Внезапно роли переменились: теперь Феликс почувствовал себя неловко и принялся исподтишка поглядывать на Джорджа, а тот начал посвистывать и отпускать шутливые замечания.
– Мне начинает нравиться, – промолвил Джордж.
– Отлично. Поменяемся местами? – глухо спросил Феликс. Слишком многое зависело от ответа.
Джордж безмятежно пожал плечами:
– Как угодно.
На лице Феликса промелькнуло странное выражение: не то испуг, не то горькая ирония. Его голос был не громче шепота, когда он твердо сказал:
– Хорошо, только пройдем немного дальше, развернемся и поменяемся местами.
«Я снова откладываю, – думал Феликс, – я не уверен, жду чего-то… Если действовать, то действовать сейчас, быстро и четко, но все идет не так, слишком много суеты. Не знаю, на что ловит тот рыбак, моя удочка наживлена на Джорджа Рэттери».
Феликс еле сдерживался, тело ломило от напряжения. Джордж, напротив, обрел былую самоуверенность и брутальное остроумие. По крайней мере так показалось бы наблюдательному персонажу Томаса Харди, окажись он третьим в этом странном путешествии.
Ориентир, который Феликс наметил – рощица вязов на правом берегу, – уже остался за кормой. Сжав зубы и машинально следя за приближающимся слева шквалом, он развернул яхту. Вода злобно бурлила за бортом. Пряча глаза и задыхаясь, Феликс выдохнул:
– Вот мы и на месте. Возьмите румпель, а я пройду вперед, подниму киль.
Как только он произнес эти слова, ветер стих, и весь мир погрузился в молчание. Природа затаила дыхание, и в тишине его голос прозвучал словно глас в пустыне. Затем он понял, что замерли не ветер и вода – молчание, словно холодный туман, исходило от Джорджа. «Киль, – вспомнил Феликс, – я хотел поднять киль», – но продолжал сидеть на корме, словно пригвожденный взглядом компаньона. Наконец он заставил себя поднять глаза. Феликсу показалось, что тело Джорджа увеличилось, раздулось, словно в кошмарном сне. На самом деле тот просто переместился ближе и теперь сидел рядом. В его глазах светилось торжество. Облизав пухлые губы, Джордж промолвил:
– Хорошо, коротышка, проходи, а я возьму румпель. – Его голос упал до шепота: – Только имей в виду, я не собираюсь делать вид, будто мне неизвестны твои планы.
– Планы? – вяло переспросил Феликс. – Какие планы?
Голос Джорджа сорвался на рык:
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, мерзкий убийца! – Он добавил тише: – Сегодня утром, когда ты готовил яхту, я отослал твой дневник адвокату. В случае моей смерти ему велено вскрыть конверт. Поэтому, если не хочешь неприятностей, позаботься о том, чтобы я не утонул. Ты понял?
Феликс Лейн опустил глаза, попытался что-то сказать, но слова не шли с губ. Он с такой силой сжал румпель, что костяшки пальцев побелели.
– Что, проглотил свой лживый язык? Наш котик лишился когтей? Кем ты себя вообразил, ничтожество? Думал, ты умнее всех? А вот и нет.
– Обязательно устраивать из этого спектакль? – пробормотал Феликс.
– Если ты вздумаешь дерзить мне, коротышка, я сверну тебе челюсть. Впрочем, это я сделаю в любом случае.
– И вернетесь своим ходом?
Джордж бросил на Феликса злобный взгляд.
– Неплохая идея. А что, я справлюсь. А челюсть тебе сверну, когда окажемся на твердой почве.
Джордж отпихнул Феликса от румпеля. Яхта взмыла на гребень волны и устремилась вперед. Феликс, машинально следивший за гротом, казалось, погрузился в апатию.
– Что, загрустил? До шлюза еще полпути. Или передумал меня топить? – спросил Джордж.
Феликс лишь передернул плечом.
– Угадал? – хмыкнул Джордж. – Быстро же ты сдулся. Хочешь спасти свою жалкую шкуру? Я сразу понял, у тебя не хватит духу. Хороший я психолог? Не хочешь говорить? Тогда я скажу.
И Джордж пустился в рассказ о том, как случайно оброненное Феликсом замечание о книге, которую он якобы пишет, заставило его насторожиться. Он вломился в комнату гостя, когда того не было, нашел и прочел дневник.
– Вот ты и попался, котик, – заключил Джордж. – Впредь будешь вести себя осмотрительней.
– Вы ничего мне не сделаете, – устало произнес Феликс.
– Ничего? Я не слишком разбираюсь в законах, но твоего драгоценного дневничка хватит, чтобы обвинить тебя в покушении на убийство!
При упоминании дневника Джордж всякий раз запинался, будто слово застревало в горле. Ему явно не нравился собственный портрет, написанный рукой Феликса. К тому же молчание компаньона выводило его из себя, и Джордж снова начал браниться, но уже не зло, скорее капризно, словно жаловался на соседа, который всю ночь не давал ему спать, включив радиоприемник на полную мощность.
На середине одного из гневных пассажей Феликс прервал его:
– И что вы собираетесь делать?
– Я намерен отнести дневник в полицию. Я просто обязан это сделать. Однако расстроятся Лина и прочие, поэтому я готов его продать. Вы ведь богаты? Я рассчитываю на щедрые отступные.
– Не валяйте дурака! – вспылил Феликс.
Джордж отпрянул и недоверчиво посмотрел на компаньона.
– Что за новости? Какого черта…
– Я сказал, не валяйте дурака. Вы прекрасно понимаете, что не отнесете дневник в полицию…
Джордж бросил на Феликса настороженный взгляд. Скорчившись на корме, Феликс неотрывно смотрел вверх. Джордж проследил за его взглядом, на миг испугавшись, что в раздувшихся парусах затаилась неведомая опасность.
– …потому что тогда полиция предъявит вам обвинение в убийстве, – закончил Феликс.
Джордж моргнул, грубое лицо налилось кровью. Наслаждаясь триумфом, радуясь спасению и алчно прикидывая в уме, на что потратит деньги, он совсем забыл о содержимом дневника – о тайне, которой владел Феликс. Пальцы Джорджа скрючились, словно он хотел вцепиться сопернику в глотку, выдавить глаза, разорвать на части обманщика, который оставил его в дураках.
– Ты ничего не сможешь доказать!
– Вы убили Марти, моего сына, – ровным голосом промолвил Феликс. – Я не собираюсь выкупать дневник, не хочу поощрять шантаж. Можете отнести его в полицию. Я слышал, за убийство дают приличный срок. Вам не выйти сухим из воды. Можете сколько угодно все отрицать, но Лина долго не продержится. Так что, друг мой, деваться некуда.
На висках Джорджа вздулись вены, он стиснул кулаки.
– Я умолкаю, иначе несчастного случая не избежать, – быстро произнес Феликс. – Держите себя в руках.
Джордж разразился такой гневной тирадой, что разбудил рыбака, дремавшего с удочкой на берегу. Беднягу укусила оса, решил рыбак, ос развелось видимо-невидимо. Говорят, недавно эти мелкие твари перекусали фермеров в поле. Хотя второго парня, что помельче, осы, похоже, не трогают. И что за радость мотаться верх-вниз по реке под парусом – куда лучше лодка с мотором да ящик пива.
– И чтоб ноги твоей не было в моем доме! – вопил Джордж. – Если я еще раз тебя там увижу, сотру в порошок!
– А как же мои вещи? – кротко спросил Феликс. – Я должен их забрать.
– Ты слышал, что я сказал. Попросишь Лину. – По лицу Джорджа скользнуло хитрое выражение. – Интересно, что она скажет, когда узнает, как ты ее использовал.
– Оставьте Лину в покое.
Феликс морщился, досадуя, что Джорджу удалось втянуть его в выяснение отношений. Слава богу, до шлюза рукой подать.
Он опустил киль и натянул грот. Яхта клюнула носом и вернулась на курс. Впереди пестрели цветы в садике смотрителя. Лина. Феликс не осмеливался думать о будущем. От него больше ничего не зависело.
– Я позабочусь, чтобы Лина узнала, как по-свински ты с ней обошелся. Тебе не видать ее как своих ушей, – произнес Джордж.
– Не торопитесь, – устало промолвил Феликс, – иначе она откажется упаковать мои пожитки. Придется вам самому. Уцелевшая жертва собирает чемодан несостоявшегося убийцы.
– Он еще шутит! У него хватает наглости шутить!
– Ладно, ладно. Будем считать, что мы оба слишком хитры, чтобы попасться. Вы убили Марти, я был не так удачлив, так что по очкам победа ваша.
– Ради бога, заткнись, недоносок! Видеть тебя не могу! Высади меня поскорее из этой чертовой лодки!
– Хорошо, вот шлюз. Пересядьте, я опущу грот. И пришлите мои вещи в гостиницу. Хотите, чтобы я расписался в книге почетных гостей?
Джордж открыл рот, чтобы снова разразиться бранью, но Феликс, кивнув на смотрителя, сказал:
– Не при слугах, Джордж.
– Хорошо прокатились, джентльмены? – спросил смотритель. – Вы выходите здесь, мистер Рэттери?
Но Джордж Рэттери уже выбрался из лодки, протопал мимо смотрителя, возвышаясь над разноцветным ковром из цветов, словно танк, и прямо по клумбам устремился к выходу, в слепой ярости круша все на своем пути.
Смотритель, открыв рот, глядел ему вслед. Глиняная трубка упала и разбилась о каменный причал.
– Эй, сэр, смотрите под ноги! – воскликнул он робко. – Там мои цветы, сэр!
Джордж и ухом не повел.
Часть 3Сие тело смерти
Глава 1
Найджел Стрейнджуэйс сидел в кресле. В эту квартиру они с Джорджией переехали после свадьбы, два года назад. Строгую классическую простоту площади за окном еще не успели испортить роскошные магазины и вульгарные особняки содержанок. На коленях Найджела лежала большая алая подушка, на ней – открытая книга. Рядом стояла очень дорогая подставка весьма сложной конструкции, которую Джорджия подарила мужу на прошлый день рождения, но пока Джорджия гуляла в парке, в качестве пюпитра Найджел ее не использовал.
Однако вскоре книга упала на пол, за ней последовала подушка. Найджелу было лень поднять их. Успешно распутанное дело с адмиральской коллекцией бабочек совершенно выбило его из колеи. Он встал, побродил по комнате, скорчил рожу деревянной скульптуре, которую Джорджия привезла из Африки, затем схватил со стола бумагу с карандашом и снова рухнул в кресло.
Войдя в комнату спустя двадцать минут, Джорджия обнаружила, что муж с головой ушел в сочинительство.
– Что пишешь?
– Придумываю перечень вопросов по общим знаниям. Favete linguis[38].
– Хочешь сказать, что мне следует тихо посидеть в углу, пока ты не закончишь, или лучше подышать тебе в ухо?
– Первый вариант предпочтительнее. Я вступил в диалог с подсознательным. Это умиротворяет.
– Не возражаешь, если я закурю?
– Чувствуй себя как дома.
Спустя пять минут Найджел протянул жене лист бумаги:
– Интересно, на сколько вопросов ты ответишь?
Джорджия взяла листок и прочла вслух:
1. Сколько нужно басен, чтобы прокормить соловья?
2. Кто или что «питает всех львов грудью сухой»?[39]
3. Кто такие «Девять Достойных»?[40]
4. Что вы знаете о мистере Бэнглштейне? Чего вы не знаете о Бионе и Борисфените?[41]
5. Доводилось ли вам писать в газету о взрывающихся камышах?
6. Кто Сильвия?[42]
7. Сколько раз нужно отмерить, чтобы один раз отрезать?
8. Третье число множественного числа давнопрошедшего времени от Είνστεϊν.
9. Второе имя Юлия Цезаря.
10. Чего нельзя получить с одним рыбным шариком?[43]
11. Назовите имена двух первых людей, устроивших дуэль на мушкетонах на воздушном шаре?[44]
12. Укажите причины, по которым они не дрались на мушкетонах на воздушном шаре: Лидделл и Скотт,[45] Содор и Мэн[46], Марк Порций Катон Младший и Марк Порций Катон Младший, вы и я.
13. Определите разницу между Министерством сельского хозяйства и Министерством рыбного промысла.
14. Сколько жизней у кошек с девятью хвостами?
15. Где ребята из старой гвардии?[47] Ответ проиллюстрируйте картой.
16. «Забыть ли старую любовь и не грустить о ней?»[48]
17. «Стихи бы и дурак слагал»[49]. Опровергните это утверждение, если хотите.
18. Вы верите в фей?
19. Каким знаменитым спортсменам принадлежат следующие высказывания:
а) «Я бы снова разорвал этого плейбоя как грелку»
б) «Qualis artifex pereo»[50].
в) «Выйди в сад поскорее, Мод»[51].
г) «Меня еще никто так не оскорблял»
д) «На моих устах печать молчания».
20. В чем отличие лепрекона от Кота в сапогах.
21. Вы предпочтете космотерапию или отделение церкви от государства?
22. На сколько языков переводится слово «задница»?
Джорджия сморщила носик и мрачно взглянула на мужа поверх листка.
– Что, груз классического образования так давит?
– Давит.
– Тебе нужен отдых?
– Нужен.
– Хочешь, прокатимся в Тибет на пару-тройку месяцев?
– Мне и в Хоуве неплохо. Не люблю молоко яков, чужие края и лам.
– Не понимаю, как ты можешь судить о ламах, если в глаза их не видел!
– Тогда бы я невзлюбил их еще больше. Ламы разносят вшей, а в их шкурах щеголяют педерасты.
– Должно быть, ты говоришь про гуанако! Я-то имела в виду лам!
– Про них и говорю. Про лам.
Раздался телефонный звонок. Джорджия подошла к телефону.
Найджел следил за ее перемещениями. Гибкая кошачья фигурка жены не переставала его восхищать. Ему достаточно было находиться с ней в одной комнате, чтобы почувствовать себя физически обновленным, а ее грустное, задумчивое, как у мартышки, личико так странно контрастировало с дикарской грацией тела в ярких одеждах красно-желто-зеленых тонов.
– Говорит Джорджия Стрейнджуэйс… А, это вы, Майкл. Как поживаете? Как Оксфорд? Да, он здесь. Работу? Нет, Майкл, он не может… Нет-нет, он устал, дело выдалось непростое… Похоже, он немного не в себе – только что спрашивал меня, чем леприкон отличается от Кота в сапогах. Согласна, нашел кого сравнивать, к тому же мы собираемся уезжать… Вопрос жизни и смерти? Майкл, дорогой, что за манера выражаться! Хорошо, передаю.
Джорджия передала трубку мужу. Найджел разговаривал долго, а закончив разговор, подхватил жену на руки и закружил по комнате.
– Этот внезапный прилив нежности вызван тем, что кто-то снова кого-то убил и ты решил взяться за дело? – спросила она, когда Найджел опустил ее в кресло.
– Именно так! – воскликнул он с воодушевлением. – И дело весьма необычное! Приятель Майкла – Фрэнк Кернс, пишет детективы под именем Феликса Лейна, – так вот, этот Кернс собирался кое-кого убить, но у него ничего не вышло, а теперь того человека и впрямь убили – отравили стрихнином. Кернс просит, чтобы я доказал его невиновность.
– Я не верю ни одному твоему слову. Если настаиваешь, я поеду с тобой в Хоув, но ты не готов браться за новое дело!
– У меня нет выхода. Майкл уверяет, что Кернс – отличный малый, к тому же попал в серьезную передрягу. Да и почему бы для разнообразия не прокатиться в Глостершир?
– Он никак не может быть отличным малым, если задумал убийство! Не ввязывайся.
– У него есть смягчающие обстоятельства. Тот человек сбил сына Кернса, насмерть. Полиция не нашла убийцу, и тогда Кернс решил найти его сам…
– Безумие! Этот Кернс, должно быть, не в себе. А как он оказался замешан, если убийца не он?
– Майкл говорит, Кернс вел дневник. Я все расскажу в поезде. Мы едем в Севернбридж. Где расписание?
Прикусив губу, Джорджия смерила мужа долгим, задумчивым взглядом, достала из ящика стола расписание поездов и принялась листать.
Глава 2
В вестибюле гостиницы Найджела встретил худощавый мужчина. Учитывая ужасные обстоятельства, в которые он угодил, Кернс выглядел на удивление невозмутимым. Энергично пожав им с Джорджией руки, он смущенно отвел глаза, словно извиняясь, что вызвал их по столь пустячному поводу.
Они немного поболтали.
– С вашей стороны было очень любезно принять мое приглашение. Случай и впрямь…
– Давайте отложим обсуждение до обеда. Путешествие утомило мою жену. Я должен отвести ее в номер.
Джорджия, которой было не впервой преодолевать пустыни и продираться сквозь джунгли (сказать по правде, ее считали выдающейся путешественницей), услышав из уст мужа столь наглую ложь, и бровью не повела. И только оказавшись в номере, с усмешкой спросила:
– Утомило, говоришь? Забавно слышать такое от мужчины, который сам истощен морально и физически. Откуда такая забота о маленькой слабой женщине?
Найджел взял в ладони ее лицо под яркой шелковой косынкой, нежно потер уши и поцеловал.
– А незачем ему знать, что ты у нас кремень. Придется, моя милая, изображать беззащитное нежное существо, которому Кернс непременно захочет довериться.
– Ты времени зря не теряешь, – поддела его Джорджия. – Великий Стрейнджуэйс на все готов ради успеха.
– Что ты о нем думаешь? – спросил Найджел.
– Очень серьезный, очень образованный. Много пережил за последнее время. Привык быть один – когда он к тебе обращается, смотрит в сторону, словно говорит сам с собой. Джентльмен тонкого вкуса и холостяцких привычек. Ему нравится думать о себе как о человеке независимого ума, но, по правде, он очень чувствителен к мнению окружающих и голосу совести. Впрочем, сейчас трудно судить, он места себе не находит от волнения.
– Места не находит? А мне он показался вполне хладнокровным.
– Нет, нет, милый! Он из последних сил держал себя в руках, а в глазах застыл страх. Такое выражение я видела у моего товарища, когда однажды мы заблудились в Лунных горах.
– На вид этот Кернс – вылитый киноактер Роберт Янг, только с бородой. Милый такой бурундучок… хорошо бы доказать, что он не убийца. Ты уверена, что не хочешь прилечь перед ужином?
– Нет, чтоб тебя! И учти, я в это дело не суюсь. Не одобряю твоих методов.
– Ставлю пять к трем, что дня через два ты по уши увязнешь в расследовании. Твоя пылкая натура…
– По рукам.
