– Известно, что Джереми Рейнер любил вас, а Бенедикт Грейм любит и сейчас.
Люси Тристам порывисто отвернулась и посмотрела вдаль.
– Предположение не доказательство.
– Вряд ли теперь удастся доказать любовь Джереми Рейнера. Но как насчет Бенедикта Грейма?
– При чем здесь Бенедикт? – удивилась Люси.
– Вы понимаете, что над ним сгущаются тучи?
– Нет, не понимаю. – Она повернулась, и в ее голосе зазвучали настойчивые ноты. – Что вы хотите этим сказать? Что-нибудь произошло?
Мордекай Тремейн поправил пенсне:
– Ночью, когда было совершено убийство, Бенедикт Грейм выходил из своей комнаты. Джереми Рейнер вас любил. И вот теперь Джереми Рейнер мертв. Представляете, какие выводы сделает полиция из этих простых фактов?
Он сумел произвести на Люси должное впечатление. Красавица покраснела, а потом побледнела.
– Это неправда, – горячо возразила она. – Неправда! Бенедикт не убивал Джереми! Я точно знаю, что не убивал. Потому что…
Она замолчала. В ее глазах мелькнул страх.
– Почему?
Однако Люси Тристам не ответила. Она зарыдала и поспешно удалилась.
Через пару мгновений Мордекай Тремейн услышал сухой притворный кашель. Он обернулся и увидел, что на террасу вышел Эрнест Лорринг.
– Кажется, вы обладаете особым даром доводить людей до слез, – язвительно произнес он.
– Только тех, кто имеет особые причины для расстройства, – спокойно парировал Мордекай Тремейн.
Густые черные брови Лорринга сошлись у переносицы. Он презрительно усмехнулся и прошел мимо. Тремейн невозмутимо продолжил:
– Полагаю, елка вас больше не интересует.
Профессор остановился и обернулся так резко, что его каблуки заскрипели на снегу. Узкое лицо потемнело от ярости.
– Осторожнее, Тремейн! – прорычал он. – Предупреждаю: не заходите слишком далеко!
Мордекай Тремейн порадовался, что их встреча произошла на террасе: вряд ли Лорринг решится наброситься с кулаками у всех на виду, – а вот без свидетелей вполне можно было бы ожидать нападения. Лорринг все-таки сумел подавить гнев и медленно отвернулся. Мордекай Тремейн дождался, пока профессор уйдет, и только после этого открыл французское окно и вернулся в дом.
Переступив порог, он сразу оказался лицом к лицу с Бенедиктом Греймом. За спиной хозяина стояли Дени Арден и Роджер Уинтон. Все трое только что стали свидетелями неприглядной сцены. Мистер Грейм смущенно откашлялся.
– Простите, Тремейн, – извиняющимся тоном произнес он. – Боюсь, общаться с мистером Лоррингом порой бывает довольно сложно. Да и понять его непросто. Одно утешает: профессор часто говорит то, чего на самом деле не думает.
Итак, Бенедикт Грейм старался представить ученого в невыгодном свете. Интересно, видел ли хозяин, как сам он разговаривал с Люси Тристам, и существовала ли здесь какая-то связь? Мордекай Тремейн внимательно оглядел комнату. Она оставалась почти такой же, как в то время, когда под елкой лежал труп Джереми Рейнера, а трагедия представлялась неожиданным и оттого еще более болезненным ударом. Хотя полиция уже завершила расследование, обитатели дома проявили нежелание использовать комнату по назначению. Даже слуги еще не начали здесь уборку. Тремейн пристально посмотрел на елку и обратился к хозяину:
– Не кажется ли вам несколько странной одна из карточек? Я говорю о той, где значится имя мистера Рейнера. Не согласитесь ли снять ее и показать?
Бенедикт Грейм взглянул на него с удивлением, но ничего не возразил. Он принес стремянку, которая по-прежнему стояла у стены. Роджер и Дени с интересом наблюдали, как хозяин поднялся по узким ступенькам и снял карточку с ветки. Через пару мгновений он уже спустился и протянул Тремейну кусочек глянцевого картона. Тот принялся рассматривать добычу, глаза заблестели от возбуждения.
– Итак, – осведомился мистер Грейм, – о чем же она вам сообщает?
Мордекай Тремейн аккуратно спрятал карточку в карман.
– О многом, – ответил он.
Казалось, Бенедикт Грейм хотел задать следующий вопрос, однако, бросив быстрый взгляд на Дени и Роджера, передумал и сказал:
– Если не возражаете, я разыщу Ника. Нам надо кое-что обсудить.
Едва за хозяином закрылась дверь, Мордекай Тремейн обратился к Роджеру Уинтону:
– Молодой человек, на вас до сих пор не надели наручники?
– Только благодаря вам, – произнес тот. – Если бы вы не вмешались, суперинтендант уже давно посадил бы меня за решетку.
– Даже не знаю, как вас благодарить, – проговорила Дени Арден. – Если бы вы не повлияли на мистера Кэннока, он ни за что не поверил бы Роджеру.
Она была такой серьезной и искренней, что Мордекай Тремейн даже смутился. Его по ошибке назвали героем и наградили медалью за выдуманный подвиг.
– Известно ли вам, что на самом деле опекун не возражал против вашего брака? – спросил он.
