Элли хватает маркер, которым они пишут на белой лекционной доске, и тихонько охает от боли. Ее рука после вчерашнего падения вся в порезах и ссадинах. Когда она вчера ночью наконец-то добралась домой, Джо вынул осколки гравия из-под кожи пинцетом, а потом забинтовал глубокую царапину у нее на локте.
Осторожно держа маркер кончиками пальцев, она пишет на белой доске СЬЮЗЕН РАЙТ и дважды подчеркивает.
– Мы уже связали ее с местом, где было найдено тело Дэнни; сигареты, которые она курит, соответствуют окуркам, найденным на месте преступления. – Элли сверяется с записями, которые были оставлены на ее рабочем столе. – Но у нее есть алиби. Владелец парковки трейлеров видел, как она сидела у окна со своей собакой и смотрела телевизор, когда он делал обход примерно в час ночи. В хижине на Брайар-Клифф найдены ее отпечатки пальцев и следы ДНК, но владелец этого дома уже подтвердил, что она там убирает. На теле Дэнни следов ее ДНК не обнаружено. Таким образом, она его не убивала. Однако она что-то знает. Я в этом убеждена. Многие из вас уже знают насчет ее мужа, а кто не знает – файл на столе у Ниша. Не самое приятное чтение. – Она слышит в своей речи обороты от Харди и уже не особенно удивится, если у нее внезапно прорежется шотландский акцент. – Мы… то есть я… я продолжаю допрашивать ее, но время уходит, и скоро нам придется либо делать официальный запрос о продлении задержания, либо отпускать ее. Я понимаю, что это может прозвучать по-дурацки, но нам необходимо найти ее собаку, Винса. Это лабрадор шоколадного цвета. У Ниша есть его снимок. Собака сейчас главное, Сьюзен Райт к ней очень привязана, и это может помочь разговорить ее. Пока что патрульные ничего не обнаружили. – Элли пытается подстегнуть их единственным способом, который у нее остался. – У нас по-прежнему есть обязательства перед семьей Латимеров, и это самое важное. Ладно, на этом все. Всем спасибо.
За время короткого похода до комнаты для допросов Элли приходится дважды подтягивать брюки, которые стали слишком свободными. Последний раз она была такой стройной еще до рождения Фреда. Маленькие радости: она понимает, что наконец-то похудела после родов. Энергия, которой она сейчас горит, поступает непонятно откуда, но не от еды и сна. Уж не таким ли образом заболел Харди?
Сьюзен Райт угрюмо сидит рядом с дежурным адвокатом. Элли откашливается и приступает к допросу. Без Харди ей придется самой поочередно исполнять роли хорошего и плохого копа.
– Рядом с местом, где был обнаружен труп Дэнни Латимера, найдены четыре окурка с вашей ДНК на них. И у вас оказался скейтборд Дэнни. Вы передали его местному мальчику.
– Это он вам так сказал? – говорит Сьюзен своим обычным монотонным голосом. – Он был как раз у него самого, это он показал мне его и попросил пока хранить у себя. Маленький негодник врет.
Ярость, которая при этом закипает в Элли, не находит выхода, поэтому она просто проглатывает это заявление.
– В вашем шкафу найдены следы от стоявшего там скейта. На нем ваши отпечатки пальцев, как и отпечатки Дэнни. Вы солгали нам, что Марк Латимер брал у вас ключи от хижины. И что вы вообще делали на пляже рядом с трупом Дэнни? Зачем вы взяли его доску? Почему мы нашли ваши окурки возле мертвого тела? И почему вы сразу не принесли доску к нам?
– Моя собака… – говорит Сьюзен. – Винс… Где Винс?
Элли тут же хватается за это.
– Сьюзен, я уже давно занимаюсь этим делом, – говорит она, особо не старясь следить за своим голосом. – И я потеряла всякое терпение. А теперь расскажите мне, как вы нашли эту доску. Потому что в противном случае я вас засажу, для вас все это закончится тюрьмой. А если это произойдет, кто знает, что может случиться с вашим Винсом. Он может попасть в облаву, его могут усыпить…
Зрачки Сьюзен испуганно расширяются, и Элли понимает, что ее ход сработал.
– Расскажите мне, что произошло.
Плечи Сьюзен опускаются. Ее сопротивление еще не сломлено, но к тому идет.
– Я гуляла среди ночи, – говорит она. – Мы с Винсом гуляли. Нам нравится гулять по ночам, никого вокруг нет. Можем гулять часами, просто на свежем воздухе. Во второй половине дня мы отсыпаемся и выходим в три, может, в четыре утра. Здесь так хорошо ночью! Идем от моего трейлера вверх по холму, на обрыв… Когда мы поднялись туда, я увидела это на пляже. Мальчик… Мы спустились. Он лежал распластавшись. Скейтборд был рядом с ним. У меня с собой было несколько сигарет. Я постояла там немного. Все смотрела на него. Он был такой красивый!
Элли передергивает от мысли, что кто-то может видеть в мертвом ребенке какую-то красоту, и Сьюзен замечает это.
– Я имею в виду, конечности его были вывернуты, но на лице его был мир.
Она растягивает слово «мир» дольше обычного, как будто оно слишком дорогое и редкое, чтобы отпускать его так просто.
– Я только вот чего не пойму, – говорит Элли. – Как вы могли стоять над телом Дэнни и спокойно курить, а потом еще пойти догуливать собаку?
