Теперь, заручившись поддержкой официального лица, Мордекай Тремейн в полной мере осознал собственное стремление к участию в поисках преступника. Причина интереса заключалась не только в том, что на момент убийства он находился в доме в качестве гостя и должен был неизбежно превратиться в объект полицейского дознания. Корни тянулись глубже: к поводу для визита в Шербрум-Хаус и ко всему, что удалось услышать, увидеть и почувствовать с момента приезда.
Распростертое под елкой причудливо замаскированное тело стало кульминацией неведомой драмы. А сама драма началась значительно раньше и тайно продолжалась вплоть до нынешнего момента. События развивались подспудно, едва прикрытые неплотной пеленой благодушия и сердечности, усердно, но малоуспешно создаваемой Бенедиктом Греймом.
Роль пассивного зрителя из партера не удовлетворяла Мордекая Тремейна. Хотелось узнать, что происходит за кулисами; выяснить, сколько актов задумано в драме и до какой степени каждый из исполнителей сознает важность собственной роли; понять, кто убил Джереми Рейнера и почему тот был при этом в нелепом наряде.
Мордекай Тремейн вошел в гостиную, и все сразу замерли. Почувствовав напряжение, он театрально остановился на пороге, чем еще больше накалил обстановку. Тремейн посмотрел на каждого по очереди и встретил ответные взгляды, привлеченные необъяснимым, таинственным возбуждением, берущим начало в той далекой эпохе, когда первобытные люди переживали азарт и смертельную опасность охоты в девственных лесах. Один из этих людей совершил убийство.
Глава 11
Ночью мороз украсил окна сказочными узорами. Мордекай Тремейн лениво рассматривал тонкие линии, особенно изящные на фоне чистого белого света. Он пребывал в том приятном, хотя и мимолетном состоянии, которое отделяет сон от бодрствования. Сознание еще парило в блаженном пространстве, свободном от тревожных мыслей. Весь мир сосредоточился в морозном квадрате.
Однако уже в следующее мгновение чары разрушились, и начался мыслительный процесс. Первым явилось понимание необычности нового дня. С усилием Мордекай Тремейн вспомнил, в чем заключалась его особенность, и удивился необходимости сознательного напряжения умственных способностей. Разумеется, сегодня Рождество! Наполнивший комнату чистый свет – это свет рождественского утра.
Второе понимание пришло вслед за первым. Оно заключалось в излишней яркости света. Даже магия Рождества не могла объяснить неестественное сияние. Половина седьмого. Конец декабря. Обычно в это время бывает по-зимнему темно.
Мордекай Тремейн приподнялся на локте и посмотрел на часы. Стрелки показывали десять минут одиннадцатого. Пока он пытался осознать ту поразительную новость, что проспал лишних четыре часа, в памяти всплыли события вчерашнего дня. Джереми Рейнер мертв, убит ночью, и его тело в красном костюме Санта-Клауса лежало под елкой. Всех обитателей дома разбудил истеричный крик Шарлотты Грейм. Потом приехала полиция. Суперинтендант Кэннок – вежливый, спокойный, но в то же время полный мрачной решимости не дать следу остыть, – принялся терпеливо допрашивать всех по очереди. По своим спальням обитатели дома разошлись едва ли не на рассвете. Вот почему он проснулся так поздно. Мирное течение жизни было нарушено убийством.
Мордекай Тремейн окинул взглядом комнату, и она уже не показалась такой же светлой и уютной, как во время первого осмотра. Рождественское утро. Мир и покой всем, кто живет на земле, – вот что должен нести этот день. Вместо этого внизу лежит труп, чья кровь взывает к законному возмездию, а по комнатам притихшего дома бродят три ужасные тени, имена которым – Недоверие, Подозрение и Страх.
Несмотря на короткий сон, Мордекай Тремейн понимал, что, если снова закроет глаза, сознание не погрузится в состояние покоя, а сразу наполнится чередой образов; мысли закружатся в нескончаемом хороводе вопросов. Почему Шарлотта Грейм сидела полностью одетая? Почему пришлось так долго будить Бенедикта Грейма? Почему профессор Лорринг украл с елки последний подарок? И почему Джереми Рейнер лежал в костюме Санта-Клауса?
Мордекай Тремейн побрился, оделся и спустился в столовую в поисках завтрака. Убийство – жестокое потрясение, но живые продолжают жить, есть и пить. Остин Деламер и Эрнест Лорринг сидели в противоположных концах длинного стола. Каждый из них твердо решил не замечать другого. Лорринг ел сосредоточенно и увлеченно, не обращая ни на что внимания. Деламер, напротив, вяло и равнодушно ковырял вилкой в тарелке. Он мельком взглянул на Тремейна, едва ответил на приветствие и тут же опустил голову. Профессор пробормотал что-то невнятно, однако, несмотря на видимость полного самоуглубления, Мордекай Тремейн заподозрил, что ученый не настолько равнодушен к обстоятельствам, как хочет показать. Подойдя к буфету и взявшись поднимать крышку за крышкой, он почувствовал на себе его пристальный взгляд. Эрнест Лорринг определенно что-то скрывал, а потому сам подозревал всех и каждого. А особое подозрение вызывал у него тот, кто уже проявил любопытство и стремление понять чужие намерения.
