– Насколько могу понять, вы спрашиваете, не готова ли я в чем-нибудь признаться? – уточила она. – Пожалуй, ограничусь очевидным замечанием: я не убивала Джереми Рейнера. – Она взглянула на Тремейна сквозь густое облако дыма. – А теперь решайте: то ли я невиновна, но испугана, то ли виновна, но хитра, а потому пытаюсь сбить вас со следа, притворяясь, будто допускаю возможность подозрений в свой адрес.
– Значит, вы его не убивали? – мягко уточнил Мордекай Тремейн.
– Я знаю, кто мог это сделать.
– Правда?
– Да, – подтвердила Розалинда. – Однако имя не предназначено для огласки. Доказательств у меня никаких нет, а безосновательно обвинять человека в убийстве по меньшей мере неразумно.
Отточенным движением Розалинда Марш стряхнула пепел. Проследив за ее жестом, Мордекай Тремейн обратил внимание на несколько лежавших в пепельнице окурков. Все они были испачканы помадой. Итак, уверенность оказалась поверхностной. Дама поняла его мысли и едва заметно покраснела, но однако от более явного смущения ее спасло появление Николаса Блейза.
– Простите, что прерываю ваше общение, – произнес он, – но в эту минуту суперинтендант беседует с Бенедиктом. Он просит пока не покидать дом и окрестности. Разумеется, это формальность. Полицейским необходимо закончить осмотр территории.
– Мы понимаем, Ник, – кивнула Розалинда Марш. – В таких случаях невозможно избежать неудобств. Не беспокойтесь, мы будем вести себя примерно.
– Полагаю, некоторые комнаты недоступны для посещения? – уточнил Мордекай Тремейн.
– Закрыта лишь одна, – сообщил Блейз. – Там фотографируют и производят измерения. Часть лужайки также огорожена.
– Я сегодня еще не видела Бенедикта, – мимоходом заметила мисс Марш. – Как он переносит этот кошмар, Ник?
Блейз помедлил с ответом. На его лице появилось настороженное выражение.
– Что именно вас интересует? – осведомился он, пытаясь выиграть время.
– Джереми Рейнер был ближайшим другом Бенедикта, – пояснила мисс Марш. – Наверное, он испытал страшное потрясение.
– Разумеется. Пока не до конца осознал, что произошло. Как вам известно, мистер Грейм немолод, а Джереми находился с ним много лет. Но держится он мужественно.
Разговор напомнил Мордекаю Тремейну маневры двух опытных фехтовальщиков, которые осторожно кружат вокруг да около, выбирая удобный момент для решительного выпада. Розалинда Марш многозначительно улыбнулась, давая понять, что ценит попытку секретаря защитить хозяина, однако не считает его доводы убедительными.
– По-моему, вам надо побеседовать наедине, – произнесла она. – А я пойду к мистеру Деламеру и выражу сочувствие. Кажется, после этого Рождества ему придется проститься с политической карьерой!
– Вовсе не хотел вас прогонять, Розалинда! – воскликнул Николас Блейз.
– Я умею чувствовать атмосферу, Ник, – иронично возразила она. – Позвольте мне сделать собственные выводы.
Как только мисс Марш ушла, Николас Блейз изменил тон:
– Она права, Мордекай. Я действительно хочу поговорить с вами.
– Я предвидел такую возможность, – ответил Тремейн.
Секретарь присел на край стола. Длинная нога нервно закачалась. На лице застыло выражение крайней озабоченности.
– Дело обстоит чертовски плохо, – вздохнул он. – Фраза избитая, но точно отражает ситуацию. Я пригласил вас сюда, потому что почувствовал нечто чрезвычайно странное, но подобного конца даже представить не мог. Не предполагал, что дело дойдет до убийства.
– Вы волнуетесь за Бенедикта Грейма, Ник?
– Поэтому я вас и пригласил.
– Я говорю о другом, – уточнил Тремейн. – О том, убил ли Бенедикт Грейм Джереми Рейнера.
Николас Блейз долго молчал, а когда наконец снова заговорил, его голос зазвучал хрипло:
– Почему вы спрашиваете?
– Могут существовать иные ответы. Но для начала предположим самый очевидный. Люси Тристам.
Блейз посмотрел в окно. Его руки крепко сжали край стола.
– И что же миссис Тристам?
– Великолепная Люси, – промолвил Мордекай Тремейн. – Мне нравится эта версия, Ник. Веет полным жизни духом эпохи, которой принадлежит красавица. Эпохи Борджиа, когда мир светился яркими красками, а любовь и ненависть доходили до крайней черты. Тогда убийство представлялось естественным решением любой проблемы.
– Не понимаю вас.
– По-моему, очень хорошо понимаете, Ник. Двое мужчин влюблены в одну женщину. Оба привыкли получать все, что хочется, не обращая внимания на этику. Подобная ситуация вполне может выйти из-под контроля. Предположим, сама дама не уверена в собственных предпочтениях. Один из претендентов решает избавиться от соперника. Ради любви мужчины готовы совершать странные поступки. А мужчина, перешагнувший порог зрелого возраста, способен действовать отчаяннее самого дерзкого мальчишки.
Николас Блейз беспомощно взмахнул рукой:
– Не верю. Неправдоподобно. Так не бывает.
– Бывает сплошь и рядом, – возразил Тремейн. – Каждый день. Мы настолько привыкаем читать в газетах подобные сообщения, что перестаем обращать на них внимание. А потом то же самое происходит с нами, и тогда мы слепо верим, будто избраны судьбой в качестве мишени для необычных посланий. Спальня Бенедикта Грейма находится непосредственно над той комнатой, где произошло убийство. Обнаружив тело, Шарлотта Грейм закричала так пронзительно, что разбудила весь дом. Люди ходили по коридорам, громко разговаривали. Тем не менее хозяин даже не попытался выяснить причины ночного переполоха.