После ужина, как и договаривались, Найджел пришел в номер Феликса. Наливая гостю кофе и протягивая сигареты, Феликс внимательно его изучал. Перед ним был высокий нескладный мужчина слегка за тридцать, его небрежный наряд и светлые всклокоченные волосы рождали мысль, что прошлую ночь он провел, забывшись тревожным сном на вокзале. Лицо было бледным и слегка увядшим, мальчишеские черты являли резкий контраст с острым умом, которым светились бледно-голубые глаза, а взгляд пугал сосредоточенностью. Этот человек явно имел собственное мнение обо всем на свете. Что-то в его заботливой, почти отеческой манере на миг заставило Феликса ужаснуться. Перед ним был ученый, который относился к предмету своих исследований с огромным вниманием и интересом, но также с нечеловеческой беспристрастностью. Найджел Стрейнджуэйс принадлежал к тому редкому типу людей, которые не стыдятся признавать собственную неправоту.
Феликса удивляло, как глубоко он проник в характер нового знакомца. Должно быть, двусмысленность его теперешнего положения заострила ум. Криво усмехнувшись, он спросил:
– Итак, кто избавит меня от сего тела смерти?
– Послание к Римлянам, если не ошибаюсь. Будет лучше, если вы все расскажете по порядку.
И Феликс поведал свою историю в том виде, в котором изложил в дневнике: смерть Марти, постепенно овладевшие им мысли о мести, удивительные обстоятельства, которые привели его в дом Джорджа Рэттери, решение утопить Джорджа в реке и внезапное крушение планов. Здесь Найджел, до тех пор прилежно изучавший мыски своих туфель, перебил:
– Почему он так долго скрывал, что раскусил вас?
– Толком не знаю, – ответил Феликс после паузы. – Возможно, ему нравилось играть в кошки-мышки, он был склонен к садизму. Может, хотел удостовериться, что я готов идти до конца, – ведь, раскрыв карты, он признавался в убийстве Марти. Представьте, он пытался меня шантажировать, предлагал выкупить дневник! Кажется, я его ошеломил, возразив, что он не осмелится передать дневник полиции.
– Хм. А дальше?
– Я вернулся в гостиницу, Джордж должен был прислать мой багаж. Вчера примерно в половине одиннадцатого позвонила Лина и сказала, что Джордж мертв. Вообразите мой испуг! После ужина ему стало плохо. Лина описала, как он умирал. Я отправился прямо туда. Доктор еще не ушел, он подтвердил мои подозрения, что это стрихнин. Я оказался в ловушке. У поверенных Джорджа хранится мой дневник, который им велено обнародовать в случае его смерти. Скоро полиция узнает, что я замышлял убийство Джорджа.
Напряженная поза и тревога в глазах противоречили спокойному, почти равнодушному тону Феликса.
– Я готов был сам пойти и утопиться. Затем вспомнил, что Майкл Эванс рассказывал, как вы вытащили его из похожей ситуации. Я позвонил ему и попросил нас свести. И вот вы здесь.
– Вы еще не рассказали полиции про дневник?
– Нет, я ждал…
– Медлить нельзя. И лучше я сделаю это сам.
– Хорошо. Я бы…
– Я хочу, чтобы между нами с самого начала не было недомолвок. – Найджел пристально и твердо посмотрел Феликсу в глаза. – Из ваших слов я заключаю, что вы не причастны к убийству Джорджа Рэттери, и намерен это доказать. Однако если в процессе расследования выяснится, что вы действительно его убили, я не стану это замалчивать.
– Вполне разумно, – промолвил Феликс, робко улыбнувшись. – Я столько написал про детективов-любителей, что с удовольствием посмотрю на одного из них в деле. Господи, – добавил он другим тоном, – наверное, последние полгода я был не в своем уме. Мой малыш Марти. Неужели я и впрямь столкнул бы Джорджа в реку, если…
– Не важно. Главное, что не столкнули.
Холодный и строгий, но не осуждающий тон Найджела помог Феликсу овладеть собой гораздо быстрее, чем показное сочувствие.
– Вы правы. Хотя того, кто убил его, едва ли мучают угрызения совести. Джордж был отъявленным негодяем.
– Кстати, а почему вы уверены, что это не самоубийство?
– Самоубийство? – удивился Феликс. – Мне не приходило в голову… я хочу сказать, что, когда я замышлял убийство, я никогда не рассматривал такой вариант. Зачем этому самодовольному, бесчувственному типу себя убивать?
– Но кто мог убить его? Кто-то из местных?
– Мой дорогой Стрейнджуэйс, – промолвил Феликс тревожно, – вы ведь не ожидаете, что главный подозреваемый станет поливать грязью всех и каждого?
– Правила маркиза Куинсберри для боксерских поединков тут неприменимы. Вам незачем упражняться в благородстве – слишком многое на кону.
– Тогда я скажу, что любой, кто знал Джорджа, мог быть потенциальным убийцей. Он изводил жену и сына, домогался всех женщин в округе. Пожалуй, единственной, кого он не третировал и не унижал, была его мать, деспотичная старая карга. Рассказать вам о них?
– Не сейчас. Мне хотелось бы составить собственное мнение. Пожалуй, на сегодня все. Не желаете заглянуть к нам, поболтать с моей женой?
– Постойте, еще одно. Его сын, Фил, отличный малый, ему двенадцать. Вы должны увезти его оттуда. Он мальчик нервный, легковозбудимый; боюсь, смерть отца выбьет его из колеи. Я сам хотел посоветовать Вайолетт увезти его, но, учитывая то, что ей предстоит узнать обо мне в ближайшее время… вот я и подумал, может быть, ваша жена…
– Я попробую что-нибудь сделать. Завтра же утром поговорю с миссис Рэттери.
Глава 3
На следующее утро Найджел подошел к дому Рэттери. Полицейский у калитки флегматично наблюдал за автомобилем, который тщетно пытался выехать с опустевшей стоянки напротив.
– Доброе утро, – поздоровался с ним Найджел. – Это…
– …душераздирающе, не правда ли, сэр? – неожиданно произнес полицейский. Найджел не сразу сообразил, что замечание собеседника относится не к недавним событиям в доме, а к неуклюжим попыткам незадачливого водителя выехать со стоянки. Жители Севернбриджа славятся крестьянской прямотой и невозмутимостью.
Констебль ткнул пальцем в стоянку:
– Пять минут мается, бедолага. Душераздирающее зрелище, вот что я вам скажу.
Найджел согласился, что ситуация и впрямь плачевная, и спросил, может ли увидеть миссис Рэттери.
– Миссис Рэттери?
– Это ведь ее дом?
– Верно. Ужасная трагедия, правда, сэр? Видный горожанин. Только в прошлый четверг мы с ним…
– Да, верно, ужасная трагедия, однако мне хотелось бы увидеть миссис Рэттери.
– Друг семьи? – спросил констебль, заслоняя калитку мощным торсом.
– Не совсем, однако…
– Значит, репортер. Охлади свой пыл, сынок, – добавил полицейский другим тоном. – Приказ инспектора Блаунта. Велено никого…
– Инспектора Блаунта? Да это мой старинный приятель!
– Все вы так говорите, сынок. – Голос констебля звучал вежливо, но твердо.
– Скажите ему, что Найджел Стрейнджуэйс… хотя нет, лучше передайте карточку. Ставлю семь к одному, что он примет меня сейчас же.
– Я не азартен. Только дураки держат пари. Правда, я сам порой делаю ставки на скачках, но помяните мое слово…
Вяло поломавшись еще минут пять, констебль согласился передать карточку инспектору.
А Скотланд-Ярд тут как тут, рассуждал Найджел, ожидая приглашения. Забавно вновь столкнуться с Блаунтом. Вспомнилась последняя встреча с добродушным над вид, однако жестким, как кремень, шотландцем. Тогда Найджел был Персеем в «Андромеде» Джорджии, а Блаунт едва не сыграл роль морского чудища. Дело было в Чаткомбе, где легендарный летчик Фергюс О’Брайен задал Найджелу самую сложную задачку в его карьере.
Когда другой, не столь говорливый полицейский проводил его к инспектору Блаунту, тот восседал за столом с видом банкира, который намерен строго спросить с клиента за чрезмерные траты.
Лысина, пенсне в золотой оправе, гладко выбритое лицо и неброский темный костюм свидетельствовали о респектабельности и такте. Внешне инспектор Блаунт совсем не походил на безжалостного борца с преступным миром, каким его знал Найджел. К счастью, инспектор обладал чувством юмора – не грубоватым шотландским юморком, а ироничным и суховатым, словно выдержанный херес.
– Весьма удивлен увидеть вас здесь, мистер Стрейнджуэйс, – сказал инспектор, вставая из-за стола и протягивая руку жестом римского папы. – Как поживает ваша жена?
– Благодарю вас. Она приехала со мной. Всем кланом. Налетели, словно стервятники.
Инспектор Блаунт позволил себе слегка прищуриться.
– Стервятники? Только не говорите мне, мистер Стрейнджуэйс, что вы снова в строю.
– Боюсь, что так.
– Вот уж не думал. И судя по вашему виду, вам есть что мне рассказать.
Найджел никогда не позволял любви к дешевым эффектам мешать делу, но оставить за собой последнее слово – в таком удовольствии он решительно не мог себе отказать.
– Итак, это убийство, – промолвил он. – Не какое-то дешевое самоубийство, а настоящее преступление.
– Самоубийцы, – заметил Блаунт слегка поучительным тоном, – обычно не глотают бутылки вместе с ядом.
– Следовательно, орудие преступления пропало? Я был бы не прочь выслушать историю целиком. Мне почти ничего не известно о смерти Джорджа Рэттери, за исключением того, что Феликс Лейн – его настоящее имя Фрэнк Кернс, как вам наверняка известно, однако здесь его знают как Феликса, так что предлагаю в дальнейшем именовать его Феликсом Кернсом, – так вот, этот Кернс собирался убить Джорджа Рэттери, но утверждает, что у него ничего не вышло, а значит, убил бедолагу кто-то другой.
Инспектор принял удар с достоинством старого гвардейца. Он осторожно снял пенсне, подул на стеклышки, протер их и вновь водрузил пенсне на переносицу. Затем спросил:
– Феликс Кернс, говорите? Ах да, такой худощавый, с бородкой. Пишет детективные истории. Что ж, дело становится все интереснее.
Он взглянул на Найджела с легкой снисходительностью.
– Ну, кто начнет? – спросил тот.
– Выходит, вы в некотором смысле представляете интересы мистера Кернса? – произнес инспектор мягко, но решительно.
– Да. Разумеется, пока не доказана его вина.
– Хм, ясно. А вы, стало быть, убеждены в его невиновности. Полагаю, будет лучше, если вы первым откроете карты.
И Найджел рассказал ему историю Феликса. Когда он добрался до плана утопить Джорджа Рэттери, Блаунт не выдержал:
– Поверенные убитого только что нам звонили. Сказали, что располагают интересующей полицию информацией. Не сомневаюсь, речь идет о дневнике. Похоже, вашему… клиенту не поздоровится, мистер Стрейнджуэйс.
– Пока рано судить. Не думаю, что дневник опасен для Кернса.
– Что ж, они отправили дневник с посыльным, так что скоро мы все узнаем.
– Разумеется. Теперь ваша очередь.
Инспектор Блаунт взял со стола линейку и, прищурившись, посмотрел вдоль нее. Затем выпрямился в кресле и резко произнес:
– Джорджа Рэттери отравили стрихнином. Подробности будут после вскрытия, к обеду. Жертва отравления, миссис Рэттери, Лина Лоусон, старая миссис Рэттери, мать убитого, и его сын Филипп, совсем еще мальчишка, ужинали вместе. Ели одно и то же. Убитый и его мать пили виски, остальные – воду. Все, кроме отравленного, совершенно здоровы. Около четверти девятого они встали из-за стола, сначала женщины и мальчик, затем, спустя минуту, хозяин дома, чтобы снова сойтись в гостиной – за исключением Филиппа. Джордж Рэттери почувствовал острую боль через десять-пятнадцать минут. Бедные женщины ничем не могли ему помочь. Джорджу дали рвотное, но боль только усилилась – весьма грозный симптом. Послали за домашним врачом; к сожалению, того вызвали к пострадавшим в дорожной аварии, а пока искали другого, время было упущено. Доктор Кларксон прибыл около десяти – он принимал роды – и дал отравленному хлороформ, однако Рэттери уже ничто не могло спасти. Он умер спустя пять-десять минут. Не стану утомлять вас подробностями, но я уверен, что яд не подмешивали в еду или питье. В то же время симптомы отравления стрихнином проявляются не позже чем через час. Семья села ужинать в четверть восьмого, а значит, Рэттери не могли отравить перед ужином. Остаются те несколько минут, когда женщины ждали хозяина дома в гостиной.
– Кофе? Портвейн? Нет, только не портвейн. Его не пьют залпом, Рэттери наверняка заметил бы горечь и выплюнул яд.
– Согласен. Да и кофе в тот вечер они не пили, потому что горничная разбила кофейник.
– Остается самоубийство.
На лице инспектора Блаунта отразилось легкое нетерпение.
– Мой дорогой Стрейнджуэйс, самоубийца не станет принимать стрихнин перед тем, как присоединиться к собственному семейству в гостиной, чтобы они могли наблюдать действие яда. Кроме того, Коулсби не нашел склянку.
– Посуду, конечно, успели помыть?
– Только хрусталь и серебро, тарелки не тронули. Коулсби, местный полицейский, мог что-нибудь упустить. Я приехал утром…
– А вы знаете, что Кернс не возвращался в дом Рэттери после того, как покинул его утром?
– У вас и доказательства есть?
– Нет. – Вопрос застал Найджела врасплох. – Пока нет. Он сам рассказал мне, что после ссоры на реке Рэттери запретил ему переступать порог своего дома. Это легко проверить.
– Наверное, – осторожно ответил Блаунт, выбивая дробь по крышке стола. – Не мешало бы еще раз осмотреть столовую.
Глава 4
Мрачная столовая была заставлена громоздкой ореховой мебелью викторианских времен. Стол, стулья и громадный буфет явно предназначались для комнаты повместительнее и навевали мысли о плотной тяжелой пище и скучных застольных беседах. Впечатление дополняли тяжелые темно-красные шторы, потускневшие от времени бордовые обои и картины маслом на стенах. На одной лиса раздирала зайца (весьма натуралистично), на другой омары, крабы, угри, треска и лосось возлежали на мраморной плите. Были еще портреты предков, судя по виду, скончавшихся от апоплексического удара или заворота кишок.
– Обжорство требует покоя[52], – пробормотал Найджел, инстинктивно ища глазами минеральную воду.
Инспектор Блаунт стоял над буфетом, задумчиво водя пальцем по деревянной столешнице.
– Взгляните сюда, мистер Стрейнджуэйс, – сказал он, показывая на липкий кружок, вероятно, оставленный донышком бутылки. Инспектор облизал палец. – Интересно…
Белым шелковым платком он тщательно вытер палец и позвонил. Спустя некоторое время явилась горничная в белоснежной старомодной наколке и крахмальных манжетах, очень чопорная и нелюбезная.
– Вы звонили, сэр? – осведомилась она.
– Звонил. Скажите, Энни…
– Мерритт. – Горничная поджала тонкие губы, не одобряя панибратства.
– Мерритт? Скажите, мисс Мерритт, откуда здесь пятно?
Продолжая упрямо смотреть в пол, горничная ответила:
– Это капли хозяина… бывшего хозяина.
– Хм. А куда делась склянка?
– Понятия не имею, сэр.
В ходе дальнейших расспросов выяснилось, что в последний раз Мерритт видела склянку на буфете в субботу после обеда. Она затруднялась сказать, стояла ли она там после ужина.
– Он наливал лекарство в стакан или в ложку?
– В столовую ложку, сэр.
– А когда вы мыли посуду после ужина, вы ее видели?
Мерритт слегка опешила.
– Я посуду не мою, – ответила она с вызовом. – Я ее убираю.
– Вы убрали ложку, в которую ваш хозяин наливал лекарство? – терпеливо спросил Блаунт.
– Повторение – мать учения, – пробормотал Найджел.
– Да, сэр.
– Затем ложку кто-то вымыл?
– Да, сэр.
– Очень жаль. А теперь вы не попросите спуститься хозяйку?
– Старая миссис Рэттери нездорова, сэр.
– Мне хотелось бы… впрочем, возможно, это и к лучшему… Спросите мисс Лоусон, не уделит ли она мне несколько минут.
– Сразу видно, кто тут главный, – заметил Найджел, когда горничная вышла.
– Очень интересно. По вкусу жидкость напомнила мне микстуру, которую я когда-то принимал. Nux vomica, или рвотный орех.
– Nux vomica? – присвистнул Найджел. – Так вот почему Рэттери не почувствовал горечи. К тому же он задержался в столовой дольше остальных. Кажется, вы продвигаетесь в своем расследовании.
– А вы по-прежнему придерживаетесь версии самоубийства? – прищурился инспектор.
– Она не слишком правдоподобна, если в пузырьке действительно был яд. Но зачем убийце избавляться от пузырька? Зачем лишать себя возможности представить дело самоубийством?
– Вы же не станете спорить, что порой убийцы ведут себя очень странно.
– И тем не менее это снимает подозрения с Феликса Кернса. То есть…
Услышав шаги, Найджел замолчал. Вошедшая девушка казалась здесь столь же неуместной, сколь и желанной. Словно солнечный луч проник в окно тюремной камеры. Ее светлые волосы, белый льняной костюм и яркие губы бросали вызов всему, что воплощала собой эта столовая. Даже если бы Феликс не сказал ему, что она актриса, Найджел догадался бы по тому, как она помедлила на пороге и с какой заученной простотой приняла приглашение присесть.
Инспектор выразил соболезнования мисс Лоусон и ее сестре. Лина приняла их легким кивком – ей, как и Блаунту, явно не терпелось узнать разгадку тайны. А еще разгадка пугала ее, подумал Найджел, заметив, как пальцы девушки теребят пуговицу пиджака и как старательно она изображает безмятежность.
Блаунт задавал вопросы осторожно, заходя с разных сторон, словно ощупывал пациента, надеясь по его реакции определить источник боли. Да, Лина Лоусон находилась в комнате, когда ее зятя скрутил первый приступ. Нет, к счастью, Фила сразу после обеда отправили наверх. Что она делала в гостиной до прихода Джорджа? Сидела вместе со всеми, пока у Джорджа не начались боли. Затем миссис Рэттери послала ее за горчицей и водой, а потом она пыталась дозвониться до врача. Нет, Джордж ничего не говорил между приступами, просто тихо лежал, иногда забываясь сном.
– А во время приступа?
Лина опустила ресницы, однако недостаточно быстро, чтобы скрыть промелькнувший в глазах страх.
– Он ужасно стонал, жаловался на боль. Лежал на полу, свернувшись калачиком… Однажды я переехала кошку, и… Ах, не спрашивайте меня, я этого не вынесу!
Лина спрятала лицо в ладонях и всхлипнула. Блаунт отечески потрепал ее по плечу, но продолжал упрямо гнуть свое:
– Во время приступа он никого не упоминал? Не называл имен?
– Я… меня… я часто выходила.
– Послушайте, мисс Лоусон, глупо пытаться скрыть то, что слышали по меньшей мере еще двое. К тому же слова человека, который корчится от боли, нельзя принимать за чистую монету.
