
– Но зачем Юстас решил поменяться местами с Джо и исчезнуть? – спросила Софи. – Выдать брата за себя и бросить его тело в котел – какой в этом смысл? Ведь это все равно что приговорить себя к смерти.
– Да, меня это беспокоило. Все начало проясняться, когда Сорн рассказал о том, как горда его мать. Признание Юстаса сняло последние вопросы. Впрочем, ваш муж настаивал, чтобы я соблюдал порядок, – уважим его желание.
Когда я убедил себя, что жертвой стал Джо, а убийцей – Юстас, объяснить последующие события стало гораздо проще. Видите ли, я готов был допустить, что Гэбриэл Сорн, мистер Барнс или Герберт способны убить Джо, однако в то, что они могли так безжалостно фабриковать улики против него, поверить было невозможно. Только такой тип, как Юстас Баннет, мог прикончить человека, а после обвинить его в собственном убийстве. С какой злобой он очернял имя брата после его смерти! И в убийстве Ариадны Меллорс также проявилась его мстительная природа. А хуже того – пожар на «Олуше» с беднягой Блоксэмом на борту.
– Господи, – сказал доктор Кэммисон, – ты думаешь, Баннет знал о нем?
– Он сам это подтвердил. Такая жестокость не вязалась у меня ни с кем, кроме Юстаса. В конце концов она и завела его в ловушку. Справедливость восторжествовала. Если бы не его последняя вылазка на пивоварню, нацеленная на то, чтобы привлечь наше внимание к паспорту Джо и тем самым усугубить его вину, Юстас сейчас, глядишь, уже бороздил бы морские просторы и готовился вступить во владение собственным наследством.
Доктор Кэммисон медленно закивал головой.
– А, понимаю. Конечно. Я все думал – как… Да, разумеется.
– Признание Юстаса прояснило подробности. Я обрисую их в общих чертах. Невероятный человек. Присяжным придется попотеть, решая, куда его отправить – в Бродмур[27] или на виселицу.
– Да, – сухо отозвался Герберт, – это любопытная особенность нашей социальной системы: человек вроде Баннета, вся жизнь которого с оговорками есть одно узаконенное преступление, должен совершить три убийства, чтобы его поместили туда, где он больше не принесет беды.
– Так вот, признание. Юстас прибыл на пивоварню без пяти минут полночь. Джо встретил его у входа и рассказал небылицу об анонимном письме. Юстас утверждает, что с самого начала заподозрил неладное; он спросил Джо, как тот попал сюда, где причалена яхта и так далее. Джо был не против ответить – ведь покойники не болтают, а без убедительных объяснений заманить жертву внутрь ему бы не удалось. Юстас сделал вид, что ответы его устроили, но с этого момента не спускал с брата глаз. Вдвоем они вошли в здание и направились к лестнице, ведущей в офис. Джо предложил дождаться в его кабинете, пока Лок не закончит обход, но внезапно прошептал: «Тихо! Он идет сюда» – и бросился в ближайшее укрытие – холодильную камеру. Юстас поначалу потерял бдительность и ринулся за ним. Остановись он хоть на секунду, то понял бы: Джо прекрасно знал, что в этот час Лок был в другом конце здания.
Как только они оказались в камере, Джо нанес удар. Он надеялся свалить Юстаса, однако в темноте промахнулся и со всего маху ударил по холодильнику у двери. Юстас утвердился в своих подозрениях, ударил в ответ, сбил Джо с ног, а затем потерял над собой контроль. Как? Этот слабак, которого он всю жизнь ни во что не ставил, посмел поднять на него руку! В приступе ярости он бросился на брата и задушил его раньше, чем тот пришел в себя.
Теперь перед Юстасом встал вопрос, беспокоящий всех убийц со времен Каина: что делать с телом? Он не посмел выйти, подозвать Лока и сказать: «Мой брат только что напал на меня, и я убил его в порядке самозащиты». Несомненно, это было бы наилучшим решением: доказательств, найденных на «Олуше», полиции бы хватило. С другой стороны, его могли обвинить в том, что он намеренно заманил Джо на пивоварню; подсознательно Юстас, видимо, понимал, что его слово мало значит против слова покойника – особенно такого популярного, каким был Джо. К тому же ему не хватило духу сказать правду. Его разум привык действовать окольными путями. «Что же делать с телом?» – спросил он себя. А потом, по его словам – как вы знаете, среди его неприятных черт был несколько покровительственный интерес к литературе, – потом ему в голову сами собой пришли две строчки из «Гамлета»: