– Кстати, вспомнил! Я не видел Эдит во время заседания.
Сандра Борн смутилась:
– Да, она говорила мне, что вряд ли придет. По ее словам, для нее это будет слишком… мучительно. Случившееся Эдит приняла близко к сердцу. Она очень любила Лидию.
– Тогда неудивительно, что она не пришла. – Эти слова Рассел произнес так, словно и впрямь не видел в отсутствии Эдит ничего из ряда вон выходящего, но на самом деле не был в этом убежден. – В таком случае до встречи, Санди.
Сандра Борн кивнула, соглашаясь и одновременно прощаясь со всеми, включая Мордекая Тремейна, и они проводили ее взглядом: тонкую фигурку, деловито и быстро уходившую прочь по тротуару. Расселл обернулся к другу:
– А как насчет вас, Мордекай? Чашка чаю вас не прельщает?
– Обо мне не беспокойтесь, Пол, – ответил Тремейн. – Я не задержусь здесь надолго – мы договорились встретиться с Джонатаном. Я понимаю, вы занятой человек, так что не ждите меня: обратно доберусь автобусом.
– Да, мне надо поспешить, – признал врач. – А Санди я предложил прогуляться по набережной только потому, что надеялся помочь ей воспрянуть духом.
– Тогда вы с Джин поезжайте, – предложил Тремейн, – я на пару часов задержусь.
Когда его друзья уехали, Тремейн направился к павильону на набережной, где договорился встретиться с инспектором Бойсом. Тремейн шагал не спеша, наслаждаясь прогулкой. Кингсхэмптон не принадлежал к числу больших и популярных приморских курортов: расположенный между более процветающими – и колоритными – соседями, он зачастую оказывался упущенным из виду, но от этого не становился хуже, считал Тремейн. Напротив, избежал менее приятных атрибутов, свойственных туристическому раю. Длинная набережная была тихой и малолюдной, не внушающей страха или неприязни. С нее открывался вид на пляж, который не портили бесконечные лотки с мороженым, брошенные бутылки и газеты. Отели вдоль набережной весело пестрели разноцветной рекламой и вместе с тем выглядели солидно и достойно.
Следовало признать, что глубоко в душе Мордекая Тремейна жила толика любви к доброму честному обывательству. Он обожал шумные толпы, детишек с ведерками и лопатками, лотки с мидиями и карнавальную грубоватую атмосферу официальных праздников. Но бывали минуты, когда он сознавал, что стареет и приятно просто посидеть на солнышке, посмотреть, как блестит вода, послушать, как прибой с мелодичным звуком перебирает прибрежную гальку, не отвлекаясь на бурлящее веселье толпы. Тремейн пришел к выводу, что Кингсхэмптон мог бы стать для него идеальным местом, чтобы проводить там часы досуга.
Ему оставалось пройти ярдов сто до павильона на набережной – впрочем, размерами она едва оправдывала свое громкое название, будучи не более чем выступом променада, на котором размещались ресторан и концертный зал под одной крышей, – когда, наклонившись над перилами и взглянув вдаль, на пляж, он заметил неподалеку знакомую фигуру. Это был Энстон. Тремейн приблизился к репортеру.
– О чем задумались? – спросил он пусть и без особой оригинальности, но с надеждой.
– А, привет! – отозвался Энстон, узнав пожилого джентльмена в пенсне, с которым познакомился в «Адмирале». – На дознании были?
– Нужно ли расценивать ваш вопрос как наводящий? – уточнил Тремейн.
Энстон улыбнулся:
– Вообще-то нет. Просто пытаюсь поддержать разговор. Кстати, я видел вас там.
Тремейн перегнулся через перила, пытаясь отыскать взглядом то, что привлекло внимание репортера до начала разговора. Энстон заметил его маневр. Подумав немного, он, словно наконец приняв решение, объяснил:
– Я был занят тем же самым, как и перед нашей встречей в «Адмирале» сегодня утром: наблюдал за нашим общим знакомым Хорнсби.
И он указал в сторону. Тремейн проследил направление, куда указывал палец Энстона, и впервые заметил двух мужчин, стоявших на песке между двумя стальными опорами, на которых был воздвигнут павильон. Они держались ближе к стене, поэтому он и не заметил их сразу. Одним из этих двоих был похожий на хорька мистер Хорнсби, а другим – Говард Шеннон.
Оба были увлечены беседой. Стояли они так далеко, что Тремейн не слышал, о чем они говорили, но, судя по всему, Шеннон был полностью поглощен своим занятием. Он напряженно слушал, застыв на месте и подавшись к собеседнику.
– Вы знаете этого человека, который рядом с Хорнсби? – спросил Тремейн.
Репортер кивнул:
– Да. Его фамилия Шеннон. Он живет в Далмеринге.
– Верно. – Тремейн устремил взгляд поверх ограждения. – Когда вы сказали инспектору Бойсу, что у вас есть кое-что для него, вы имели в виду Шеннона?
– Когда я сказал об этом инспектору Бойсу, я также добавил, что не хочу делать никаких заявлений, пока не удостоверюсь в подлинности имеющихся у меня фактов.
– И все-таки речь шла о Шенноне? – мягко, но настойчиво произнес Тремейн.
Энстон смерил его проницательным взглядом:
– Может быть.