– Ну, хорошо, – сердито промолвила Лина. – Он говорил что-то о Феликсе, о мистере Лейне. «Это Лейн, он уже пытался». Что-то в таком роде. А еще он страшно бранился. Но это ничего не значит! Джордж ненавидел Феликса. Он был ослеплен болью. Вы не станете…
– Не расстраивайтесь, мисс Лоусон. Надеюсь, мистеру Стрейнджуэйсу удастся доказать его невиновность. – Блаунт потер подбородок и продолжил: – Скажите, мисс Лоусон, у мистера Рэттери были причины для самоубийства? Денежные проблемы? Неизлечимая болезнь? Говорят, он принимал лекарства.
На лице Лины отразилось изумление; казалось, она не находит слов для ответа.
– Самоубийство? Мы решили, что это отравление. Ума не приложу, зачем Джорджу…
Найджел предположил, что замешательство девушки вызвано не вопросом инспектора, а чем-то другим. Как выяснилось, интуиция его не подвела.
– Вам известно, что в состав микстуры, которую он принимал, входил рвотный орех?
– Нет.
– Принимал ли он лекарство после обеда?
Девушка наморщила брови.
– Не уверена.
Блаунт снял пенсне и нерешительно повертел его в руке.
– Видите ли, мисс Лоусон, я размышляю о той склянке. Она исчезла, и это меня печалит, потому что мы подозреваем – пока только подозреваем, – что склянка связана со смертью вашего зятя. Рвотный орех – яд группы стрихнина, и мистеру Рэттери, если бы он решил свести счеты с жизнью, достаточно было добавить в микстуру несколько капель. Однако тогда склянка никуда бы не исчезла!
Тщательно скрываемое волнение инспектора Блаунта выдавал усилившийся акцент уроженца Глазго. Лина, напротив, вела себя так, словно оправилась от потрясения или совесть ее была чиста.
– То есть, если бы пузырек не исчез, это указывало бы на самоубийство? – спросила она неуверенно.
– Не совсем, мисс Лоусон, – мягко вздохнул Блаунт, затем подался вперед и холодно промолвил: – Исчезновение пузырька заставляет меня подозревать, что это убийство.
– А, ясно, – облегченно протянула девушка.
– Вы не удивлены? – резко спросил Блаунт, слегка задетый ее безразличным тоном.
– А чего вы хотите? Чтобы я залилась слезами и упала вам на грудь?
Найджел, поймав растерянный взгляд инспектора, кисло улыбнулся. Ему нравилось видеть Блаунта сбитым с толку.
– Еще один вопрос, мисс Лоусон, – вступил в разговор Найджел. – Надеюсь, Феликс сказал вам, что я выступаю в его интересах… Вы не допускаете, что Феликс с самого начала замышлял убийство Джорджа Рэттери?
– Нет, нет! Это ложь! – Лина подняла руки, словно оттолкивая от себя неприятный вопрос. Затем страх на лице сменился удивлением. – Как вы сказали? С самого начала?
– С тех пор, как вы познакомились. До того, как приехали сюда, – ответил Найджел, и сам изрядно заинтригованный ее реакцией.
– Разумеется, не допускаю, – ответила Лина совершенно искренне и тут же прикусила губу. – Я имею в виду, что Феликс не убивал Джорджа. Я знаю, что не убивал.
– Вы были в машине Джорджа Рэттери, когда в прошлом январе он сбил на дороге мальчика, Мартина Кернса, – произнес Блаунт не без сочувствия.
– Господи, – прошептала Лина, – вы все-таки докопались до правды. – Она храбро встретила взгляд инспектора. – Я не виновата. Я пыталась остановить его, но куда там. Меня до сих пор преследуют кошмары, однако я не понимаю, при чем тут…
– Пожалуй, мы и так уже слишком задержали мисс Лоусон, – перебил ее Найджел.
Инспектор потер подбородок.
– Похоже, вы правы. Последний вопрос: у мистера Рэттери были недоброжелатели?
– Возможно. Он умел наживать врагов.
Когда девушка ушла, Блаунт сказал:
– Клянусь, она что-то знает о пропавшем пузырьке. И боится, что мистер Кернс причастен к убийству, хотя не осознает, что Феликс Лейн – отец мальчика, которого сбил Джордж Рэттери. Славная девушка, однако правды она не сказала. Ничего, сами разберемся. А зачем вы спросили, когда именно она заподозрила Феликса? По-моему, еще рано открывать карты.
Найджел выбросил в окно сигарету.
– Дело в том, что если Феликс не убивал Рэттери, мы имеем дело с поразительным совпадением: в тот самый день, когда он задумал убийство, Рэттери убил кто-то другой.
– Пожалуй, совпадение и впрямь редкостное, – скептически заметил Блаунт.
– Нет, постойте, я вовсе не отвергаю такой возможности. Если разрешить обезьянам играть с пишущей машинкой, спустя несколько веков одна из них напечатает сонеты Шекспира. Однако если Феликс непричастен к убийству, то придется предположить, что кто-то другой знал о его намерениях – либо из его дневника, либо со слов Джорджа.
– Кажется, я понимаю, к чему вы клоните. – В глазах Блаунта зажегся интерес.
– Представьте себе человека, обладающего таким знанием и желающего Джорджу смерти. Когда попытка Феликса провалилась, этот человек взял дело в свои руки. Он не сомневался, что подозрение падет на Феликса, но должен был действовать без промедления, пока тот не уехал из Севернбриджа. Первой в голову приходит Лина, они с Джорджем были в том автомобиле, что сбил мальчика. Однако ее искренность не вызывает подозрений, она не связывает Феликса Лейна с убитым ребенком. Следовательно, она не знает о дневнике, и мы можем со спокойной совестью исключить ее из списка подозреваемых. Если только предполагаемое и осуществленное убийства и впрямь не были чистым совпадением.
– Но почему, если мисс Лоусон не знает о дневнике, она так боится, что мы заподозрим Феликса?
– Чтобы ответить, нужно побольше выяснить об этом семействе. Вы заметили, как искренне Лина удивилась, когда я спросил ее, не допускает ли она, что Феликс замышлял убийство еще до приезда сюда? Похоже, ничего не зная о дневнике, она подозревает иной мотив, какую-то вражду между ним и Джорджем.
– Похоже на правду. Нужно расспросить членов семьи, не подозревают ли они Феликса, и посмотреть на их реакцию. Если кто-то хочет использовать его как прикрытие, мы сразу это поймем.
– И еще… Этот мальчик, Фил. Вы не против, если он поживет несколько дней в гостинице? Моя жена за ним присмотрит. Подобное испытание не для нежной детской психики.
– Не против. Я собирался задать мальчугану несколько вопросов, но это подождет.
– Хорошо. Тогда я поговорю с миссис Рэттери.
Глава 5
Когда вошел Найджел, Вайолетт Рэттери сидела за письменным столом и писала. Лина тоже была здесь. Найджел представился и объяснил цель своего визита.
– Разумеется, если у вас другие планы, вы вольны поступать, как знаете, но мальчик отлично ладит с мистером Лейном, да и моя жена будет рада оказаться полезной.
– Да-да, разумеется, благодарю, – произнесла Вайолетт рассеянно и неуверенным движением обернулась к Лине, которая стояла у окна в луче света. – Как ты думаешь, это будет правильно?
– Конечно, почему бы нет. Фила давно пора отсюда забрать, – ответила Лина равнодушно, не отводя глаз от окна.
– Да-да. Только что скажет Этель…
Алые губы Лины сложились в презрительную гримасу.
– Дорогая моя Вай! – воскликнула она. – Прекрати жить чужим умом! В конце концов, чей это сын? Можно подумать, ты здесь прислуга. Хватит позволять матери Джорджа тобой помыкать. Они превратили твою жизнь в ад… И нечего так на меня смотреть! Пришло время указать старой карге ее место. Если у тебя недостает духа постоять за собственного ребенка, так пойди и выпей яду!
Сильно напудренное лицо Вайолетт дрогнуло. Найджелу показалось, что она готова расплакаться. Многолетняя привычка подчиняться боролась с женской гордостью, которую пробудила сестра. Наконец бескровные губы упрямо сжались, в блеклых глазах зажегся огонек, и Вайолетт кивнула:
– Хорошо, я согласна. Благодарю вас за помощь, мистер Стрейнджуэйс.
И словно в ответ на молчаливый вызов, дверь распахнулась. Старая женщина в черном без стука вошла в комнату. Солнечный свет, лившийся из окна, будто замер у ее ног, повинуясь воле старухи.
– Я слышала голоса, – недовольно отчеканила резко.
– Мы разговаривали, – ответила Лина.
Дерзкий ответ совершенно не смутил старуху. Мгновение ее массивная фигура загораживала проход, затем она проковыляла к окну и опустила штору. Темнота – ее союзник, подумал Найджел, на свету она проигрывает.
– Ты меня удивляешь, Вайолетт, – промолвила старая миссис Рэттери. – Тело мужа еще не остыло, а ты настолько забыла уважение к этому дому, что подняла шторы.
– Но мама…
– Это я их подняла, – перебила Лина сестру. – И так все идет хуже некуда, не хватало еще сидеть в темноте.
– А ну-ка замолчи!
– И не подумаю. Если вы намерены и дальше унижать Вайолетт, как унижали ее вместе с Джорджем пятнадцать лет, дело ваше. Только позвольте напомнить, что вы здесь не хозяйка, и я не намерена терпеть ваши оскорбления. Делайте что хотите в своей комнате, но не мешайтесь под ногами, старая мегера!
Свет против Тьмы, Ормузд и Ариман, подумал Найджел, глядя на хрупкие плечи, подавшиеся вперед, на дерзко выгнутую, словно ятаган, шею девушки. Старуха замерла посреди комнаты столпом тьмы. Пусть выглядела Лина слегка вульгарно, зато в ней не было ничего нездорового, ничего грязного, она не отравляла комнату запахом камфоры и гнилой вонью устаревших приличий. «Пора мне вмешаться», – решил Найджел и громко сказал:
– Миссис Рэттери, мы с женой предложили вашей невестке, чтобы Фил немного пожил у нас.
– Кто этот молодой человек? – величественно изрекла старая леди, ничуть не обескураженная выпадом Лины.
Последовали объяснения.
– Рэттери никогда не оставляют поле боя. Я его не отпускаю. Фил никуда не пойдет, – заявила старуха.
Лина открыла рот, чтобы возразить, но Найджел жестом попросил ее не вмешиваться. Если Вайолетт не решится сейчас, то не решится никогда. Вайолетт бросила умоляющий взгляд на сестру и неуверенно взмахнула рукой, однако затем опущенные плечи распрямились, а в лице проступила отчаянная решимость.
– Я решила, что Фил пока поживет у Стрейнджуэйсов. Он еще слишком мал, – произнесла она твердо.
Мгновение старуха сверлила невестку пристальным взглядом, затем тяжело затопала к двери.
– Вы сговорились, – заявила она с металлом в голосе, остановившись на пороге. – Я очень недовольна твоим поведением, Вайолетт. Я уже привыкла к манерам уличной торговки, которые демонстрирует твоя сестра, но запах сточной канавы, из которой Джордж вытащил тебя пятнадцать лет назад, должен был бы давно выветриться.
Дверь захлопнулась. Лина показала непристойный жест в спину старухе. Вайолетт обессиленно рухнула в кресло. В воздухе оставалась висеть вонь камфоры. Найджел рассеянно смотрел вдаль, прокручивая в голове разыгравшуюся сцену. По правде говоря, миссис Рэттери испугала даже его. Господи, что за семейка! Какое окружение для чувствительного ребенка: бесконечные ссоры родителей и суровый матриарх рода, старуха, которая только и знает, что настраивать мальчика против собственной матери!..
– Где Фил? – спросил он резко.
– У себя, наверное, – ответила Вайолетт. – Это над нами. Вы хотите…
Найджел выскочил в коридор и помчался вверх по ступеням. Тусклый голос, доносившийся из-за двери справа, было невозможно не узнать, хотя теперь к металлу прибавились умоляющие нотки.
– Ты ведь не бросишь меня, Фил? Твой дедушка никогда бы не сбежал, он не был трусом. После того, как твой бедный отец скончался, ты единственный мужчина в доме.
– Уходи, я ненавижу тебя!
В детском голосе звучал слабый вызов, словно ребенок оборонялся от ужасного зверя, который подкрадывался все ближе и ближе. Усилием воли Найджел заставил себя замереть на пороге.
– Ты слишком взволнован, Фил, иначе никогда бы не стал так разговариваться с бабушкой. Разве ты не должен поддержать свою мать? Твоего отца отравили, ты понимаешь?
Голос миссис Рэттери, в котором слышались тяжелые, сладкие, словно вонь хлороформа, ноты, умолк. Из-за двери донесся всхлип – ребенок пытался сопротивляться анестезии. За спиной Найджела раздались шаги.
– Твоей матери нужна помощь. Полиция может выяснить, что всю неделю они ссорились с твоим отцом, и подумает, что она…
– Это уж слишком, – пробормотал Найджел, распахивая дверь.
Однако Вайолетт успела раньше. Словно фурия, влетела она в комнату сына. Старая миссис Рэттери стояла на коленях перед Филом, ее пальцы впились в его худенькие плечи. Вайолетт попыталась оттолкнуть старуху, но та стояла, словно скала. Тогда Вайолетт сбросила ее руку с плеча сына и встала между ними.
– Вы чудовище! Как вы смеете такое говорить?.. Все хорошо, Фил, не плачь. Я больше не позволю ей тебя обижать.
Найджел обвел глазами комнату: простая железная койка, старый кухонный столик, голый пол. Несомненно, отец воспитывал сына в спартанском духе. На столике лежал раскрытый альбом для марок. Захватанные детскими пальцами страницы промокли от слез. Найджелу стоило больших усилий, чтобы сдержаться – он не хотел раньше времени настроить старуху против себя. Миссис Рэттери все еще стояла на коленях.
– Не будете ли вы так любезны, мистер Стрейнджуэйс, помочь мне встать? – спросила она.
Даже в такой странной позе старуха излучала непоколебимое достоинство. Что за женщина, думал Найджел, помогая ей подняться.
Дело становилось захватывающе интересным.
Глава 6
Пять часов спустя Найджел беседовал с инспектором Блаунтом, а Фил Рэттери распивал чай с конфетами в компании Джорджии, болтая о полярных исследованиях.
– Это был стрихнин, – сказал Блаунт.
– Откуда? Разве можно просто зайти в аптеку и попросить стрихнину?
– Нет, но можно купить крысиный яд. В химикатах для травли паразитов достаточное количество стрихнина. Впрочем, вашему приятелю было необязательно его покупать.
– Вы меня заинтриговали. Полагаете, что брат или сестра убийцы – профессиональные крысоловы? «Что там за странное тук-тук? Не крысы ль? Ах! Малейший звук – и мной уж овладел испуг»[53]. Это Браунинг.
– Коулсби осмотрел мастерскую Рэттери. Она стоит у реки и кишит крысами. На полках он заметил банки с крысиным ядом. Любой член семьи мог взять яд с полки.
Найджел задумался.
– Он выяснил, бывал ли Феликс Кернс в мастерской?
– Бывал, и не раз, – ответил Блаунт неохотно.
– А в день убийства?
– В день убийства его там не видели.
– Не позволяйте идее, что Феликс Кернс – убийца, необоснованно завладеть вашим разумом, инспектор. Сохраняйте объективность.
– Это непросто, учитывая, что один человек убит, а другой черным по белому написал в своем дневнике, что хочет его убить. – Инспектор Блаунт постучал пальцем по тетради, лежавшей перед ним на столе.
– Я считаю, Кернса можно исключить из списка подозреваемых.
– Что заставляет вас так думать?
– Нет никаких оснований сомневаться в том, что Кернс действительно хотел утопить Рэттери. Когда попытка сорвалась, он вернулся в гостиницу. Я провел расследование. Официант помнит, как подавал ему чай в холле в пять, примерно через четыре минуты после того, как Кернс пришвартовался. После чая он читал на лужайке перед гостиницей. Есть свидетели. В половине седьмого отправился в бар, где сидел до ужина. Выходит, в этот промежуток времени он не мог оказаться в доме Рэттери.
– Придется проверить его алиби, – осторожно заметил Блаунт.
– Да хоть через каток для глажения белья его пропустите, все равно ничего не выжмете. Вы можете возразить, что Кернс имел возможность отравить лекарство до того, как отправился на реку. Но зачем? Откуда ему было знать, что его затея с яхтой провалится? И даже если бы он решился на вторую попытку, то не выбрал бы яд. Его план убийства свидетельствует, что Кернс далеко не дурак. Скорее всего, он снова ждал бы удобного случая, а не стал бы травить Рэттери крысиным ядом, да еще и выбрасывать склянку.
– Да-да, склянка.
– Загвоздка как раз в ней! Если бы не ее исчезновение, смерть Рэттери выглядела бы самоубийством. Кернс не настолько глуп, чтобы намеренно привлекать к себе внимание. А впрочем, легко проверить, что после убийства он не приближался к дому.
– Уже проверил, – кивнул Блаунт. – Сразу после смерти Рэттери доктор Кларксон позвонил в полицию, и с четверти одиннадцатого дом находился под охраной. Где бы Кернса ни носило с ужина до четверти одиннадцатого, здесь его точно не было. – Блаунт позволил себе сухо улыбнуться.
– Но если Кернс не мог убить Рэттери…
– Я этого не говорил. Я сказал только, что он не мог выбросить склянку. Ваши аргументы весьма убедительны, – продолжил инспектор тоном учителя, распекающего нерадивого ученика, – однако в основе их лежит ошибочная посылка. Вы полагаете, что один и тот же человек совершил убийство и выбросил пузырек. А что, если Кернс заранее добавил яд, на случай, если дело на реке не выгорит? И он не собирался выбрасывать склянку. Представьте, что был кто-то еще. И когда Рэттери стало плохо, этот кто-то, желая защитить убийцу и подозревая, что яд в лекарстве, в отчаянной и безрассудной попытке спасти Кернса похитил склянку.
– Я понял, – промолвил Найджел после долгой паузы, – вы намекаете на Лину Лоусон. Только зачем ей…
– Она влюблена в Кернса.
– Господи, вы-то откуда знаете?
– Я великий психолог, – промолвил инспектор с ехидцей, не слишком изящно намекая на то, что Найджел считал своим коньком. – Кроме того, я расспросил слуг. Лина и Феликс почти помолвлены.
Пропустив столько точных ударов, Найджел зашатался.
– В таком случае мне здесь делать нечего. Боюсь, с остальным вы справитесь сами.
– И еще – чтобы в дальнейшем вы не были так доверчивы, – хотя вы наверняка назовете это… э-э… поразительным совпадением… Ваш подопечный упомянул о стрихнине в дневнике. Я не успел дочитать до конца, но взгляните сюда.