– Бенедикт очень крепко спит, – произнес Николас Блейз. – Мог просто не услышать.
– Согласен, что данное объяснение имеет право на существование.
Выражение лица секретаря подсказывало, что он растерян и озадачен, не готов высказать определенное суждение, пока не обдумает предложенную версию.
– Вы не упомянули об этом в разговоре с суперинтендантом? – с надеждой спросил он.
– Нет. Решил, что прежде надо обсудить вопрос с вами. Наедине.
Блейз кивнул:
– Спасибо, Мордекай. Хотя вряд ли Кэнноку потребуется много времени, чтобы догадаться… если до сих пор не догадался.
– Полицейские хорошо соображают. Порой кажутся медлительными, но почти ничего не упускают из виду и делают правильные выводы.
Блейз встал со стола и принялся расхаживать по комнате.
– Не поверю, что Бенедикт совершил это. Если только…
– Что?
Однако секретарь решил, что слишком далеко зашел в своих предположениях, и не закончил фразу, а вместо этого начал оправдываться:
– Не могу продолжать разговор, Мордекай. Жуткая история требует бесчисленных хлопот, и Бенедикт на меня рассчитывает. В конце концов, работая у него, я зарабатываю себе на жизнь. Сейчас необходимо встретиться с остальными и рассказать, что происходит.
– Понимаю, Ник. Вы должны выполнять свои обязанности.
Однако Николас Блейз не проявил намерения уйти. Его определенно сдерживало какое-то особое обстоятельство. Наконец он проговорил:
– Бенедикт очень добр ко мне. Я многим ему обязан. Разумеется, мы совсем разные люди, но я его люблю. Вы сообщите мне, если суперинтендант… если он вдруг начнет что-либо… подозревать?
– Да, Ник. Но проникнуть в мысли Кэннока мне не дано. Вряд ли он полностью откроется.
– Уверен: все-таки кое-что скажет. Он знает, с кем имеет дело, и понимает, какую огромную помощь вы способны оказать следствию.
Секретарь ушел, оставив Мордекая Тремейна в глубокой задумчивости. Почему-то считалось, что он близко знаком с суперинтендантом Кэнноком. Если, несмотря на первое впечатление, офицер окажется не столь доступным, то акции Тремейна плачевно обесценятся. С другой стороны, если суперинтендант действительно готов признать неофициальное равенство и это обстоятельство охладит отношения с другими гостями, Тремейн не сумеет помочь ему. В любом случае он окажется в проигрыше.
Мордекай Тремейн мрачно посмотрел в окно: двое полицейских ходили по лужайке, деловито осматривая и замеряя сохраненные ночным морозом следы. Звук открывшейся двери заставил его обернуться. В библиотеку вошла Дени Арден.
– Наконец-то я вас нашла! – воскликнула она, слегка задыхаясь. – Обегала весь дом.
Румянец на щеках и блеск глаз, пусть даже немного лихорадочный, подчеркивали юную прелесть. Сентиментальная душа Мордекая Тремейна вздрогнула, однако он невозмутимо парировал:
– Старики, подобные мне, нечасто ощущают внимание привлекательных молодых леди!
В ответ на любезность мисс Арден ограничилась торопливой улыбкой. Ее занимали собственные проблемы.
– Мне необходимо срочно с вами поговорить, – настойчиво продолжила она. – О Роджере.
Мордекай Тремейн изобразил рассеянность.
– Ах да, – отозвался он, словно только что вспомнив. – Роджер Уинтон.
И Дени затараторила так взволнованно и быстро, словно боялась, что он перебьет ее на полуслове, а потому спешила выпалить все и сразу:
– Роджер попал под подозрение. Суперинтендант думает, будто он убил моего опекуна, потому что пришел сюда ночью. Это неправда! Роджер не убивал… просто не мог совершить столь ужасный поступок!
– Что заставляет вас считать, что суперинтендант подозревает его? – осведомился Мордекай Тремейн.
– Роджер только что звонил. Сказал, что полицейские уже побывали у него дома. Задали множество вопросов и велели не покидать окрестности Шербрума.
– Это вовсе не означает, что они подозревают его больше, чем любого из нас. Нам всем пришлось отвечать на вопросы. И всех попросили оставаться на территории поместья. Но из чистого интереса уточню: почему ваш молодой человек явился сюда в критическую минуту?
Дени помолчала в нерешительности, а потом медленно спросила:
– Можно говорить с вами откровенно?
– Не обещаю, что утаю от полиции ту информацию, какую считаю важной для следствия, поэтому, если есть нечто подобное, лучше оставьте при себе.
– Да, – прошептала Дени, – вы правы. – Она подняла голову, и Тремейн встретил прямой, открытый взгляд. – Роджер пришел, потому что беспокоился за меня. Чувствовал, что в доме творится нечто странное. Доказательств у него не было, и я пыталась отмахнуться от его сомнений. Говорила, мол, это просто игра творческого воображения. Вчера вечером он встревожился больше обычного. Даже хотел остаться в доме. Бенедикт не возражал, но Джереми непременно устроил бы скандал. Когда все мы отправились спать, Роджер все-таки уехал к себе. Точнее, сделал вид, будто уехал. Тогда я не знала, что он отогнал машину на небольшое расстояние и вернулся пешком. Остановился возле дома и начал наблюдать. Сказал, что хотел находиться рядом со мной на случай опасности. Наверное, звучит нелепо и неправдоподобно, но, видите ли… Роджер любит меня.