Дени Арден посмотрела на него с удивлением:
– Категорически возражал. И мы не могли понять почему.
– Что заставило вас упомянуть об этом? – поинтересовался Роджер Уинтон.
– Неважно, – ответил Мордекай Тремейн. – Кстати, вы уверены, что он вас ненавидел?
Уинтон нахмурился:
– Нет, не уверен. Первое время после знакомства с Дени наши отношения складывались нормально. И вдруг все изменилось. Иногда возникало странное ощущение, будто Джереми произносил чужие слова. Играл заученную роль. Мне казалось, что я просто воображаю то, что хочу видеть, чтобы не терять надежды. Но сейчас, когда вы об этом спросили, понимаю, что дело не в этом.
– Вероятно, – кивнул Мордекай Тремейн.
Он часто задумывался о Дени Арден и Роджере Уинтоне. Искренняя любовь всегда дарила его сентиментальной душе утешение.
День выдался нелегким. Страх перед журналистами держал обитателей дома в напряжении. Чувствовалось, что всем хочется уехать, но выбраться на свободу никто не решается. Предстояло пережить дознание и похороны, которые были назначены на следующий день. Пропустить хотя бы одно из этих важных мероприятий не представлялось возможным: осуждение окружающих последовало бы немедленно и неотвратимо.
Вечером Мордекай Тремейн поднялся в свою комнату. Живой интерес к событиям увял в удушающей атмосфере страха и всеобщих подозрений, сменившись усталостью и разочарованием. Вера в человечество едва теплилась, грозя окончательно исчезнуть. Он распахнул окно и, посмотрев вдаль – на сияющие в свете луны заснеженные поля, – с облегчением вдохнул холодный воздух, с надеждой ощутил его прикосновение к разгоряченному лбу. До сих пор азарт погони поддерживал силы, а стремление соответствовать масштабу грандиозной задачи вдохновляло на интеллектуальные подвиги. И вот задача сузилась до обычного уравнения. Пришлось близко познакомиться с участниками драмы, и вместо причудливых созданий, требующих бесстрастного изучения и холодного анализа, появились реальные люди, среди которых приходилось жить. А главное, теперь он точно знал, кто застрелил Джереми Рейнера.
Внезапно убийство словно превратилось в болезненное личное переживание. Оно несло трагедию, ужас и суровое наказание человеку, рядом с которым миновало несколько дней, показавшихся вечностью. Мордекай Тремейн вздрогнул, снова перебрал в уме все доказательства и в очередной раз пришел к неизбежному выводу. Не желая верить очевидным фактам, попытался найти ошибку в рассуждениях и определить хотя бы мелкий штрих, позволявший усомниться в верности своей версии.
Но ошибки не было. И сомневаться не приходилось. Тремейн не знал всей истории. Суперинтенданту Кэнноку придется доказать кое-какие подробности, о каких он мог лишь догадываться. Но правда смотрела в глаза – ужасная и неоспоримая.
Мордекай Тремейн закрыл окно и лег в постель. Начал читать «Романтические истории», однако сосредоточиться не смог. Через несколько минут он закрыл журнал, выключил свет и приказал себе уснуть.
Очнувшись от нервного, полного тревожных видений сна и выйдя из комнаты, Тремейн попал в круг людей, каждый из которых со страхом и нетерпением ожидал дознания. Мороз сменился оттепелью. Снег начал таять, и укрывшая землю белая пелена превратилась в грязные лохмотья слякоти. Наступило безрадостное утро, не сохранившее даже смутного воспоминания о сказочном Рождестве.
Прежде чем отправиться в деревню, Мордекай Тремейн украдкой вошел в комнату, где стояла елка. Тусклый серый свет представил дерево не в лучшем виде. Ветки уныло поникли, украшения перекосились, а мишура утратила блеск.
Похороны не принесли острых переживаний. Священник провел в деревенской церкви службу, после чего Джереми Рейнер обрел вечный покой на небольшом кладбище. Торжественный обряд ничем не отличался от прочих, веками проходивших в древних стенах.
Дознание началось днем в местной школе. Мордекай Тремейн с любопытством разглядывал деревянные парты, доску, яркие карты на стенах и пытался представить красочные сцены учебы, но стоявшая перед ним важная задача не располагала к веселью.
Коронер оказался быстрым, по-военному точным юристом, отлично знавшим свое дело. Полицейское расследование он считал единственно верным и не мог допустить хаотичного развития событий. Свидетелей опрашивал лаконично и четко, не позволяя им отклоняться от темы, и скоро определил, что Джереми Рейнер был убит одним человеком или группой лиц, чья личность пока не установлена.
Мордекай Тремейн показаний не давал. Из обитателей дома к ответу призвали только Бенедикта Грейма, Дени Арден и Николаса Блейза. В качестве остальных свидетелей выступили сотрудники полиции, в том числе доктор и суперинтендант. Кэннок отвечал коротко и официально, явно не желая раскрывать информацию, а доктор говорил на профессиональном языке, часто используя медицинские термины.
Во время перекрестного допроса Мордекай Тремейн изучал присутствующих. Помимо обитателей Шербрум-Хауса и репортеров в школу проникли несколько деревенских жителей. Возле дальней стены, чрезвычайно заинтересованные процессом, стояли двое: Дезмонд Латимер и тот самый человек, которого Николас Блейз назвал Бреттом.