Блаунт передал Найджелу тетрадь, отметив ногтем нужное место: «В некотором смысле я даже расстроен, что не смогу как следует насладиться агонией мерзавца, ибо он не заслуживает легкой смерти. Я хотел бы сжечь его на медленном огне или наблюдать, как его плоть грызут муравьи. Есть еще стрихнин; говорят, перед смертью тело отравленного бьется в страшных конвульсиях. Господи, да я готов собственноручно столкнуть его в ад!»
Найджел встал и принялся вышагивать по комнате на своих длинных, словно у страуса, ногах.
– Нет, Блаунт, не сходится, – произнес он очень серьезно. – Ваши слова только подтверждают мое предположение: кому-то, читавшему дневник и замышлявшему убить Рэттери, было выгодно подставить Кернса. Но сейчас речь о другом. Вы можете представить себе человека – пусть не Кернса, который и мухи не обидел бы, если бы не зло, причиненное ему Рэттери, – так вот, вы можете представить себе человека, способного хладнокровно спланировать второе убийство, еще не совершив первого? Так не бывает.
– Когда разум нетверд, трудно ожидать логики от поступков, – ответил Блаунт тоже серьезно.
– Психически неуравновешенный убийца склонен переоценивать свои возможности, а не наоборот, согласны?
– Как правило.
– И вы хотите, чтобы я поверил, будто Кернс, задумавший почти идеальное убийство, так мало в себя верил, что решил подстраховаться?
– Вы идите своим путем, а я пойду своим. Меньше всего на свете мне хотелось бы арестовать невиновного человека.
– Хорошо. Могу я на время взять дневник?
– Сначала я сам его прочту, а вам пришлю вечером.
Глава 7
Вечер выдался теплым. Косые лучи заходящего солнца окрасили лужайку перед гостиницей мягким розоватым светом. В такие тихие вечера, как говорила Джорджия, слышно корову, которая жует на соседнем поле жвачку. В углу бара засела унылая компания тощих мужчин с обвислыми усами. Один из рыбаков, широко раскинув руки, демонстрировал размер улова. Если весть об убийстве и достигла этого мутного водянистого мирка, ее предпочли не заметить. Как и компанию за соседним столиком, попивавшую джин и лимонад.
– «Удочка, – процитировал Найджел, не думая понижать голос, – это палка с крючком на одном конце и болваном – на другом»[54].
– Заткнись, Найджел, – прошептала Джорджия. – Я не хочу стать участницей потасовки. Нас в два счета возьмут за жабры!
Лина, сидевшая рядом с Феликсом на скамье с высокой спинкой, заерзала на месте.
– Прогуляемся по саду? – предложила она, явно обращаясь только к Феликсу.
– Хорошо, допивайте, а потом мы сыграем в малый гольф, – отвечал Феликс, сделав вид, что не заметил намека.
Лина закусила губу и резко встала. Джорджия бросила на мужа быстрый взгляд, который тот истолковал так: «Пойдем и мы, нечего болтаться под ногами у этой парочки; вот только знать бы, почему девушке не терпится остаться с ним наедине?»
Ясно почему, подумал Найджел. Если Блаунт прав и Лина подозревает Феликса в убийстве, должно быть, ей страшно услыхать признание из его уст. Однако гораздо больше остаться с Линой наедине опасается Феликс. За обедом он не допускал Лину ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Что-то в тоне их разговора, особенно в том, как Феликс к ней обращался, предупреждало: ближе не подходи, порежешься. Найджел начал догадываться, что Феликс – натура сложная. Не пора ли выложить карты на стол и проверить свои подозрения?
После гольфа они уселись в шезлонгах у реки.
– Уличающий вас документ уже в полиции, – сказал Найджел. – Блаунт обещал прислать его вечером.
– Что ж, пусть знают худшее, – небрежно ответил Феликс. В его тоне робость странным образом сочеталась с самонадеянностью. – Теперь сбрею бороду, незачем больше маскироваться. Я слишком брезглив, а волосы вечно лезут в тарелку.
Джорджия рассматривала собственные ладони. От шутливого тона Феликса ее покоробило.
– А могу ли я узнать, о чем речь? – промолвила Лина. – Что за «уличающий документ»?
– Дневник Феликса, – быстро ответил Найджел.
– Дневник? – переспросила она. – Какой дневник? Ничего не понимаю…
Лина беспомощно уставилась на Феликса, но тот прятал глаза. Девушка выглядела озадаченной. Конечно, она актриса и умеет притворяться, размышлял Найджел, но он готов был держать пари, что Лина впервые слышит о дневнике. Придется идти до конца.
– Послушайте, Феликс, хватит играть в испорченный телефон. Неужели мисс Лоусон ничего не известно о дневнике… и об остальном? Разве ей не следует знать?
Найджел понятия не имел, куда заведет его эта скользкая тема. И меньше всего ожидал того, что случилось. Устремив на Лину взгляд, в котором смешались теплота и цинизм, напускная храбрость и презрение, Феликс рассказал ей о Марти, своих поисках убийцы, дневнике, который прятал под половицей в доме Рэттери, и неудачной попытке утопить Джорджа.
– Теперь тебе все обо мне известно, – закончил Феликс. – Вот только Джорджа я не убивал.
Его голос звучал ровно, однако Найджел видел, что Феликса трясет, как после купания в ледяной воде. Воцарилась тишина. Река плескалась о берег, пронзительно кричала камышница, гостиничное радио монотонно повторяло заверения японцев, что бомбардировки китайских городов были предприняты в целях самообороны. Молчание растянулось, словно обнаженный нерв. Все время, пока Феликс говорил, Лина сидела неподвижно, вцепившись ладонями в сиденье, только губы шевелились, как будто она пыталась угадать, что он скажет. Теперь ее хватка ослабла, пухлые губы дрогнули, тело поникло.
– Феликс, почему ты не рассказал мне об этом раньше? Почему? – воскликнула она.
Лина бесстрашно взглянула прямо в его суровое, бесстрастное лицо. Найджел и Джорджия прятали глаза. Феликс не ответил, он держался так, словно не хотел иметь с Линой ничего общего. Она разрыдалась, вскочила и бросилась бежать.
– Твоя тайная дипломатия сбивает меня с толку, – заметила Джорджия часом позже в гостинице. – Неужели ты намеренно спровоцировал эту душераздирающую сцену?
– Мне очень жаль. Я не думал, что все так обернется. Во всяком случае, теперь ясно, что Лина не убийца. Она ничего не знала о дневнике, и она действительно его любит. Из этого следует, что она не убивала Джорджа и не пыталась подставить Феликса. Хотя, – добавил Найджел, рассуждая вслух, – если ее слова относились…
– Чепуха, – перебила его Джорджия. – Мне нравится эта девушка. Она не пустышка, у нее храброе сердце. Говорят, яд – не женское оружие, потому что это оружие трусов. Если бы Лина захотела убить Рэттери, она размозжила бы ему голову. Такие, как она, способны убить только в порыве ярости.
– Похоже, ты права. Но скажи, почему Феликс так холоден с ней? Почему не рассказал про дневник сразу после убийства Рэттери? И почему бы не признаться Лине наедине, а не устраивать представление?
Джорджия откинула со лба черные волосы.
– Ему нужна была аудитория. Он боялся признаться Лине наедине, потому что использовал ее – по крайней мере, в самом начале, – сделав невольной сообщницей преступления. Он тонкий, ранимый человек, поэтому видел, как искренне она его любит, и не хотел ранить ее чувства. Я бы сказала, что он относится к тому типу трусов, которые больше всего на свете боятся таких сцен, но не из уважения к чувствам других, а потому, что не хотят задеть собственные. Поэтому он так ухватился за возможность открыть душу при посторонних. Наше присутствие спасало его от потоков слез и жалоб.
– Ты думаешь, он ее не любит?
– Пожалуй. По крайней мере, пытается убедить в этом ее или себя. Хотела бы я, чтобы он нравился мне меньше, – закончила Джорджия неожиданно.
– Почему?
– Ты заметил, как он преображается рядом с Филом? Феликс всей душой предан мальчику, а Фил буквально смотрит ему в рот. Если бы не это…
– …ты с легкостью заподозрила бы Феликса в самом страшном, – закончил за нее Найджел.
– Я предпочла бы, чтобы ты не вытягивал из меня признания, которых я не собиралась делать, словно фокусник золотые часы из карманов простаков, – обиженно заметила Джорджия.
– Ты прелесть, и я тебя обожаю, но кажется, ты впервые в жизни солгала мне.
– Нет.
– Значит, не впервые.
– Значит, не солгала.
– Ладно, будь по-твоему. Не возражаешь, если помассирую тебе плечи?
– С удовольствием. Если только ты ничем не занят.
– До утра я должен прочесть дневник. Я прикрою лампу и сяду читать, когда ты уснешь. Кстати, надо будет представить тебя старой миссис Рэттери. Настоящая ведьма. Хорошо бы у нее имелась причина отравить Джорджа.
– О матереубийцах я слышала, чего не скажешь о детоубийцах.
Найджел пробормотал:
– Ты бледен, мой Рональд! – О мать, моя мать!
– Тебя отравили, единственный мой!
– О да, я отравлен! Стели мне кровать.
Мне тяжко, мне душно, мне нужен покой[55].
– Я думала, что героя баллады отравила невеста, – заметила Джорджия.
– Вот и он так думал, – зловеще промолвил Найджел.
Глава 8
– Я бы многое отдал, чтобы найти ту склянку, – рассуждал инспектор Блаунт, когда на следующее утро они с Найджелом шагали к мастерской. – Если ее припрятал кто-то из семьи, она в доме. После того, как Рэттери стало плохо, у них не было возможности отлучиться.
– А как насчет мисс Лоусон? Она сказала, что почти все время провисела на телефоне. Вы проверяли?
– Проверял. Я набросал план их перемещений с ужина до приезда полиции. Любой из членов семьи мог на минуту выйти из гостиной и спрятать склянку в доме, однако люди Коулсби обшарили дом, сад и окрестности на сто ярдов вокруг и ничего не нашли.
– Рэттери принимал лекарство регулярно? Куда он девал пустые бутылки?
– На прошлой неделе их отдали старьевщику.
– Вижу, вы времени зря не теряете, – заметил Найджел.
– Уф!.. – Блаунт снял фетровую шляпу, вытер блестевшую от пота лысину и решительным движением надвинул шляпу на лоб.
– А не хотите спросить Лину напрямик, куда она дела склянку?
– Вы же знаете, я никогда не давлю на свидетелей.
– Удивляюсь, что молния не поразила вас на месте. Такой наглой лжи…
– Вы прочли дневник?
– Прочел. И почерпнул немало полезного.
– Согласен. Я узнал, что Рэттери не слишком любили в семье, и, кажется, он крутил роман с женой своего компаньона, Карфакса, к которому мы направляемся. Впрочем, Кернс вполне мог намеренно упомянуть об этом, чтобы отвести от себя подозрение.
– Вряд ли намеренно, скорее en passant[56].
– О, Кернс весьма умен, он не стал бы делать грубых намеков.
– Что ж, это легко проверить. У нас достаточно доказательств того, что Рэттери был домашним тираном. Он и его мать подмяли под себя всех, кроме Лины Лоусон.
– Допустим. Стало быть, вы думаете, что Рэттери отравила жена? Или кто-то из слуг?
– Ничего я не думаю, – ответил Найджел немного раздраженно. – Ясно одно: в дневнике Феликс честно рассказал о том, что творилось в семействе Рэттери.
Оставшуюся часть пути они не разговаривали. Улицы Севернбриджа сверкали под полуденным солнцем. Если бы местные жители, глазевшие на прохожих из живописных, старинных и запущенных переулков, узнали, что проходящий мимо солидный господин – в действительности самый грозный инспектор Скотленд-Ярда, они искусно скрыли бы удивление. И даже когда Найджел громко затянул «Балладу о Чеви-Чейз», это не вызвало в городке переполоха, лишь заставило его спутника испуганно оглядеться по сторонам и ускорить шаг. Жителей Севернбриджа, в отличие от инспектора Блаунта, было не испугать нестройным пением, хоть обычно и не в такую рань. Автобусы с туристами из Бирмингема каждое летнее воскресенье устраивали здесь такой гвалт, какого городок не знал со времен войны Алой и Белой розы.
– Хорошо бы вы прекратили издавать эти душераздирающие звуки, – наконец не выдержал инспектор.
– Надеюсь, вы не имеете в виду мое переложение величайшей из баллад…
– Именно его.
– Не обращайте внимания. Осталось пятьдесят восемь куплетов.
– Вот черт! – воскликнул Блаунт, не имевший привычки чертыхаться.
Найджел продолжил:
Охотничьим рогом и лаем собак
Граф Перси гонял там оленей.
Потомки о том не забудут никак,
В котором уже поколенье.
– Слава богу, пришли, – сказал Блаунт, влетев в мастерскую.
Двое механиков отчаянно спорили, не вынимая сигарет изо рта, под плакатом: «Курение категорически запрещено». Блаунт спросил, где хозяин, и их отправили в кабинет. Пока инспектор объяснял цель своего визита, Найджел рассматривал Карфакса. Маленький, аккуратно одетый мужчина неприметной внешности, на гладком загорелом лице свойственное заядлым игрокам в крикет выражение сдержанной веселости и добродушия. Энергичный, но не честолюбивый. Такие люди не гонятся за славой, размышлял Найджел, они просты в общении, но часто бывают себе на уме, порой одержимы каким-нибудь увлечением или являются непризнанными экспертами в узкой научной дисциплине, из них выходят отличные мужья и отцы. Невозможно представить, что подобные люди одержимы страстями, однако впечатление обманчиво. Маленький человек, если его задеть, обретает храбрость мангуста. Его дом – его крепость, и защищать ее он будет с упорством и яростью. Возьмем, например, Роду. Интересно…
– Видите ли, мы опросили всех аптекарей в округе, – говорил Блаунт, – и установили, что никто из семейства Рэттери не покупал стрихнин ни в какой лекарственной форме. Конечно, мы расширим круг опрошенных, но предварительно пришли к выводу, что убийца мог позаимствовать крысиный яд в вашей мастерской.
– Убийца? Вы исключаете возможность самоубийства или несчастного случая? – спросил Карфакс.
– А вам известны причины, которые могли навести вашего партнера на мысль покончить с собой?
– Я просто спросил.
– Например, финансовые затруднения?
– Нет, дела в мастерской идут неплохо. А случись что, я потерял бы куда больше Рэттери. Мастерская куплена целиком на мои деньги.
– Неужели?
С глупым видом уставившись на кончик сигареты, Найджел неожиданно спросил:
– Вам нравился Рэттери?
Инспектор Блаунт всплеснул руками, словно говоря: «Я к этому непричастен».
– Вы хотите знать, почему я вошел с ним в дело? – спросил Кафакс, ничуть не смутившись. – Видите ли, во время войны Рэттери спас мне жизнь, и когда я снова с ним пересекся – лет семь назад, – он был на мели. Его мать потеряла свои сбережения, и самое меньшее, что я мог для него сделать, это взять в долю.
Не отвечая прямо на вопрос Найджела, Карфакс дал понять, что с Рэттери его связывает чувство долга, отнюдь не дружба. Блаунт снова вернулся к обычному допросу. Это лишь формальность, но ему придется спросить Карфакса о его передвижениях вечером в субботу.
Карфакс, насмешливо блестя глазами, согласился с инспектором:
– Разумеется, формальность. Примерно без четверти три я заглянул к Рэттери.
Сигарета выпала у Найджела изо рта. Он поспешно нагнулся и поднял ее. Блаунт, не моргнув глазом, вежливо спросил:
– Частный визит?
– Меня пригласила старшая миссис Рэттери.
– Надо же, впервые слышу. Слуги не упомянули о вашем приходе.
Карфакс смотрел ясным, немигающим, словно у ящерицы, взглядом.
– Я поднялся прямо в комнату миссис Рэттери. Мы так условились.
– Условились? Выходит, у вас была деловая встреча?
– Да, – ответил Карфакс, помрачнев.
– Она имела отношение к делу, которое я расследую?
– Нет, хотя вам будет трудно в это поверить.
– Я сам решу…
– Да-да, понимаю, – перебил Карфакс. – Меня беспокоит, что здесь замешан третий человек. Это ведь не пойдет дальше вас двоих? Когда вы поймете, что…
– Не беспокойтесь, – снова вступил в разговор Найджел. – Мы уже знаем об этом из дневника Феликса Лейна. – Он пристально всмотрелся в собеседника. Карфакс искренне удивился или мастерски изображал удивление.
– Из дневника Феликса Лейна? Откуда ему знать…
Игнорируя яростный взгляд Блаунта, Найджел продолжил:
– Лейн заметил, что Рэттери… как бы сказать помягче… ухаживал за вашей женой.
Найджелу хотелось вывести Карфакса из себя, однако тот не поддался на провокацию.
– Похоже, вам известно больше, чем мне. Что ж, постараюсь быть кратким, только факты. Джордж Рэттери ухлестывал за моей женой. Она была польщена и заинтригована, как была бы любая женщина на ее месте. Возможно, она сама его поощряла. Я не возражал. Если ты не доверяешь собственной жене, нечего жениться. Во всяком случае, я так считаю.
Господи, подумал Найджел, он или слеп, или изображает Дон Кихота, или самый изощренный на свете лжец. Возможно, описывая отношения Джорджа и Роды, Феликс в дневнике намеренно сгустил краски?
Карфакс говорил, вертя на пальце кольцо с печаткой и сузив глаза, словно от слишком яркого света.
– В последнее время Рэттери стал особенно настойчив. Впрочем, какое-то время назад он, казалось, потерял интерес к Роде, обратив его на свояченицу, по крайней мере, так болтают в деревне. – Карфакс неодобрительно скривил губы. – Простите, что пересказываю местные сплетни. Очевидно, в январе они с Линой Лоусон поссорились, и тогда Джордж начал… э-э… добиваться моей жены с удвоенной силой. Я не вмешивался. Если Рода выбрала его – я имею в виду, на всю жизнь, – какой смысл устраивать сцены? К несчастью, вмешалась мать Джорджа. Именно за этим она позвала меня в субботу. Миссис Рэттери меня обвинила в том, что Рода стала любовницей Джорджа, и спрашивала, что я намерен предпринять. Я ответил, что готов дать Роде развод, если она меня об этом попросит. Тогда старая леди – отвратительная старуха, должен признаться, никогда ее не выносил – закатила мне жуткую сцену. Обозвала меня самодовольным рогоносцем, кричала, что Рода сама поощряла Джорджа. Наконец она велела мне положить конец этому безобразию. Роду следует силой вернуть в семью, она же, со своей стороны, присмотрит за Джорджем. По существу, мне выставили ультиматум, а я не люблю ультиматумов, особенно если они исходят от властных старух. Я повторил, более твердо, что, если Джордж решил соблазнить мою жену, это его дело, и если она предпочла его мне, я готов дать ей развод. Тогда миссис Рэттери стала кричать, что не потерпит публичного скандала, что ей дорога честь семьи и тому подобное. Мне все это надоело, и я просто вышел вон, не дослушав.