– Я же знала, что его найдут, – пожимает плечами Сьюзен, как будто они говорят о выброшенном матрасе. – Я не хотела быть в это замешана. Вы, полицейские, разрушили мою семью.
– Расскажите об этом, – говорит Элли чуть ли не шепотом. – Помогите мне понять.
Она хочет спровоцировать ее: есть надежда, что честное признание насчет собственной семьи подтолкнет Сьюзен рассказать правду и о Дэнни. А когда Элли доберется до правды, ей не понадобятся никакие записи для уточнения деталей – это дело запечатлеется в ее памяти во всех подробностях навсегда.
Сьюзен начинает медленно и неосознанно кивать головой – жест скорее самоуспокаивающий, чем подтверждение правдивости ее слов.
– У нас было две девочки. Мой муж был электриком. Он спал с нашей старшей, но я об этом не знала. – Ее бесстрастный голос вдруг повышается, и в нем слышится нотка вызова, как будто она уже в сотый раз повторяет, что отрицает свою вину. – Затем он попытался проделать это же с младшей. Ее сестра не могла этого допустить, она хотела защитить младшую сестренку. Поэтому она была убита. А он сказал мне, что она уехала из дому. Она мне никогда ничего не говорила. Через некоторое время люди начали задавать вопросы. Потом ко мне пришло много полицейских. Забрали младшую в приют. Арестовали его. Он сказал им, что я все знала, что я участвовала во всем этом. Но я не знала. Я никогда ничего не знала! У вас сейчас такое же выражение на лице, как у них тогда.
Ее муж, ее ребенок, ее дом… Как она могла об этом не знать? Элли тщательнее, чем обычно, пытается не показать, что думает по этому поводу на самом деле.
– Я просто вас слушаю, – говорит она.
– В конце концов они нашли ее тело, оно было закопано в лесу, в трех милях от дома. Я была беременна. Социальная служба забрала у меня ребенка – они сказали, что я недостойна быть матерью. Все, что я сказала в полиции, было перекручено и обращено против меня. Его осудили. Он получил пожизненное. Через десять месяцев он повесился в камере. – Она вдруг скрипит зубами и смотрит в потолок. – Смерть… Стоит ей один раз запустить в тебя когти, и она уже не отпустит никогда. – Наконец пустые глаза Сьюзен наполняются слезами и нижняя губа начинает предательски дрожать. – Когда я стояла там, на пляже, и смотрела на того мальчика, я просто думала, выглядела ли моя девочка так же умиротворенно после того, как он убил ее. Не думаю, что с ней могло быть так же.
И все-таки здесь по-прежнему что-то не так. Сьюзен раскрылась по поводу своей семьи, но она все еще морочит их насчет Тома – никакой он не маленький лживый негодник, какой бы удобной версией это ни было для этой женщины, – и Элли не может отделаться от чувства, что она что-то упускает. Что-то очень значительное. Но она все равно понятия не имеет, что бы это могло быть.
Сьюзен Райт врет насчет Тома. О чем еще она лжет им?
Том Миллер снова уходит из дому под предлогом встречи с друзьями. На этот раз он останавливается под деревом на кладбище возле церкви Святого Эндрю. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, он снимает с плеч свой камуфляжный рюкзак и вытаскивает оттуда ноутбук. Подняв его над головой обеими руками, он с силой бьет им о край надгробья. Тот гнется, но не разбивается. Том повторяет эту процедуру три, четыре, пять раз. Монитор разлетелся, по траве рассыпаны клавиши с буквами. К моменту, когда корпус наконец трескается и становятся видны платы с проводами, лицо у него совсем красное, он запыхался. Внутри блестит жесткий диск памяти. Том не может разбить его руками или ногами, поэтому царапает им о заросшие мхом каменные плиты. Он полностью поглощен процессом разрушения и не сразу замечает преподобного Пола Коутса, который следит за ним из-за гранитной статуи ангела.
Том застывает на месте, затем инстинктивно прижимает обломки ноутбука к груди. Пол делает шаг в его сторону.
– Что там, Том? – Голос у него мягкий и контролируемый. – Это касается Дэнни? Если на этом компьютере было что-то, ты должен сказать об этом маме.
– Не суйте нос в чужие дела! – Том держит жесткий диск перед собой в вытянутой руке, словно щит. – Или я скажу им, что видел, как вы трогали Дэнни после компьютерных занятий, и это было неправильно. Он просил вас не делать этого, но вы все равно делали.
Пол делает еще один шаг к Тому и останавливается над разбитым корпусом ноутбука.
– Я бы на твоем месте очень хорошо подумал насчет того, что ты только что сказал.
– А что такое? – верещит Том. – Разве Бог не защитит вас?
Говорить дерзости уважаемым людям – это на него не похоже, он и сам понимает, что зашел слишком далеко. Он бросается наутек, но Пол знает тут все намного лучше его, к тому же Тому всего одиннадцать, так что ему никогда не убежать от взрослого мужчины.
53
Харди толкает дверь полицейского участка. Тыльная сторона его левой ладони еще липкая от пластыря и немного мокрая в том месте, откуда он выдернул иголку капельницы. Голоса врачей, умоляющих его не вставать с больничной койки, до сих пор эхом отдаются в голове. Они должны были позвонить Дженкинсон, а это означает, что теперь до его отстранения от дела остались не считаные дни, как до этого, а уже считаные часы – может быть, даже минуты. На правом запястье у него до сих пор привязана больничная бирка. Он откусывает ее и сплевывает в мусорную корзину в коридоре.