Мордекай Тремейн не подал виду, что заметил тайное наблюдение, спокойно сел за стол и приступил к завтраку. Нервное поведение Лорринга порадовало его своей предсказуемостью.
Тремейн почти завершил трапезу, когда вошла Шарлотта Грейм, но проскользнула к буфету так тихо, что только произнесенные шепотом слова «доброе утро» – выдали ее появление. Было заметно, что спала она мало и плохо. Лицо побледнело, а круги под глазами стали еще темнее и глубже. Поначалу мисс Грейм избегала смотреть на Тремейна, но потом, словно под действием непреодолимой силы, все-таки неуверенно взглянула в его сторону. Он улыбнулся, и она ответила робкой улыбкой.
– Надеюсь, сегодня утром вы чувствуете себя лучше? – спросил Мордекай Тремейн.
– Да, – ответила мисс Грейм. – Намного лучше. Спасибо.
Он знал, что Шарлотта лжет. Едва закончив завтрак, Тремейн поспешил уйти. Несмотря на огромные различия, троих оставшихся за столом людей объединяло недоверие к чужаку. Проявлялось оно по-разному, но при этом ощущалось не менее остро: Шарлотта Грейм не могла скрыть ужаса; Эрнест Лорринг демонстративно молчал; Остин Деламер бросал косые, полные истерики и возмущения взгляды.
Общее настроение выразила Розалинда Марш. Мордекай Тремейн нашел ее в библиотеке с книгой в руках, но с устремленным в окно отсутствующим взглядом.
– Доброе утро, – ответила дама, повернувшись, и с нескрываемым цинизмом добавила: – Желаю веселого Рождества.
– Не такого рождественского утра я ожидал, – признался он. – Боюсь, смерть бедного Рейнера положила конец всем развлечениям.
– Бедного Рейнера? – удивленно переспросила мисс Марш. – Что заставляет вас так думать?
Тремейн посмотрел на нее внимательно, однако следов плохо проведенной ночи не заметил. Розалинда не проявила даже намека на мучительное волнение, столь характерное для Шарлотты Грейм. Холодная красота сохранилась в полной мере, а самообладание не дрогнуло.
– Наверное, следовало подобрать более уместное слово, – произнес он, – однако именно это выражение используется в подобных ситуациях. Что ни говори, он убит.
– Да, – кивнула мисс Марш. – Действительно убит.
Мордекай Тремейн испытал шок. Трудно было избавиться от ощущения, что спокойствие дамы граничит с бесстыдством.
– Вы считаете, что мистер Рейнер заслужил такую смерть? – медленно проговорил он.
– Джереми Рейнера трудно назвать святым. При жизни он умудрился впутаться во множество сомнительных историй и накопил целую коллекцию темных секретов, которыми не спешил делиться с полицией.
– Мистер Рейнер совершал поступки, выходившие за рамки закона?
– Конечно, – подтвердила мисс Марш. – Во всяком случае, так должно быть.
Последняя фраза прозвучала не предположением, а спокойным заявлением уверенного в собственной правоте человека. Мордекай Тремейн почувствовал, что теряет почву под ногами. Розалинда, видимо, заметила это и пояснила:
– Вам известно не так много, как я предполагала. Или как некоторым кажется.
– Не силен в загадках, – парировал Тремейн, и она опять удивила его – на сей раз внезапным смехом.
– Вы или весьма скромный детектив, либо коварный. Во всяком случае, вам удалось всех напугать. Они боятся пошевелиться, чтобы не вызвать у вас подозрений.
Мордекай Тремейн вздохнул. Надежда суперинтенданта Кэннока на свободное наблюдение за обитателями Шербрума исчезла. Если гости уже заподозрили его в связях с полицией, то раскроют перед ним ничуть не больше секретов, чем перед самим Кэнноком или другими офицерами. А если не сообщить Кэнноку ничего нового, то и взамен ожидать нечего.
– Почему все решили, будто я детектив?
– Нашептала трава прерий, – беззаботно ответила Розалинда Марш. – А ваше продолжительное собеседование с суперинтендантом укрепило подозрения.
– Вероятно, офицер беседовал со мной так долго потому, что мой рассказ его не удовлетворил.
– Не исключено, – промолвила мисс Марш.
Ее сумочка лежала рядом. Она достала сигарету из золотого, украшенного монограммой портсигара, прикурила и затянулась.
Мордекай Тремейн сдался.
– Хорошо. Предположим, я готов признать интерес к криминальным расследованиям. Разумеется, чисто любительский. Естественно, что если в доме, куда меня пригласили в гости, вдруг кого-то убивают, сразу хочется выяснить обстоятельства и причины преступления. Но из этого вовсе не следует, что я наделен официальным статусом или связан с полицией.
Произнося витиеватую лукавую тираду, Мордекай Тремейн смутно вспомнил слова, когда-то сказанные Джонатаном Бойсом. Инспектор Скотленд-Ярда назвал друга магнитом для убийств: если где-то кого-то лишали жизни, он или находил тело, или оказывался неподалеку. Вот и сейчас вовсе не показалось странным, что судьба вновь привела его на место преступления.
– Не хотите ли рассказать мне что-нибудь? – обратился он к Розалинде Марш.