Во время своей речи Карфакс обращался к Найджелу, и тот сочувственно кивал. Блаунт почувствовал себя не у дел и, когда Карфакс закончил, скептически заметил:
– История интересная, однако вы должны признать, что ваше поведение… э-э… весьма необычно.
– Сколько угодно, – равнодушно ответил Карфакс.
– Выйдя из комнаты миссис Рэттери, вы сразу ушли?
Блаунт намеренно подчеркнул слово «сразу». Глаза инспектора за стеклами пенсне холодно сверкнули.
– Сделал ли я по дороге крюк, чтобы подсыпать стрихнин в лекарство? Нет.
– Откуда вы знаете, что яд был в лекарстве? – тут же налетел на него Блаунт.
Карфакс не дрогнул.
– Слуги болтают, знаете ли. Горничная Рэттери сказала нашей кухарке, что полиция с ног сбилась, разыскивая пузырек из-под лекарства. Для того чтобы сложить два плюс два, не нужно быть старшим инспектором полиции.
– Имейте в виду, мы проверим ваше заявление, – заявил Блаунт официальным тоном.
– Возможно, я сберегу ваше время, – сказал удивительный мистер Карфакс, – если позволю себе обратить внимание на два факта. Не сомневаюсь, вы додумались бы до этого и без меня. Во-первых, хотя вам кажется странным мое отношение к связи моей жены и Джорджа, это не дает вам права обвинять меня во лжи. К тому же миссис Рэттери наверняка подтвердит эту часть моего… заявления. Во-вторых, вы можете прийти к выводу, что за красивыми словами я пытаюсь скрыть свое желание порвать эту связь. Однако заметьте, мне незачем его убивать. Мастерская принадлежит мне, я мог бы просто пригрозить Джорджу и вышвырнуть его из дела, если он не отстанет от Роды. Ему пришлось бы выбирать между деньгами и любовью.
Выведя из строя огневую батарею Блаунта, Карфакс откинулся в кресле, добродушно улыбаясь. Инспектор пошел в контратаку, но все его поползновения отбивались с холодной решимостью и безупречной логикой. Казалось, Карфакс наслаждается своим преимуществом.
Когда они вышли из мастерской, Найджел промолвил:
– Итак, грозный инспектор Блаунт в кои-то веки обрел достойного противника. Карфакс выбил нас с поля.
– Хладнокровный субъект, – прорычал Блаунт. – Мягко стелет, может быть, слишком мягко. Вспомните, в дневнике мистер Кернс упоминал, что они с Карфаксом беседовали о ядах? Еще посмотрим, чья возьмет.
– Вы уже не считаете Феликса Кернса убийцей?
– Я пытаюсь сохранять объективность, мистер Стрейнджуэйс.
Глава 9
Пока Блаунт приходил в себя после беседы с Карфаксом, Джорджия и Лина сидели у теннисного корта. Джорджия зашла предложить Вайолетт Рэттери свою поддержку, однако той больше не требовалась помощь – в последние дни Вайолетт словно подменили. Неожиданно для всех она обрела уверенность в себе и решимость встретить любое испытание лицом к лицу, оставив свекрови право распоряжаться лишь в пределах собственной комнаты.
– Мне не следует так говорить, – заметила Лина, – но смерть Джорджа изменила Вайолет в лучшую сторону. Сама невозмутимость, как говорят английские домохозяйки. Что за ужасное выражение! В самом деле, глядя на нее, никак не скажешь, что пятнадцать лет она только и знала, что поддакивать мужу – да, Джордж, нет, Джордж, прошу тебя, Джордж, не надо! – а теперь, когда Джордж отравлен, она тоже под подозрением.
– Не думаю, что они ее тронут…
– Почему нет? Мы все под подозрением – все, кто был в доме. А Феликс, очевидно, сам готов влезть в петлю, хотя я никогда не поверю… Вспомните наш вчерашний разговор… – Замолчав, Лина добавила: – Хотелось бы мне знать… а, к черту! Как себя чувствует Фил?
– Когда я уходила, они с Феликсом читали Вергилия. Мальчик выглядел вполне довольным. У меня мало опыта общения с детьми, но порой Фил становится ужасно нервным, а порой, без всякой причины, замыкается в себе, слово устрица.
– Читали Вергилия? Сдаюсь, это выше моего понимания.
– А по-моему, хорошая идея, чтобы отвлечь мальчика.
Лина не ответила. Джорджия разглядывала проплывающие по небу облака. От раздумий ее отвлек треск. Она посмотрела вниз: гибкой загорелой рукой Лина с корнем вырывала траву и в сердцах разбрасывала по лужайке.
– Я было подумала, что в сад забрела корова, – сказала Джорджия.
– От этих переживаний начнешь жевать траву… Я просто с ума схожу! – Лина резко повернулась к Джорджии и нервно передернула плечами. – Скажите, что со мной не так? Просто ответьте, что не так? От меня пахнет потом или это тот случай, о котором девушке не скажет даже лучшая подруга?
– Да все с вами так! О чем вы говорите?
– Тогда почему все меня избегают? – Лина явно накручивала себя. – Я говорю о Феликсе. И Фил туда же. До сих пор мы с Филом отлично ладили, а сейчас, завидев меня, он жмется по углам. Но главное – Феликс. Как меня угораздило в него влюбиться? Мне, влюбиться? Миллионы мужчин готовы пойти за мной на край света, а я влюбилась в человека, который знать меня не хочет. Которому я была нужна, чтобы втереться в доверие к Джорджу!.. Нет, неправда, Феликс любил меня! Женщина может притвориться влюбленной, но мужчина никогда. Мы были так счастливы! Даже когда я начала подозревать его, я ничем себя не выдала.
Глуповатое банальное личико Лины преобразилось, когда, забыв о косметике, осанке и манерах кинодивы, она прямо заговорила о своей любви. Невероятно трогательным жестом девушка сжала руку Джорджии и сбивчиво затараторила:
– Вчера вечером, помните, он не согласился прогуляться со мной по саду? Ночью я подумала, может, ему стало неловко, потому что он был со мной нечестен, но он ведь сам вчера рассказал нам о дневнике. Однако когда утром я позвонила ему и сказала, что люблю его и хочу быть с ним рядом, он спокойно ответил: в нынешних обстоятельствах нам лучше встречаться как можно реже. Ничего не понимаю! Джорджия, раньше я думала, что у меня есть гордость, а теперь я, словно кающийся грешник, готова ползти за ним на коленях!
– Милая, мне очень жаль! Представляю, каково вам приходится! Но, право, не стоит придавать гордости такое значение. Гордость – как белый слон: его вид впечатляет, однако содержать его слишком дорого, поэтому чем скорее от него избавляешься, тем лучше.
– Гордость меня не заботит, Феликс – вот о ком я пекусь! Мне безразлично, убил ли он Джорджа, но я не хочу, чтобы ему пришлось убивать меня. Как вы думаете, его арестуют? За ним могут прийти в любую минуту, и я больше никогда его не увижу! Как подумаю, что теряю время, которое мы могли бы провести вместе…
Лина заплакала. Дождавшись, пока она успокоится, Джорджия мягко сказала:
– Ни я, ни Найджел не верим, что Феликс убийца. Скажу вам по секрету, мы намерены вытащить его из этой истории. Но мы должны знать правду. Наверняка Феликс не хочет впутывать вас в эту историю, но с вашей стороны глупо проявлять такое же ложное благородство.
Лина сжала ладони Джорджии.
– Это непросто, – произнесла она, глядя прямо перед собой. – Понимаете, здесь замешан еще один человек. Интересно, за сокрытие улик сажают в тюрьму?
– Если решат, что вы, так сказать, соучастница преступления. Хотя на вашем месте я бы рискнула. Вы про склянку от лекарства?
– Обещаете, что никому, кроме мужа, не расскажете, и попросите его, чтобы он меня выслушал, прежде чем выдавать полиции?
– Обещаю.
– Тогда я скажу.
Лина Лоусон начала рассказ с давнего разговора за ужином. За столом обсуждали эвтаназию, и Феликс сказал, что человека, который избавит общество от домашнего тирана, можно оправдать. В тот роковой вечер, выйдя в столовую, Лина заметила на буфете пузырек из-под лекарства. Джордж стонал и корчился от боли в соседней комнате, и неожиданно она вспомнила слова Феликса. Лина больше не сомневалась, что Джорджа отравил Феликс, и решила избавиться от улики. Ей и в голову не пришло, что теперь никто не поверит, что Джордж покончил жизнь самоубийством. Инстинктивно она бросилась к окну, собираясь зашвырнуть пузырек в кусты, но за окном, прижавшись носом к стеклу, стоял Фил. В это мгновение она услышала, как старая миссис Рэттери зовет ее из гостиной. Открыв окно, Лина передала склянку Филу и велела спрятать. Времени на объяснения не было. Она до сих пор не знает, где пузырек; Фил уходит от разговоров наедине.
– Вас это удивляет? – спросила Джорджия.
– А вы как думали?
– Вы просите Фила спрятать улику, он видит, как вы взволнованы. Затем мальчик узнает, что его отец отравлен, а полиция ищет бутылочку. К какому заключению он должен прийти?
Лина изумленно посмотрела на Джорджию, как будто увидела ее впервые, и разразилась не то смехом, не то рыданиями.
– О господи, Фил решил, что я… Нет, этого не может быть… нет, я не…
В то же мгновение Джорджия была на ногах. Взяв Лину за плечи, она принялась трясти ее, пока светлые волосы не рассыпались по плечам, а идиотский смех не прервался.
Поверх головы девушки, которая прижалась к ее груди и судорожно вздрагивала, Джорджия увидела в окне первого этажа лицо старой женщины: суровое, хмурое, благородной лепки. Старуха недовольно сжала губы, словно осуждая столь неуместную веселость или испытывая мстительное удовлетворение божка, на чьих каменных коленях пролилась жертвенная кровь.
Глава 10
Когда Найджел вернулся в гостиницу, Джорджия передала ему свой разговор с Линой.
– Теперь мне все ясно, – сказал он. – Я почти не сомневался, что склянку взяла Лина, но не мог взять в толк, почему она темнит, ведь ее поступок не улучшал положения Феликса. Что ж, по крайней мере, мы точно знаем, что это не самоубийство. Похоже, придется побеседовать с юным Филом.
– Я рада, что мы забрали его из этого дома. Утром я видела в окне старую миссис Рэттери – вылитая Иезавель, или каменный божок с окровавленными коленями, на которого я наткнулась однажды в джунглях Борнео. Прямо мороз по коже.
Найджел поежился.
– Кстати, если бы дело происходило в книжке, я поставил бы на старину Карфакса. Слишком у него все гладко. Боюсь, как бы он не выкинул какой-нибудь трюк.
– По-моему, великий Эмиль Габорио утверждал, что следует подвергать сомнению то, что кажется очевидным, но верить тому, что выглядит невероятным?
– Если он и впрямь такое сказал, я начинаю сомневаться в его величии. Однако какой фантастический парадокс!
– Вовсе нет! Разве убийство само по себе не фантастично? Конечно, если речь не идет об освященном веками обычае, вроде родовой мести. Нельзя подходить к убийству с рациональной точки зрения. Убийца не способен оценивать ситуацию объективно, иначе он не совершил бы убийство. Ты и сам достиг успеха в своей профессии только потому, что умеешь выворачивать факты наизнанку.
– Я не сомневаюсь в твоей искренности, но твои славословия пропускаю мимо ушей. Скажи лучше, ты виделась с Вайолетт Рэттери?
– Всего пару минут.
– Любопытно, чем она угрожала Джорджу, когда они ссорились на прошлой неделе. Старуха смутно намекала на что-то эдакое, пока мы спасали Фила из ее лап. И сейчас мне, как никогда, пригодилась бы твоя женская чуткость и умение слушать.
Джорджия поморщилась:
– Тебе не надоело использовать меня в качестве провокатора? Место женщины на кухне. И отныне я намерена там оставаться. Хватит с меня твоих коварных замыслов. Если собираешься втереться кому-то в доверие, втирайся сам.
– Это мятеж?
– Ты что-то имеешь против?
– Нет, всего лишь хотел удостовериться. Не заблудись, кухня внизу, сначала налево, потом направо…
После ленча Найджел позвал Фила в сад. Мальчик вел себя вежливо, но выглядел рассеянным. Его бледность, худенькие конечности и нервное подергивание век заставили Найджела устыдиться своей цели.
– Насчет той бутылочки, ты знаешь, бутылочки от лекарства. Где ты ее спрятал, Фил?
Мальчик с невинным, почти оскорбленным видом поднял глаза.
– Я ничего не прятал, сэр.
Найджел уже был готов уйти несолоно хлебавши, однако внезапно вспомнил афоризм своего друга, школьного учителя Майкла Эванса: «Смышленый подросток всегда смотрит учителю прямо в глаза, когда собирается солгать». Скрепя сердце, он продолжил:
– А вот Лина утверждает, что отдала тебе бутылочку, чтобы ты ее спрятал.
– Она сама вам сказала? Вы же не думаете, будто Лина… – Фил сглотнул, – …отравила моего отца?
– Конечно, нет. – У Найджела чесались руки разобраться с теми, из-за кого Фил стал так не по годам серьезен. Ему приходилось напоминать себе, что он имеет дело с несчастным забитым ребенком, хотя его суждения и кажутся порой такими взрослыми. – Ничего я не думаю. Меня восхищает твое желание защитить Лину, но в этом больше нет нужды.
– Тогда зачем она попросила меня спрятать бутылочку? – спросил Фил, болезненно наморщив лоб.
– На твоем месте я бы об этом не задумывался, – беспечно ответил Найджел.
– Но я так не могу! Я не ребенок, вы должны мне рассказать.
Найджел понимал, что острый, но неопытный детский ум давно бьется над этой загадкой. И решил поведать мальчику правду, еще не догадываясь, к каким последствиям приведет его откровенность.
– Все очень запутано. Видишь ли, Лина пытается защитить одного человека…
– Кого?
– Феликса.
Сияющее личико Фила помрачнело, словно туча нашла на гладь пруда.
– «Научить дитя сомненьям – распроститься с Воскресеньем»[57], – пробормотал Найджел.
Фил вцепился в рукав его пиджака.
– Это ведь неправда? Я знаю, это неправда!
– Я тоже не думаю, что это сделал Феликс.
– А полиция?
– Полиции положено всех подозревать, а Феликс вел себя слишком неосмотрительно.
– Вы не допустите, чтобы они ему навредили? Обещайте мне! – выпалил Фил.
– Мы не дадим Феликса в обиду, не волнуйся, – сказал Найджел. – Теперь главное – найти ту склянку.
– Она на крыше.
– Где?
– Я покажу, идемте за мной.
Горя от нетерпения, Фил вытащил Найджела из кресла и припустил к дому. Найджел перевел дух, только когда они преодолели два пролета, лесенку и выглянули в чердачное окно на крышу.
– Она в водосточном желобе, – показал рукой Фил. – Я достану.
– Еще чего не хватало! Ты сломаешь себе шею. Я приставлю лестницу к стене дома и влезу на крышу.
– Я справлюсь, сэр, правда, я сто раз туда лазил! Ничего сложного, особенно если я сниму ботинки и обвяжусь веревкой.
– Ты хочешь сказать, что в тот вечер лазил на крышу? В темноте?
– Было не так уж темно.
Фил обвязался веревкой, которую достал из старого кожаного саквояжа, стоявшего на чердаке.
– Отличное укрытие, – заметил Найджел. – Как ты его нашел?
– Мы с отцом как-то играли в крикет теннисными мячами, мяч ударился о крышу, а потом свалился в желоб. Отец забрался на крышу через окно и достал его. Мама тогда чуть с ума не сошла, но отец был отличным скалолазом. Он привез эту веревку из Альп.
Что-то шевельнулось в мозгу Найджела, настойчиво пробиваясь наружу, но, увы, ключ не подошел, и дверца осталась закрытой. Скоро он вспомнит, цепкая память никогда его не подводила, но сейчас Найджел был слишком взволнован, наблюдая, как Фил перебирается через скат крыши и исчезает за гребнем.
«Надеюсь, веревка выдержит. Выдержит-то она выдержит, но хорошо ли он привязался? Что он там копается, черт подери? Странный мальчишка, я не смогу развязать веревку, чтобы снять его с крыши, если ему придет на ум…»
Найджел услышал вскрик, затем наступила невыносимая тишина, после чего вместо ужасного глухого стука раздалось тихое звяканье стекла. Когда перепачканное сажей лицо Фила появилось над скатом, он ощутил такое облегчение, что в сердцах воскликнул:
– Ты маленький болван! Какого черта ты ее сбросил? Надо было приставить лестницу к стене, вместо того чтобы заниматься альпинизмом!
Чумазый Фил примирительно улыбнулся:
– Прошу прощения, сэр. Бутылочка выскользнула из рук, и я не…
– Ладно, что теперь говорить. Нужно быстрее собрать осколки. Кстати, она была пустой?
– Нет, наполовину полной.
– О господи! В доме есть кошки или собаки?
Найджел бросился вниз по ступенькам, но его остановил жалобный голосок Фила. Узлы на веревке, обмотанной вокруг пояса мальчика и водосточной трубы, затянулись слишком туго. Найджелу пришлось потратить несколько бесценных минут, чтобы распутать Фила.
Впрочем, спешил он зря. Когда Найджел выбежал из-за угла, перед ним предстало удивительное зрелище: инспектор Блаунт в неизменной шляпе стоял на коленях в траве и методично осушал ее носовым платком. Рядом высилась горка разбитого стекла. Подняв глаза, инспектор обиженно промолвил:
– Вы чуть не пришибли меня этой бутылкой. Уж не знаю, чем вы двое там занимались…
За спиной Найджел услышал тяжелое дыхание. Фил, словно порыв горячего ветра, налетел на Блаунта, пытаясь вырвать платок из рук инспектора. Его глаза почернели от ярости, вылитый маленький чертенок. Шляпа Блаунта отлетела в сторону, пенсне повисло на шнурке, но инспектор невозмутимо скрутил мальчишку, мягко подтолкнул к Найджелу и сказал:
– Проследите, чтобы он хорошенько вымыл руки. А ты, Филипп, в следующий раз выбирай противника своего размера и веса! Когда вы с ним закончите, мистер Стрейнджуэйс, я хотел бы с вами переговорить. Пусть за мальчиком пока присмотрит его мать.
Фил покорно позволил отвести себя в дом. Казалось, он совсем пал духом. Уголки рта и глаз подергивались, словно у спящей собаки, которая видит страшный сон. Найджел не знал, чем его утешить. Словно вместе с куском аптечного стекла разбилось то, что не так-то легко склеить.
Глава 11
Когда Найджел вернулся на лужайку, Блаунт передавал влажный носовой платок и разбитое стекло констеблю. Жидкость следовало выжать в какую-нибудь емкость.