В этот момент двое мужчин, за которыми они наблюдали, закончили разговор и разошлись. Когда они двинулись каждый в свою сторону, Шеннон поднял голову и вздрогнул, увидев, кто на него смотрит. Он помедлил, а потом, стараясь придать себе беспечный вид и притворяясь, будто передумал по причинам, к которым его наблюдатели не имеют ни малейшего отношения, повернулся и зашагал по песку в противоположную от них сторону.
– Испугался, – отметил Тремейн. – Интересно почему? – Он выпрямился и взглянул на свои большие карманные часы. – Опаздываю, – объявил он. – Я собирался выпить чаю с инспектором Бойсом. Всего хорошего, мистер Энстон. Несомненно, скоро мы с вами вновь увидимся.
Он кивнул и двинулся по набережной в сторону павильона. С лица репортера не сходило озадаченное выражение. Мордекаю Тремейну было свойственно порой вызывать раздражение у окружающих. Своим доброжелательным видом, пенсне и явной потребностью в опеке он создавал впечатление безобидного, даже простоватого человека, которого незачем опасаться. Но иногда его голос звучал тверже, поведение становилось более уверенным, а взгляд – пристальным, испытующим, указывающим на то, что беспомощность – просто маска. В итоге у того, кто наблюдал это, возникало ощущение, что он внезапно, ни о чем не подозревая, забрел в глубокие воды.
Тремейн, конечно, прекрасно понимал, что производит фурор, пусть и небольших масштабов, и в глубине души был доволен. Вот и сейчас он усмехался, шагая по набережной: легко было представить, какие вопросы терзают Барри Энстона.
По-прежнему с усмешкой на лице, он вошел в павильон. Там было многолюдно, но, оглядевшись, Тремейн заметил плотную фигуру Джонатана Бойса, махавшего ему рукой из-за столика на двоих в уединенном уголке, у окна с видом на море.
– Привет, Джонатан, извините за опоздание. Здесь очень мило. – Тремейн одобрительно посмотрел в окно на длинную полосу пляжа и волны, лениво лизавшие прибрежную гальку. – Люблю выпить чаю в таком месте, как это.
– По-моему, вы чрезвычайно довольны собой, – произнес инспектор. – Вам удалось что-то выяснить?
– Чем особенно плоха работа полицейского, – заявил Мордекай Тремейн, угощаясь хлебом, маслом и кексом, которые уже заказал Бойс, – так это тем, что поневоле становишься подозрительным. Я вам этого еще не говорил? Да я просто побеседовал с прессой в лице мистера Барри Энстона. В сущности, поэтому и опоздал немного.
– Что же вы ему сказали?
– Почти ничего, Джонатан. Но надеюсь, что в самом ближайшем времени он кое-что сообщит вам.
– Судя по тону, вы опять в загадочном настроении. Ну что ж, слушаю.
– У Говарда Шеннона и таинственного Хорнсби состоялось совещание на песчаном берегу. Шеннон увидел, что мы наблюдаем за ним, и встревожился.
– Он говорил с вами?
– Нет. Напротив, сделал все, чтобы ускользнуть прежде, чем мы успели перемолвиться с ним хоть словом. Есть нечто странное в этом мистере Говарде Шенноне. Его алиби подтвердилось?
Инспектор сверился со своей маленькой записной книжкой:
– Он уехал из Далмеринга лондонским поездом без четверти четыре накануне убийства. И билетный контролер, и начальник станции вспомнили, что видели его. Вернулся Шеннон на следующий день поездом в половине четвертого с вокзала Виктория. Вы сами были тому свидетелем.
Тремейн взял еще ломтик кекса.
– Пока неплохо. А в промежутке? Вы уверены, что он действительно находился в Лондоне?
– А почему вы спрашиваете?
– Потому что я считаю, что Шеннона там не было, – объяснил Тремейн.
– С чего вы взяли?
– Когда Мартин Воэн спросил его, попал ли он в тот день в Лондоне под сильную грозу, Шеннон ответил, что сумел спастись от нее, поскольку взял такси от самого вокзала. Если не ошибаюсь, в тот день вы сами находились в городе и знаете, что не было не только грозы, но даже не моросило. Если бы Шеннон действительно побывал в Лондоне, то стал бы отрицать, что там прошла гроза или по крайней мере озадачился бы и завел расспросы, но, поскольку в городе его не было, он попал в затруднительное положение. В общем, Шеннон поступил именно так, как и следовало ожидать, – принял как само собой разумеющееся, что гроза в городе была, и каким-то образом объяснил, где находился в это время. Безусловно, для человека, которого не было в городе и кому неизвестно, что там происходило, это наиболее безопасный путь – при условии, что Воэн не пытался заманить его в ловушку.
Инспектор оживился:
– По-вашему, Воэн хотел подловить его?
– Не уверен, – ответил Тремейн. – В то время мне показалось, будто он сделал это не нарочно. Выяснилось, что Шеннон ездил в Лондон, и Воэн заметил, что, его друг из Кингсхэмптона попал под летнюю грозу, что впрочем, в нашем непредсказуемом климате неудивительно. Воэн выразил надежду, что Шеннону повезло больше, чем его другу. Разговор был безобидным и непринужденным, но теперь я задумался, не имел ли он скрытого смысла. Как и о том, что не так с Шенноном и что известно об этом Воэну.
Тремейн отпил чаю и вопросительно взглянул на инспектора.