– Хорошо еще, земля тут твердая, – заметил Блаунт рассеянно, – иначе пришлось бы срезать торф. Похоже, это то, что мы искали. – Инспектор лизнул носовой платок. – Горчит… Спасибо, что нашли склянку, хотя зря бросили ее в меня. Тише едешь – дальше будешь, мистер Стрейнджуэйс. А чего это мальчишка так разъярился?
– Он слегка расстроился.
– Я заметил, – сухо кивнул Блаунт.
– Фил признался, что спрятал склянку в водосточном желобе, и я неосмотрительно позволил ему залезть на крышу и привязаться веревкой к трубе. Она выскользнула у него из рук… склянка, не труба.
– Ничего подобного!
С раздражающей неторопливостью инспектор отряхнул брюки, поправил пенсне и подвел Найджела к месту, где упала бутылочка.
– Если бы он ее уронил, она упала бы на клумбу, однако склянка оказалась почти в дальнем конце лужайки. А теперь, если вы не заняты, присядем здесь, подальше от дома, и вы расскажете мне все, что знаете.
Найджел рассказал Блаунту о признании Лины и ночной вылазке Фила на крышу.
– Фил сообразительный ребенок. Он вбил себе в голову, что пузырек доказывает вину Феликса, а по словам Джорджии, он на Феликса не надышится. Когда Филу пришлось признаться мне, что он спрятал склянку, ему ничего не оставалось, как сбросить ее с крыши и попытаться задержать меня наверху, пока жидкость впитается в землю. Весьма умно для его возраста. Как многие одинокие дети, он способен на самую горячую преданность, и в то же время он не доверяет чужакам. Мальчик не поверил моим словам, что склянка не навредит Феликсу. Вероятно, он думает, что именно Феликс отравил его отца, и тем не менее готов его защищать.
– Что ж, звучит правдоподобно. Отважный мальчуган. И как только он не побоялся влезть на крышу, не важно, с веревкой или без! Ненавижу высоту, у меня от нее кружится голова…
– Кружится голова! – воскликнул Найджел, сверкнув глазами. – Я знал, что рано или поздно вспомню. Наконец-то!
– О чем вы?
– Смотрите, Джордж Рэттери испугался подойти к краю карьера, а сам штурмовал Альпы!
– Это загадка?
– Нет, разгадка. По крайней мере зацепка. А теперь помолчите, пока дядюшка Найджел раскинет мозгами. Помните, Феликс Кернс написал в дневнике, что хотел столкнуть Джорджа Рэттери с обрыва, но тот побоялся подойти к краю, сославшись на головокружение?
– Отлично помню.
– Так вот, на чердаке я спросил Фила, как он нашел место для тайника. Он ответил, что отец однажды залез на крышу, чтобы достать закатившийся теннисный мячик. И добавил, что раньше тот занимался скалолазанием.
Губы Блаунта растянулись в тонкую линию, глаза недобро сверкнули.
– Выходит, Феликс Кернс солгал?
– Но зачем ему лгать?
– Именно этот вопрос я надеюсь задать ему самому.
– Но мотив? Дневник не предназначался для чужих глаз. Зачем огород городить?
– Вы же не станете отрицать, что Феликс Кернс солгал, мистер Стрейнджуэйс? Рэттери не боялся высоты.
– Допустим, не боялся. Почему вы обвиняете во лжи Феликса?
– Потому что он написал об этом в дневнике! Черным по белому!
– А я считаю, что солгал не он, а Рэттери.
Блаунт выпучил глаза. В это мгновение он напоминал респектабельного банкира, которому сообщили, что управляющий Банка Англии Монтегю Норман попался на подделке балансового отчета.
– Должно быть, вы шутите, мистер Стрейнджуэйс?
– И не думаю, старший инспектор Блаунт. Я исхожу из того, что Рэттери заподозрил Феликса и сообщил о своих подозрениях третьему лицу, и именно этот третий убил его, подставив Феликса. Представьте, что в день, когда они отправились на пикник, в голову Рэттери уже закрались смутные подозрения. Он мог знать о карьере – обычно люди выбирают для пикников одно и то же место. Феликс подозвал Джорджа к краю, но что-то в его голосе или поведении насторожило Джорджа, и подозрение переросло в уверенность. А могло быть и так: Джордж ничего не знал про обрыв, пока Феликс весьма неосторожно не упомянул о нем. Джордж не стал объявлять о своих подозрениях, у него не было доказательств. Он решил притворяться, пока Феликс так или иначе не выдаст своих намерений. Ему пришлось придумать объяснение, которое показалось бы Феликсу правдоподобным. Головокружение, боязнь высоты – первое, что пришло в голову бывалому скалолазу.
После продолжительного молчания Блаунт сказал:
– Не стану отрицать, убедительно, однако паутина, которую вы так искусно сплели, не выдерживает веса воды.
– Возможно, потому, что предназначена для другого? – парировал Найджел. – Ее дело ловить мух, и если бы вы почаще отрывались от изучения пятен крови и содержимого пивных кружек и посвящали свое время наблюдениям за природой, вы бы это знали.
– И какая же муха угодила в вашу паутину? – скептически заметил Блаунт.
– Я исхожу из того, что был некто третий, посвященный в планы Кернса. Предположим, Джордж решил доверить свои подозрения кому-то еще. Кого бы он выбрал?
– Я не гадалка.
– Я не прошу вас гадать, просто используйте механизм, что спрятан под вашим упрямым лбом!
– Ну, жене бы он не открылся: судя по всему, ее он презирал. Лине тоже – если верить Карфаксу, они с ней были на ножах. Он мог сказать самому Карфаксу, однако, вероятнее всего, Джордж открыл бы тайну матери.
– Вы кое-кого забыли, – заметил Найджел мстительно.
– Кого? Вы же не про малыша Фила?
– Нет. А как насчет Роды Карфакс? Они с Джорджем…
– Миссис Карфакс? Не морочьте мне голову. Зачем ей убивать Рэттери? Да и ее муж утверждает, что Рода никогда не заходила в мастерскую – откуда тогда она взяла яд?
– С какой стати я должен доверять ее мужу?
– У меня есть доказательства. Конечно, она могла пробраться в мастерскую под покровом ночи, но, видите ли, у Роды Карфакс есть алиби на субботний вечер.
– Порой я думаю, что вы и впрямь неплохо справляетесь со своим делом. По крайней мере, проверили алиби Роды.
– Это часть обычной процедуры расследования, – ответил Блаунт удивленно.
– Я понимаю. Нет, Рода вне подозрений. Вы правы, скорее всего Джорджа отравила старая миссис Рэттери.
– Этого я не говорил, – твердо произнес Блаунт. – Скорее всего убийца Феликс Кернс. Я всего лишь предполагал…
– Принимается. Ваш протест удовлетворен. И все же давайте поговорим об Этель Рэттери. Вы читали дневник Кернса. Что скажете о ее возможном мотиве?
Инспектор Блаунт удобно раскинулся в кресле, вытащил трубку, но раскуривать не стал, а принялся задумчиво водить ею по гладко выбритой щеке.
– Старая леди весьма печется о чести семейства. Если верить дневнику Кернса, она заявила, что можно оправдать убийство из соображений чести. По словам Кернса, она говорила внуку, что честь семьи превыше всего. Однако едва ли это может служить доказательством.
– Само по себе нет, но у нее была превосходная возможность – пока Феликс и Джордж были на реке, в доме оставались она и Вайолетт. К тому же миссис Рэттери знала об интрижке Джорджа и Роды.
– Не вижу связи.
– Нам известно, что она потребовала, чтобы Карфакс унял Роду и не допустил скандала. И была весьма рассержена, когда тот заявил, что готов дать Роде развод. Допустим, это была ее последняя попытка закончить дело миром, и старая леди решила, что лучше убить Джорджа, чем позволить скандалу опорочить незапятнанную репутацию семьи. Она умоляла сына порвать с Родой, она умоляла Карфакса вмешаться – они не послушались. Оставался стрихнин.
– Признаться, я и сам об этом думал, однако у вашей теории есть два существенных изъяна…
– А именно?
– Обычно матери не убивают сыновей ради семейной чести. Даже думать о таком не хочу.
– Обычно не убивают, тем не менее Этель Рэттери – дама суровой закалки, настоящая патрицианка, к тому же явно не в себе. Она помешана на власти, превыше всего ставит семейную честь и, будучи праведной викторианкой, считает скандал на сексуальной почве высшим позором. Вот вам три предпосылки для убийства. А второй изъян?
– Второй изъян – ваше предположение, что Джордж якобы рассказал матери о дневнике. Вы считаете, что отравление было запасным вариантом на случай, если Кернсу не удастся утопить Рэттери. Если бы решение отравить сына зависело от успеха переговоров с Карфаксом, миссис Рэттери поговорила бы с ним раньше. Допустим, Карфакс согласился бы унять Роду, а Кернс все равно утопил бы Джорджа. Не сходится.
– Вы смешали две моих версии в кучу. Я предположил, что миссис Рэттери, равно как и Джордж, знали о плане Феликса из его дневника. Полагаю, Джордж сказал матери, что притворится несведущим, чтобы окончательно вывести Феликса на чистую воду, а в критический момент откроет карты, заявив, что отослал его дневник поверенному. Джордж не позволил бы себя утопить. Его мать об этом знала и строила собственные планы.
– Звучит правдоподобно. Однако как странно! Миссис Рэттери, Вайолетт Рэттери, Карфакс и Кернс имели возможность и мотив для убийства Джорджа Рэттери. И кстати, мисс Лоусон тоже, хотя с мотивом у нее сложнее. Самое удивительное, что ни у одного из них нет алиби, а ничто на свете так не греет душу старому инспектору, как надежное алиби!
– А Рода Карфакс?
– У нее алиби слишком надежное. С половины одиннадцатого до шести играла на теннисном турнире в Челтнеме, затем ужинала с друзьями в «Оленьем роге», домой вернулась после девяти. Конечно, мы еще проверяем ее показания, но крайне маловероятно, что у нее была возможность незаметно улизнуть с соревнований.
– Видимо, Роду придется исключить из числа подозреваемых. Итак, куда мы двинемся дальше?
– Я намерен снова допросить миссис Рэттери. Я шел к ней, когда вы чуть не убили меня той бутылкой.
– Позволите пойти с вами?
– Только уговор – допрос веду я.
Глава 12
До сих пор Найджелу не выпадало случая хорошенько разглядеть мать Джорджа. Во время прошлого бурного объяснения в будуаре Вайолетт им было не до того. Теперь миссис Рэттери стояла посредине комнаты, протягивая ему руку, и больше всего походила на модель для статуи ангела смерти. На суровом лице застыло выражение приличествующей случаю скорби, но казалось, что она не ощущает ни горя, ни сожалений, ни жалости, ни страха. Не модель для статуи, а сама статуя. А внутри у нее, подумал Найджел, холодное каменное сердце. Касаясь руки старой леди, он мельком заметил большую волосатую родинку на предплечье. Отвратительное зрелище, но хотя бы что-то человеческое.
Кивнув посетителям, миссис Рэттери прошествовала к креслу. Иллюзия вмиг рассеялась: мужчины увидели не ангела смерти и не столп черной соли, а всего лишь неуклюжую старуху с очень короткими ногами. Ее первые слова заставили Найджела вздрогнуть. Выпрямившись в кресле с высокой спинкой и сложив руки на коленях, она обратилась к Блаунту:
– Я пришла к заключению, инспектор, что это был несчастный случай. Так будет лучше для всех. Поэтому мы больше не нуждаемся в ваших услугах. Когда ваши люди смогут покинуть мой дом?
Инспектор был стреляный воробей, не из тех, кого легко сбить с толку, во всяком случае, никогда не позволял чувствам отражаться на лице, но сейчас он явно оторопел. Найджел вытащил сигарету и снова засунул в портсигар. Старуха ненормальная, подумал он, совсем выжила из ума. Наконец Блаунт обрел дар речи.
– Что заставляет вас так полагать, мэм? – спросил он вежливо.
– У моего сына не было врагов, а Рэттери не кончают жизнь самоубийством. Остается несчастный случай.
– Выходит, ваш сын случайно всыпал крысиный яд в лекарство, а затем выпил его?
– Так или иначе, – надменно промолвила старая леди, – я прошу вас поторопиться. Дальнейшее пребывание в доме ваших людей весьма обременительно.
– Почему вы хотите убедить и себя, и меня, что это самоубийство? – вкрадчиво спросил Блаунт.
– Мною движет естественное желание защитить доброе имя семьи.
– Следовательно, репутация для вас важнее правосудия?
– Вы забываетесь, инспектор.
– Нет, это вы забываетесь, если думаете, что можете диктовать полиции, как вести расследование.
Найджел с трудом подавил улыбку. В Блаунте пробудился суровый дух ковенантеров – трепещите, Рэттери!.. Грозная старая леди слегка покраснела и уставилась на обручальное кольцо.
– О каком правосудии вы говорите, инспектор?
– Если я докажу, что вашего сына убили, вы же не станете противиться тому, чтобы убийца ответил за содеянное?
– Убили? И вы можете это доказать? – произнесла миссис Рэттери глухим, свинцовым голосом. – Кто? – рявкнула она коротко.
– Надеемся узнать – с вашей помощью.
Пока Блаунт излагал свои мысли относительно событий того субботнего вечера, Найджел рассматривал фотографию на столике справа. Снимок в вычурной золотой раме окружали чаша с бессмертниками и две высокие вазы с засохшими розами, но внимание Найджела привлекли не эти реликвии, а снимок молодого мужчины в военной форме. Пышные усы и бакенбарды не могли скрыть тонкого нервного лица, больше подходящего поэту-романтику, чем солдату. На твоем месте, мысленно обратился Найджел к мужчине на снимке, я предпочел бы пасть от бурской пули, чем прожить жизнь с Этель Рэттери. Однако какой странный взгляд. Говорят, безумие передается через поколение. Хорошо бы узнать побольше о семейной истории Рэттери.
– В прошлую субботу вы встречались с мистером Карфаксом? – спросил Блаунт.
Лицо старухи помрачнело. Найджел обернулся, ожидая увидеть в окне набежавшую тучу, но ставни были плотно закрыты.
– Вас это не касается, – отрезала старая леди.
– Именно касается, – не уступал ей инспектор. – Вы отказываетесь сообщить мне содержание вашей беседы?
– Отказываюсь.
– Вы отрицаете, что просили мистера Карфакса положить конец отношениям между его женой и вашим сыном, а когда он заявил, что готов дать Роде развод, отозвались о его поведении в весьма резких выражениях?
Лицо миссис Рэттери побагровело. Найджел решил, что старуха сейчас разрыдается, но она возмущенно воскликнула:
– Этот человек сводник, пусть так и знает! Потакать их связи! Словно недостаточно скандала…
– Если вы так настроены против Роды, почему не поговорили с сыном?
– Его невозможно было переубедить! Боюсь, упрямство он унаследовал по моей линии, – заявила она с лукавым самодовольством.
– У вас не сложилось впечатления, что из-за этой истории мистер Карфакс затаил на вашего сына злобу?
– Откуда мне знать… – Миссис Рэттери осеклась. – Разумеется, я вышла из себя. Согласитесь, его отношение к измене жены довольно нетипично.
– После беседы мистер Карфакс сразу покинул ваш дом? – спросил Блаунт, еле заметно подчеркнув слово «сразу».
Почти наводящий вопрос, возмутился Найджел про себя.
– Вполне вероятно. Ах нет, не сразу. Спустя одну-две минуты я случайно подошла к окну и увидела, как он шел к калитке.
– Разумеется, сын рассказал вам о дневнике Феликса Лейна?
Старый трюк: задать самый важный вопрос, когда жертва сбита с толку. Впрочем, тактика Блаунта не принесла видимого успеха, если не считать таковым высокомерное презрение, с которым миссис Рэттери ему ответила.
– Дневник мистера Лейна? Боюсь, я вас не понимаю.
– Неужели сын не рассказывал вам, что мистер Лейн планировал его убить?
– Незачем повышать на меня голос, инспектор, я не привыкла к подобному обращению. А что касается ваших домыслов…
– Это правда, мэм.
– Тогда почему бы вам не закончить допрос, который я нахожу крайне бестактным, и не арестовать мистера Лейна?
– Всему свое время, – невозмутимо ответил инспектор. – Вы когда-нибудь замечали, что ваш сын и мистер Лейн не ладят? Вас не удивляло его присутствие в вашем доме?
– Я знаю только, что он жил здесь из-за этой несносной девицы, однако я не намерена ее обсуждать.
Вероятно, старуха считает, что Джордж и Феликс не поделили Лину, решил Найджел про себя, а вслух спросил:
– Что именно говорила Вайолетт, когда на прошлой неделе они с мужем ссорились?
– Право, мистер Стрейнджуэйс, вы желаете обсуждать наши мелкие семейные дрязги? Я считаю это совершенно излишним.
– Дрязги? Излишним? Тогда почему вы заявили Филу в то утро: «Полиция может узнать, что всю неделю она ссорилась с твоим отцом, и подумать, что она…» Что должна была подумать полиция?
– Спросите мою невестку, – последовал краткий ответ.
Задав еще несколько вопросов, инспектор Блаунт встал.
Обходя круглый столик на пути к двери, Найджел машинально провел рукой по рамке и спросил у хозяйки:
– Вероятно, это ваш муж, миссис Рэттери? Он погиб в Южной Африке?
Его невинное замечание вызвало настоящую бурю. Миссис Рэттери вскочила с кресла и с пугающей быстротой насекомого – словно у нее было не две, а целых сорок ног – рванулась к нему через всю комнату. Обдав Найджела вонью камфары, старуха загородила столик.
– Уберите руки, молодой человек! Когда вы наконец перестанете рыскать по моему дому?
Сжимая кулаки, она выслушала извинения Найджела, затем повернулась к Блаунту и промолвила:
– Звонок рядом с вами, инспектор. Горничная вас проводит.
– Благодарю, мэм, я знаю дорогу.
Вслед за Блаунтом Найджел спустился в сад. Инспектор испустил тяжкий вздох и вытер лоб платком.
– Ничем ее не прошибешь! Честно говоря, эта старая ведьма внушает мне отвращение.
– Не переживайте, вы держались стойко. Истинный пророк Даниил в яме со львами. Ну, что вы теперь скажете?
– Ничего нового. Мы топчемся на месте. Сначала она пыталась убедить нас, что это несчастный случай, потом легко – по мне, так даже слишком – согласилась, что убийца Карфакс. Я проверю, сразу ли он вышел из дома в тот вечер, но это ничего не доказывает, мало ли что заставило его задержаться. С другой стороны, миссис Рэттери упрямо уходит от разговора о Феликсе Кернсе и Вайолетт. И совершенно очевидно понятия не имеет о дневнике, что серьезно расшатывает вашу теорию. Ее намеки на причастность Карфакса легко объясняются личной неприязнью. И если она убила Джорджа, то все равно не признается. Мы вернулись туда, откуда начали. И все из-за вашего Феликса Кернса.
– Тем не менее кое-что показалось мне небезынтересным.
– Размолвка между Джорджем и его женой?
– Нет. Вайолетт могла в пылу ссоры наговорить лишнего, однако, согласитесь, женщина, пятнадцать лет безмолвно терпевшая издевательства мужа, едва ли способна в одночасье восстать и прикончить его!.. Я имею в виду историю, которую старина Ватсон озаглавил бы «Дело о старой фотографии».
Глава 13
Блаунт отправился к Вайолетт Рэттери, а Найджел вернулся в гостиницу, где застал Джорджию и Феликса Кернса за чаем в саду.
– Где Фил? – спросил Феликс.
– В доме. Полагаю, мать приведет его позже.
Найджел рассказал о том, как Фил забрался на крышу и попытался уничтожить улику. По мере его рассказа Феликс все больше мрачнел и наконец не выдержал.
– Пропади все пропадом! – воскликнул он. – Неужели нельзя не впутывать Фила? Зачем мучить ребенка? Я говорю не о вас. Понимает ли Блаунт, какой вред наносит неустойчивой детской психике?
До сих пор Найджел не отдавал себе отчета, насколько Феликс на взводе. Он наблюдал, как тот гуляет по саду, читает вместе с мальчиком, болтает с Джорджией о политике. Спокойный, любезный человек, сквозь обычную невозмутимость которого порой прорывались природные искренность и насмешливость. Возможно, жить с таким человеком было нелегко, но он умел сдерживаться, даже пребывая в самом раздраженном состоянии духа. Эта внезапная вспышка напомнила Найджелу, как тяжело давит на Феликса груз подозрения.
– Блаунт все понимает. Он человек порядочный и справедливый. Боюсь, это я втянул Фила в неприятности. Я забываю порой, что он еще ребенок, так по-взрослому Фил держится. К тому же он чуть ли не силком потащил меня на эту крышу!
Наступило молчание. Пчелы жужжали над георгинами, издалека донесся скорбный и протяжный вой сирены, которым капитан предупреждал смотрителя шлюза о приближении баржи.
– Когда я в последний раз видел Джорджа Рэттери, – задумчиво промолвил Феликс, словно размышляя вслух, – он топал прямо по клумбам в садике смотрителя. От ярости был готов сокрушить все на своем пути.
– Таких людей нужно останавливать, – сказала Джорджия сочувственно.
– Его уже остановили. – Губы Феликса сжались в скорбную складку.
– Как продвигается дело, Найджел? – спросила Джорджия.
Бледность мужа, задумчиво нахмуренный лоб под мальчишеским чубом, по-детски оттопыренная нижняя губа встревожили ее. Найджел устал, не следовало ему браться за дело. К черту всех этих Блаунтов, Рэттери, Лину, Феликса, даже Фила!.. Впрочем, голос Джорджии прозвучал спокойно и холодно. Найджел не выносил, когда с ним нянчились. К тому же рядом был Феликс, потерявший жену и единственного сына. Джорджия не могла позволить себе, чтобы в ее голосе он услышал ту теплоту, которой был навеки лишен.
– Ни шатко ни валко. Ни у кого нет железного алиби, а убийство мог совершить каждый. Ничего, распутаем, как сказал бы Блаунт. Кстати, Феликс, оказывается, Джордж Рэттери совершенно не боялся высоты!
Феликс Кернс моргнул. Его голова, словно у дрозда, задумчиво склонилась набок.
– Не боялся высоты? А что, должен был?.. Господи, тот случай в карьере! Тогда зачем он солгал? Что за ерунда! Вы уверены?
– Совершенно уверен. Вы понимаете, к чему я клоню?
– К тому, что солгал я? – спросил Феликс, глядя на Найджела с робким вызовом.
– Есть и другое объяснение. Джордж мог догадаться о ваших намерениях и сказать, что боится высоты, чтобы обезопасить себя и не вызвать подозрений.
Феликс обернулся к Джорджии.
– Простите, мы говорим загадками. Дело в том, что я хотел столкнуть Джорджа в овраг, но он отказался подойти к краю. Очень жаль, это избавило бы всех от множества неприятностей.
Его легкомысленный тон покоробил Джорджию. Бедняга, подумала она, его нервы на пределе. Она хорошо помнила, как сама оказалась в подобных обстоятельствах, и лишь Найджел смог ее тогда выручить. Если не он, то никто не поможет Феликсу. Она посмотрела на мужа: он уставился прямо перед собой, напряженно размышляя. «Дорогой Найджел, мой дорогой, любимый Найджел!»
– Вам что-нибудь известно о муже старой миссис Рэттери? – спросил Найджел у Феликса.
– Почти ничего. Воевал в Южной Африке. По-моему, ему повезло: лучше смерть, чем жизнь с Этель Рэттери.
– Согласен. Интересно, где бы я мог о нем разузнать? У меня нет знакомств среди отставных военных. Помните, вы говорили о некоем Чиппенхеме, Шривеллеме, Шривенхеме?.. Вспомнил, о некоем генерале Шривенхеме!
– Вы ведь недавно из Австралии? Не встречали ли вы там моего приятеля Брауна? – поддел его Феликс. – С чего вы взяли, что генерал знает Сирила Рэттери?
– Почему бы не попытаться?
– Зачем? Какой в этом смысл?
– Меня преследует смутное чувство, что семейной историей Рэттери стоит заняться. Хотел бы я знать, почему в ответ на мой вполне безобидный вопрос миссис Рэттери так взбеленилась.
– Потому что нечего совать свой длинный нос в чужой шкаф со скелетами, – ответила Джорджия. – И как меня угораздило выйти замуж за шантажиста?
– Постойте, – сказал Феликс, – у меня есть приятель в военном министерстве, возможно, он поищет для вас нужные документы.
Ответ Найджела на это любезное предложение мог показаться по меньшей мере невежливым. Дружелюбно, но очень серьезно он спросил:
– Почему вы не хотите, чтобы я встретился с генералом, Феликс?
– Я… что за глупости, встречайтесь сколько угодно… я всего лишь предложил самый быстрый способ получить информацию.
– Ладно, извините.
Повисла неловкая пауза. Едва ли ответ Феликса удовлетворил Найджела, и тот об этом догадывался. Спустя некоторое время Феликс улыбнулся.
– Я не обиделся, тем более вы правы. Видите ли, я очень привязан к старику и не хочу, чтобы он узнал, каким я стал. – Феликс горько усмехнулся. – Убийцей, который не сумел довершить начатое.
– Боюсь, скоро об этом узнают многие, – рассудительно заметил Найджел. – Впрочем, если вы не хотите посвящать в ваши тайны генерала, я не стану о них упоминать. Разумеется, если вы дадите мне рекомендацию.
– Хорошо. Когда вы намерены туда отправиться?
– Наверное, завтра с утра.
Снова наступило долгое тревожное молчание – молчание перед грозой, которая прошла стороной, но скоро вернется. Джорджия видела, что Феликса сотрясает дрожь. Он вспыхнул и, словно влюбленный, решившийся наконец признаться, громко воскликнул:
– Этот ваш Блаунт, когда он придет, чтобы меня арестовать? Ожидание так мучительно! – Пальцы Феликса нервно сжимали и разжимали подлокотники кресла. – Скоро я сам во всем признаюсь, лишь бы покончить с этим.
– Неплохая идея, – промолвил Найджел задумчиво. – На самом деле вы чисты перед законом. А Блаунт разобьет ваше признание в пух и прах, доказав, таким образом, вашу невиновность.
– Найджел, бога ради, как хладнокровно ты рассуждаешь! – укоризненно заметила Джорджия.
Феликс усмехнулся, похоже, взяв себя в руки.
– Я не думаю, что Блаунт хочет вас арестовать, – сказал Найджел. – Он усердный служака и предпочтет действовать наверняка. Полицейскому не простят ареста невиновного.
– Надеюсь, когда он решится, вы дадите мне знак. Тогда я сбрею бороду, притворюсь хромым, проберусь через полицейские кордоны и удеру в Южную Америку на лодке, как делают все преступники в книгах.
У Джорджии защипало в глазах. Было что-то невыносимо жалкое в том, как Феликс пытался шутить над своими бедами. Жалкое и одновременно неловкое. У него хватало смелости шутить над собой, но шутка казалась вымученной. Феликс отчаянно нуждался в утешении, так почему бы Найджелу не утешить его? Почему он молчит? Эти мысли напомнили Джорджии о Лине.
– Феликс, а почему вы не взяли с собой Лину? Я разговаривала с ней вчера. Она в вас верит, она любит вас и сгорает от желания вам помочь.
– Мне не хотелось бы вмешивать ее в это дело, пока надо мной висит обвинение в убийстве. Это нечестно по отношению к ней.
– Но согласитесь, это ее выбор! Лине все равно, убивали вы Рэттери или нет, она просто хочет быть рядом, а вы ее гоните. Ей не нужно ваше благородство – ей нужны вы!
Пока Джорджия говорила, голова Феликса дергалась, словно ее слова градом камней летели ему в лицо. Однако он ни за что не признался бы, как они его ранят. Феликс насупился и отрывисто буркнул:
– Давайте не будем.
Послышались чьи-то шаги, и все трое с облегчением обернулись. К ним направлялся инспектор Блаунт, рядом шел мальчик.
Джорджия подумала: слава богу, Фил! Наконец-то Давид утешит смятенный дух Саула.
Найджел подумал: почему Блаунт, а не Вайолетт Рэттери привела Фила? Означает ли это, что Блаунт узнал от нее что-то новое?
Феликс подумал: почему этот полицейский идет рядом с Филом? Господи, он же не собирается арестовать ребенка? Конечно, нет. Но даже видеть их вместе – подлинное мучение.
Глава 14
– У меня состоялся весьма интересный разговор с миссис Рэттери, – сказал Блаунт, когда они с Найджелом остались одни.
– Вот как?
– Я спросил ее о недавней ссоре с мужем, и она отвечала со всей возможной прямотой, по крайней мере я ей верю. Они поссорились из-за миссис Карфакс.
Блаунт сделал драматическую паузу. Найджел внимательно изучал кончик сигареты.
– Миссис Рэттери просила мужа порвать с Родой Карфакс. Если верить ей, Вайолетт волновали не собственные чувства, а тот вред, который причиняется Филу. Мальчик знал, что происходит, хотя, разумеется, понимал далеко не все. В ответ Рэттери прямо спросил, согласна ли Вайолетт на развод. Она рассказала мне, что недавно прочла роман о двух детях, родители которых развелись, – женщины так падки на вымысел, с этим ничего не поделаешь, – так вот, страдания детей тронули ее сердце, а один из них, маленький мальчик, напомнил ей Фила. Поэтому она заявила мужу, что о разводе не может быть и речи.
Блаунт глубоко вздохнул. Найджел терпеливо ждал, прекрасно понимая, что дотошный шотландец не остановится, пока не расскажет все в мельчайших подробностях.
– Слова жены разъярили Джорджа Рэттери. Без сомнения, его задевало, что сердце сына безраздельно отдано матери. Еще больше Джорджа Рэттери бесило, что Фил так мало на него похож. Можно сказать, вылеплен из другого теста. Он хотел уязвить Вайолетт и понимал, что сделать это проще всего через Фила. Поэтому он заявил, что решил не посылать сына в школу, а отправит его в мастерскую. Не уверен, что Рэттери говорил серьезно, но Вайолетт ему поверила. Банальная ссора переросла в нечто большее. Тогда-то Вайолетт и сказала, что скорее убьет его, чем позволит испортить сыну жизнь. Эти слова подслушала свекровь. В общем, они много чего друг другу наговорили, а под конец Джордж поднял на жену руку. Фил услышал ее крики и попытался остановить отца. Представляю, какой стоял гвалт, – бесстрастно завершил Блаунт.
– Значит, Вайолетт все еще под подозрением?
– Пожалуй, нет. После ссоры Вайолетт обратилась к свекрови, прося, чтобы та образумила сына. Должен заметить, что в кои-то веки интересы двух женщин совпали. Я спрашивал старую миссис Рэттери, и она ответила, что Джордж обещал ей не препятствовать образованию сына. Таким образом, Вайолетт было незачем убивать Джорджа.
– А если бы она ревновала мужа к Роде Карфакс, то скорее отравила бы ее?
– Вполне возможно, хотя и недоказуемо, – ответил Блаунт. – Во время допроса Вайолетт всплыл еще один важный факт. Я спросил ее про тот субботний вечер. Выяснилось, что после визита к миссис Рэттери Карфакс перекинулся парой слов с Вайолетт, и она видела, как он покидал дом. Таким образом, у него не было возможности подсыпать яд в лекарство.
– Почему же он сам не ответил прямо на наш вопрос?
– Верно, прямо не ответил. Помните, он сказал, что если мы намекаем, что по дороге он сделал крюк, чтобы отравить Джорджа, то ответ отрицательный.
– Какая-то игра слов!
– Согласен. По-моему, Карфакс темнил, потому что не хотел признаваться, что беседовал с Вайолетт Рэттери.
– И о чем же они беседовали?
Перед тем как ответить, Блаунт сделал драматическую паузу, затем суровым тоном судьи промолвил:
– О детском приюте.
– О чем, о чем?
– О детском приюте.
В глазах инспектора зажглись озорные искорки. Блаунту нечасто удавалось поймать Найджела врасплох, и он наслаждался каждым мгновением.
– Если верить Вайолетт Рэттери – а у меня нет оснований сомневаться в ее словах, – здесь собираются открыть детский социальный центр. Местные власти получили ссуду, а остальные деньги будут собраны по подписке. Миссис Рэттери состоит в комитете по сбору средств, и мистер Карфакс зашел сказать ей, что намерен анонимно пожертвовать приличную сумму.
– Господи, просто какие-то голуби! «В тиши беседуют две родственных души»![58] Значит, Карфакс исключается. А не мог ли он проскользнуть в столовую по дороге к старой миссис Рэттери?
– Невозможно. По пути сюда я перекинулся парой слов с мальчиком. Фил был в столовой, когда мистер Карфакс вошел в дом, и видел, как тот поднимался по лестнице.
– Значит, остается мать Джорджа, – сказал Найджел.
Они прогуливались взад-вперед по саду вдоль берега реки. Слева росли кусты лавра. Найджелу показалось, что кусты шевельнулись, хотя вечер стоял безветренный. Должно быть, чья-то собака, решил он. Если бы ему пришло в голову приглядеться внимательнее, возможно, изменились бы жизни нескольких людей.
– А вы упрямец, мистер Стрейнджуэйс! – запальчиво воскликнул Блаунт. – И все же вам не убедить меня, что улики не указывают на Феликса Кернса. Возможно, у нас есть причины подозревать миссис Рэттери, но все они надуманные.
– Вы намерены арестовать Феликса? – спросил Найджел. Они развернулись и вновь приблизились к кустам лавра.
– Не вижу другой кандидатуры. У него были и возможность, и очень сильный мотив. Предстоит много рутинной работы: я не теряю надежды, что кто-нибудь видел, как он брал яд из гаража. Поищем микроскопические следы яда в его комнате. На осколках могут оказаться его отпечатки; впрочем, меньше всего подобной оплошности ожидаешь от автора детективов. Я не планирую арестовывать Кернса сейчас, но намерен не спускать с него глаз, ибо вам прекрасно известно, что обычно преступник совершает роковую ошибку не до убийства, а после.
– Что ж, ничего не поделаешь. Завтра я встречусь с неким генералом Шривенхемом и не удивлюсь, если приду домой с добычей. Готовьтесь признать поражение, старший инспектор Блаунт! Я убежден, что разгадка прячется в дневнике Феликса Кернса, просто мы не там ищем. Поэтому я собираюсь углубиться в историю семейства Рэттери, дабы пролить свет на то, чего мы не замечали до сих пор.
Глава 15
В тот вечер Джорджия отправилась спать рано. Она знала, что не стоит мешать Найджелу, когда тот впадает в состояние глубокой сосредоточенности и смотрит сквозь нее, словно сквозь стекло. «Зря мы сюда приехали, – размышляла Джорджия, – если он не будет себя беречь, то с ним случится нервный срыв».
Найджел сидел за письменным столом в библиотеке гостиницы. Одной из примечательных особенностей его мозга была способность работать особенно интенсивно в гостиничных библиотеках. Перед ним лежало несколько листков бумаги. Найджел медленно начал писать…
«Лина Лоусон.
Могла ли достать яд?
Могла.
Могла ли отравить лекарство?
Могла.
Мотив?
а) Забота о Вайолетт и Филе: убрать Джорджа, который портил им жизнь. Вряд ли.
б) Ненависть к Д.Р., возникшая на почве романа с ним или после убийства Мартина Кернса. Нет, смешно. Лина была счастлива с Феликсом.
с) Деньги. Д.Р. оставил состояние жене и матери в равных долях, так что ей ничего не светило. К тому же оставлять было особенно нечего.
Л.Л. исключается.
Вайолетт Рэттери.
Могла ли достать яд?
Могла.
Могла ли отравить лекарство?
Могла.
Мотив?
Избавиться от Джорджа:
а) из-за Роды;
б) из-за Фила.
Ситуация с Филом разрешилась, к тому же Вайолетт терпела пятнадцать лет, с чего бы ей взбунтоваться? Если мотивом была ревность к Роде, она скорее отравила бы ее, а не Д.
В.Р. исключается.
Джеймс Гаррисон Карфакс.
Мог ли достать яд?
Мог (у него было больше возможностей, чем у всех остальных).
Мог ли отравить лекарство?
Едва ли. По свидетельству Фила, К. сразу поднялся в комнату миссис Рэттери. А по свидетельству Вайолетт, сразу спустился вниз, чтобы поговорить с ней. После ухода из дома Рэттери у него железное алиби.
Мотив?
Ревность. Однако, по его собственным словам, ему было бы проще пригрозить Джорджу разрывом партнерства.
К. исключается.
Этель Рэттери.
Могла ли достать яд?
Могла (хотя у нее меньше возможностей, чем у прочих, проникнуть в гараж).
Могла ли отравить лекарство?
Могла.
Мотив?
Семейная честь. Желание не допустить скандала. Умоляла Карфакса вмешаться, однако тот заявил, что готов дать Роде развод. Ее отношение к Вайолетт и Филу свидетельствует о безжалостности и стремлении к неограниченной власти».
Найджел внимательно изучил каждый из листков, затем разорвал их в мелкие клочки. А что, если… Он взял новый листок.
«А что, если между Вайолетт и Карфаксом роман? Интересная мысль, особенно если учесть, что они обеспечили друг другу алиби. Карфаксу проще всех достать яд, Вайолетт – отравить лекарство. Обманутые своими половинами, они могли на этой почве сойтись. Но почему бы просто не сбежать вместе? Ради чего пускаться во все тяжкие и травить Джорджа стрихнином?
Возможный ответ: если бы Джордж отказался развестись с Вайолетт, а Рода – с Карфаксом, Фил остался бы на попечении отца и бабки, а на это Вайолетт никогда бы не пошла. Похоже на правду. Наверное, следует более пристально присмотреться к Вайолетт и Карфаксу. Однако если не считать совпадением то, что отравление и неудавшаяся попытка Феликса пришлись на один и тот же день, то убийца должен был знать о планах Феликса или от Джорджа, или самостоятельно прочтя дневник. Едва ли Джордж рассказал бы о дневнике Вайолетт или Карфаксу; впрочем, В. могла и сама его обнаружить.
Итог: нельзя исключать сговор между Карфаксом и Вайолетт. Кстати, я никогда не встречал Карфакса в доме Рэттери, а ведь друг семьи и партнер Джорджа мог бы проявить большее участие к вдове. Но если им было что скрывать, возможно, Карфакс не хотел давать повод для сплетен? С другой стороны, он с самого начала вел себя уверенно и открыто, а его необычное отношение к разводу свидетельствует скорее о его искренности. Преступнику трудно изображать жалость к недавней жертве – гораздо труднее, чем просто придерживаться первоначального плана (алиби, сокрытие умысла и пр.). Предварительно склоняюсь к тому, что Карфакс непричастен к убийству.
Остаются Этель Рэттери и Феликс. Обвинить Феликса гораздо проще. Возможность, мотив, признание в намерении убить Джорджа. Однако что-то в дневнике заставляет меня усомниться в его виновности. Предположим – только предположим, – что Феликс подготовил запасной план, если убийство на реке сорвется. Хотя я не в состоянии поверить в подобное хладнокровие, допустим, так все и было. И все же нужно быть безумцем, чтобы, зная, что Джордж отослал дневник адвокатам, привести в действие вторую часть плана. Фактически это означает самому положить свою голову на плаху. А если Феликс подсыпал яд заранее, то теперь, понимая, что гибель Джорджа означает его собственный конец, он признался бы ему или нашел способ выкрасть склянку из столовой. Разумеется, если Феликс не собирался сделать себе харакири сразу после убийства. Но если ему было плевать на спасение собственной шкуры, зачем он так тщательно разрабатывал план убийства на реке, зачем нанял меня? Единственный возможный ответ: это не Феликс. Я не верю, что он убил Джорджа Рэттери, это противоречит логике и здравому смыслу.
Значит, Этель Рэттери. Страшная, страшная женщина. Способна ли она убить собственного сына? Я верю, что способна, но как это доказать? Убийство Джорджа вполне сообразуется с ее эгоистическим складом и буйным норовом. Она не пыталась пустить нас по ложному следу, хотя в этом и не было нужды, подозрение все равно пало бы на Кернса. Не пыталась создать себе алиби, а просто отравила лекарство и сидела сиднем на своей внушительной заднице, пока Джордж его пил. А после заявила Блаунту, что смерть Джорджа – несчастный случай. Господь всемогущий, вот кем она себя вообразила. Такая прямолинейность и презрение к другим людям вполне в характере Этель Рэттери. Однако достаточно ли это веский мотив? Когда дошло бы до дела, поступила бы она в соответствии с собственным девизом: «Убийство врага не может считаться преступлением»? Возможно, старина Шривенхем или какой-нибудь из его приятелей мне поможет, а пока…»
Найджел устало вздохнул, перечитал написанное, поморщился и поднес спичку к бумаге. Напольные часы в вестибюле издали надсадный хрип астматика и пробили полночь. Найджел поднял папку, в которой хранил копию дневника. Что-то привлекло его внимание на случайно открывшейся странице. Он застыл, затем принялся лихорадочно листать станицы, ища подтверждение своей догадки. Мимолетная мысль захватила его воображение. Так ночью, на грани сна и яви, рождаются великие стихи, которые наутро кажутся бредом.
Найджел решил отложить раздумья, сейчас он был не в состоянии докапываться до истины, на миг потрясшей его своей беспощадностью. Зевнув, он сунул папку под мышку и направился к двери библиотеки.
Повернув выключатель, Найджел открыл дверь и в кромешной тьме, держась рукой за стену, пошел вперед, на свет, горевший в соседнем вестибюле. Интересно, уснула ли Джорджия, подумал он, и в то же мгновение раздался свистящий звук, что-то мелькнуло и обрушилось сбоку ему на голову…
…На фоне черной бархатной портьеры вспыхивали и гасли яркие искры, настоящий фейерверк. Найджел равнодушно наблюдал за их мельтешением, ему хотелось отодвинуть портьеру, чтобы искры исчезли. Наконец они исчезли, однако черный занавес остался. Теперь ему нужно подойти ближе и отдернуть портьеру, но мешает доска, которую привязали к спине. Откуда она взялась? Не человек, а бутерброд. Найджел замер, пораженный собственным блестящим умозаключением. Затем двинулся вперед. Голову тут же пронзила боль, а искры заплясали еще быстрее. Он дал им дотанцевать и попытался задействовать мозг: нужно резко отжать защелку, и вся чертова конструкция разлетится на куски.
«Я не могу приблизиться к этому прекрасному черному бархату, потому… потому… потому что я не стою на ногах, а доска, которая привязана у меня к спине, никакая не доска, а пол. Разве можно привязать кого-то к полу? Весьма здравая мысль. Выходит, я на нем лежу. Уже хорошо. А почему я на нем лежу? Потому… потому… потому что меня ударили из-за этой портьеры. Чем-то весьма увесистым. Стало быть, я умер. Проблема… как там его… выживания решена. Жизнь после смерти. Я умер, но пребываю в сознании. Cogito, ergo sum[59]. Следовательно, я выжил. Я один из огромного большинства. Или нет? О, как раскалывается голова! У мертвых болит голова? Мы так не договаривались. Значит, я жив. Я доказал это неопра… неопро… не важно, с помощью логики».
Найджел приложил ладонь к голове. Мокро. Кровь. Очень медленно он поднялся на ноги и нащупал выключатель. На миг яркий свет его ослепил. Он зажмурился, затем открыл глаза и осмотрел коридор. Пусто. Только старая клюшка для гольфа и папка на полу. Найджел почувствовал, что замерз, рубашка была расстегнута. Он застегнул ее, с трудом поднял клюшку и папку и побрел к лестнице.
– Это ты, дорогой? – окликнула его сонная Джорджия с кровати. – Ты что, играл в гольф?
– Вообще-то нет. Не в гольф и не в крикет. Мою голову использовали в качестве мишени.
Найджел глупо улыбнулся и движением, не лишенным изящества, рухнул на пол.
Глава 16
– Дорогой, тебе нельзя вставать.
– Определенно можно. Сегодня утром я собирался повидаться со стариной Шривенхемом.
– У тебя в голове дырка.
– С дыркой или без, я все равно повидаюсь со стариной Шривенхемом. Пусть принесут завтрак в номер. Машина будет в десять. А ты можешь поехать со мной, присмотреть, чтобы в горячке я не сорвал повязку с головы.
– Дорогой мой, – голос Джорджии дрогнул, – подумать только, я вечно пилила тебя, уговаривая подстричься! Если бы не твои густые волосы и твердый череп, ты вообще был бы мертв!
– Дорогая Джорджия, я люблю тебя сильнее прежнего, но я встану. Вчера ночью я только-только начал кое-что понимать, а тут этот тип заехал мне по голове клюшкой. Надеюсь, старина Шривенхем поможет мне разобраться… К тому же мне не помешает в ближайшие несколько часов побыть под защитой бывалого воина.
– Ты боишься, что он нападет снова? Кто он?
– Почем мне знать. Нет, снова он не нападет, по крайней мере, не при свете дня. Да и рубашка моя была расстегнута.
– Найджел, ты точно не бредишь?
– Точно.
Во время завтрака заглянул крайне взволнованный инспектор Блаунт.
– Ваша милая жена сказала, что вы не желаете оставаться в постели. Вы уверены, что оправились от…
– Уверен. От удара по голове я только расцвел. Кстати, вы обнаружили отпечатки?
– Нет, кожа на ручке слишком жесткая. Однако выяснилось кое-что странное.
– Что?
– Дверь из столовой на террасу оказалась не заперта, хотя официант клянется, что закрывал ее в десять часов вечера.
– Что ж тут странного? Тот, кто ударил меня по голове, должен быть как-то войти, а потом выйти.
– Но дверь была заперта! Думаете, у него есть сообщник?
– Он – или она – мог зайти внутрь заранее и где-нибудь затаиться.
– Возможно, но откуда он знал, что вы засидитесь в библиотеке допоздна, пока не потушат свет, чтобы напасть на вас в темноте?
– А ведь верно, – задумчиво произнес Найджел.
– Все указывает на Феликса Кернса.
– Вы можете объяснить, зачем Феликсу оплачивать услуги недешевого детектива и бить его по голове клюшкой для гольфа? – спросил Найджел, разглядывая тост. – Простите за грубость, но это называется гадить в собственном гнезде.
– Возможно – это только предположение, – именно сейчас ему потребовалось вывести вас из строя.
– Охотно верю, что эта мысль могла закрасться к нему в голову. Едва ли он просто решил отработать удар в темном коридоре, – поддел инспектора Найджел.
– Но и это не все, – продолжил Блаунт, который явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Видите ли, мистер Стрейнджуэйс, мы обнаружили отпечатки на ключе и на внутренней ручке, а также на внешней ручке и на стекле снаружи. Кто-то закрыл за собой дверь, одной рукой притянув ручку, другой опершись о стекло.
– А что тут удивительного?
– Дело в том, что отпечатки не принадлежат никому из замешанных в этом деле, а также никому из персонала гостиницы. А из постояльцев здесь сейчас только вы с женой.
Найджел рывком сел на постели, виски тут же пронзила боль.
– Значит, это не Феликс!
– Здесь и кроется загадка. Если Кернс хотел, чтобы мы думали, будто вас ударил кто-то пришлый, он мог открыть дверь, используя носовой платок, но кто тогда оставил отпечатки на оконном стекле снаружи?
– Только этого не хватало, – простонал Найджел. – Загадочный незнакомец, который появляется как раз тогда… впрочем, разбирайтесь с ним сами. А я пока навещу генерала Шривенхема…
Полчаса спустя Найджел и Джорджия уселись на заднее сиденье арендованного автомобиля. И именно в эту минуту горничная, которую задержали утренние изыскания инспектора Блаунта, вошла в комнату Фила Рэттери…
Около одиннадцати автомобиль остановился перед домом генерала Шривенхема. Дверь отворилась, и перед гостями предстал обширный вестибюль, полы и стены которого покрывали тигровые шкуры и прочие охотничьи трофеи. Даже привычная к опасностям Джорджия вздрогнула, когда со всех сторон на нее уставились разверстые пасти и оскаленные клыки.
– Наверняка слуги каждое утро полируют им зубы, – прошептала она мужу.
– Весьма вероятно. «Не могу видеть. Они умерли молодыми»[60].
Горничная открыла дверь налево. Оттуда доносились тихие, жалобные звуки клавикордов – кто-то неуверенно наигрывал баховскую прелюдию ре мажор. Казалось, что нежные, хрупкие звуки тонут в безмолвном реве тигров. Прелюдия завершилась на долгой дрожащей ноте, и невидимый пианист с усердием занялся фугой. Джорджия и Найджел замерли, очарованные. Наконец музыка стихла, и раздался голос:
– Кто? Что? Почему вы их не впустили? Разве можно держать гостей в коридоре?
В дверях возник пожилой джентльмен в бриджах, пиджаке с поясом и твидовой охотничьей шляпе.
– Восхищаетесь моими трофеями? – спросил хозяин дома, щуря старческие голубые глаза.
– И музыкой, – ответил Найджел. – Самая восхитительная из прелюдий, не правда ли?
– Рад это слышать. Я тоже так думаю, но я плохо разбираюсь в музыке. По правде сказать, я до сих пор не освоил клавикорды. Превосходный инструмент, купил его несколько месяцев назад. Словно феи танцуют, ну, вы понимаете, в духе Ариэля. Как вы сказали, ваше имя?
– Стрейнджуэйс. Найджел Стрейнджуэйс. А это моя жена.
Генерал пожал руки им обоим, бросив на Джорджию игривый взгляд. Джорджия улыбнулась ему, борясь с желанием спросить очаровательного старика, всегда ли он надевает твидовую шляпу, исполняя Баха. Шляпа казалась ей самым подходящим головным убором для игры на клавикордах.
– У нас есть рекомендательное письмо от Фрэнка Кернса.
– Кернс? Знаю такого. Бедный малый, его сынишку насмерть сбил автомобиль. Ужасная трагедия. Боюсь, несчастный после случившегося слегка повредился умом.
– Почему вы так решили?
– Недавно со мной произошла удивительная история. Невероятная! Каждый четверг я пью чай в Челтнеме, у Баннера. Смотрю кинокартину, потом ем шоколадные кексы – у Баннера лучшие кексы в Англии, советую вам непременно попробовать! Вечно объедаюсь как свинья. Так вот, в тот раз, могу поклясться, я заметил за столиком в углу Кернса. Худощавый, с бородкой. Кернс уехал месяца два назад и еще тогда, по-моему, начал отращивать бороду. Терпеть не могу растительность на лице. Знаю, бороды носят наши бравые моряки, однако британский флот не выигрывал морских сражений со времен Трафальгара. А посмотрите, что творится сейчас на Средиземном море!.. Так, о чем это я? А, Кернс. Я хотел заговорить с ним, но он шарахнулся от меня, он и его приятель, здоровый усатый тип, на вид грубиян. Так вот, Кернс – или малый, похожий на Кернса, – шарахнулся от меня, словно заяц, и потащил за собой приятеля. Я окликнул его по имени, он не отозвался, и тогда я сказал себе, должно быть, это вовсе не Кернс.
Потом я подумал, возможно, это Кернс, просто он потерял память, вроде тех людей, о которых передают по радио. Поэтому я и решил, что он малость повредился в уме. Кернс всегда был странноватым, но он не стал бы водиться с каким-то хамом.
– Помните, когда это случилось?
– Постойте, – генерал сверился с записной книжкой, – да, так и есть, двенадцатого августа.
Найджел обещал Феликсу не рассказывать генералу про Рэттери, но генерал, сам того не желая, перевел разговор на эту тему. Найджелу хотелось сполна насладиться сказочной атмосферой – настоящей кэрролловской страной чудес! – где отставной воин играет на клавикордах и ничуть не удивляется появлению в своем доме незнакомца с перевязанной головой и его знаменитой жены.
Генерал тем временем увлеченно беседовал с Джорджией о пернатых обитателях равнин Северной Бирмы. Найджел задумался, пытаясь соотнести странный эпизод, рассказанный генералом, со своими предыдущими умозаключениями. Впрочем, долго размышлять ему не позволили.
– Вижу, ваш муж недавно побывал в военной баталии, – заметил хозяин.
– Да, – ответил за Джорджию Найджел, осторожно ощупывая повязку. – Сказать по правде, один тип стукнул меня по голове клюшкой для гольфа.
– Клюшкой? Ничуть не удивлен. Кто только сегодня не играет в гольф! Всякая шушера. Впрочем, никогда не понимал гольф: бить по неподвижному мячу все равно что стрелять по сидящей птице. Не джентльменское это дело. Посмотрите на шотландцев, самый нецивилизованный народ в Европе, это ведь они придумали гольф. У них нет ни живописи, ни музыки, ни поэзии – Бернс не в счет, – только хаггис и карамель. Покажите мне, что нация ест, и я скажу, чего она стоит. Вот поло – совсем другое дело. Гольф – то же поло, если убрать сложность и азарт. Прозаическая версия поло. Шотландцы вообще все сводят к прозе, они умудрились даже переписать прозой псалмы! Вандалы, варвары! Держу пари, у того малого, который стукнул вас по голове, в жилах течет шотландская кровь. Впрочем, из них выходят превосходные воины, но это единственное, на что они годятся.
Найджел неохотно перевел разговор на другую тему. Он расследует дело Рэттери и хотел бы побольше узнать об их семейной истории. Сирил Рэттери погиб в Южной Африке. Возможно, генерал сведет его с кем-нибудь из знакомых?..
– Рэттери? То-то я подумал, не сын ли это Сирила, когда прочел об убийстве в газете. Что ж, не удивлен. Дурная кровь. Могу ли я предложить вам бокал шерри? Нет-нет, какое беспокойство! Я сам в это время всегда выпиваю бокал с печеньем.
Генерал вышел из комнаты и вернулся с графином и вазочкой. Оделив гостей угощением, он принялся за рассказ:
– Видите ли, с Сирилом Рэттери связан один скандал. Я удивился, что газеты не вытащили старую историю на свет, должно быть, кто-то позаботился замять это дело. В начале войны он сражался доблестно, но когда мы начали одолевать противника, что-то с ним случилось. Есть такие ребята, ни за что не признаются, что трусят, а трусят они отчаянно – впрочем, как и любой на их месте, – но в один прекрасный день ломаются. Я встречал его там, в самом начале, когда буры только учили нас воевать. Потрясающие ребята эти буры. Пусть я нелепый старый буян, но людей вижу насквозь, меня не проведешь. Сирил Рэттери был слишком хорош для армии. Ему следовало бы стать поэтом. Но даже тогда он казался мне – как сейчас говорят? Невротиком? Излишне чувствительным и неуравновешенным. И слишком совестливым. Кернс, к слову, такой же.
В общем, Сирила Рэттери с солдатами послали сжечь несколько ферм. Подробности мне неизвестны, вроде бы жители не успели сбежать и решили постоять за себя. Нескольких людей Сирила убили, остальные разъярились и, подавив сопротивление, подожгли фермы, не позаботясь выяснить, остался ли кто внутри. Оказалось, в огне заживо сгорела женщина с больным ребенком. На войне подобное случается сплошь и рядом, и мне это не по нраву. Сегодня мирных жителей бомбят без разбору, и я рад, что слишком стар и мне не приходится участвовать в этих мерзостях. Как бы то ни было, эта история Сирила доконала. Он приказал солдатам отступить. Не выполнил приказ. За что и был разжалован.
– Если верить старой миссис Рэттери, ее муж погиб в бою.
– Ничего подобного. Из-за того случая и позора – а он по-настоящему дорожил своей репутацией – Сирил вскоре совершенно утратил рассудок, и без того пошатнувшийся за время войны. Полагаю, что долго он не протянул и умер где-нибудь в сумасшедшем доме.
Они еще немного поболтали, затем Найджел и Джорджия неохотно расстались с приятным хозяином и сели в автомобиль. Пока они катились по низким холмам Котсуолдса, Найджел был погружен в раздумья. Теперь он видел всю картину целиком, и созерцание наполняло его сердце горечью. Хотелось вернуться в Лондон, подальше от этого проклятого дела…
Автомобиль остановился перед гостиницей. Вокруг царило непривычное оживление. У двери маячил полицейский, на лужайке толпились зеваки. От небольшой группы отделилась женщина и бросилась к ним. Светлые волосы Лины Лоусон растрепались от бега, в глазах застыла тревога.
– Слава богу, вы вернулись!
– Что случилось? – спросил Найджел. – Феликс…
– Не Феликс, Фил. Фил пропал.