Драма кое-как доковыляла до кульминационного момента. Карен Хэммонд произносила свои реплики – вроде небрежные, но на самом деле продуманные, – с таким расчетом, чтобы ей представилась возможность открыть кофр в присутствии Пола Расселла и Джеффри Маннинга, которые были ее партнерами по сцене. Она направилась к кофру. Откинула крышку. И завизжала. Визг был предписан ее ролью. Он звучал на редкость реалистично. Но Мордекай Тремейн вдруг понял: что-то не так. Карен Хэммонд больше не играла роль. Но продолжала визжать – дико, истерически, будто не могла остановиться. Раздался голос Сандры Борн, резкий от паники и тревоги:
– Карен, в чем дело?
Тремейн вскочил со своего места и бросился к сцене. В спешке он не добежал до ступенек сбоку, а неуклюже перебрался через рампу. И рванулся к открытому кофру, возле которого с обезумевшим видом стояла Карен Хэммонд.
Там, в невероятный миг ужасного осознания, он понял, почему визг не прекратился. Внутри кофра Тремейн увидел неестественно розовое и искаженное лицо Филиппа Хэммонда. Его глаза были широко открыты, но не видели ничего: Филипп Хэммонд был мертв.
Глава 12
Газеты выжали из случившегося все, что могли. «Ужас объял Далмеринг» – гласил заголовок крупными буквами в «Дейли вью», над снимками деревенского клуба и наглухо запертой калитки, ведущей в рощу. «Неизвестный убийца лишил жизни вторую жертву». «Морнинг глоб» вступала в общий хор голосов: «Страшное испытание для прекрасной вдовы. Тело мужа найдено в кофре. Кто он, таинственный убийца?»
Заголовки наглядно свидетельствовали о содержании дальнейших статей. Обстоятельства, при каких был обнаружен труп Филиппа Хэммонда, показались бы достаточно драматичными, даже будь они описаны в сухой и деловитой манере, но из-под резвых перьев самых речистых писак Флит-стрит они вышли в виде целых столбцов убористого шрифта и цветистой прозы, изобилующей эпитетами.
Гибель Лидии Дэр уже привлекла внимание публики к деревне. Известие о втором убийстве стало семенем, упавшем на хорошо взрыхленную, плодородную почву. Материала, собранного журналистами, приезжавшими освещать первую трагедию, хватило также на подробную предысторию для второй.
Пожалуй, не следовало удивляться акценту, сделанному на элементе чудовищности. Его новостная ценность была слишком велика, чтобы пренебречь ею. Случившееся в деревенском клубе воспроизвели во всех подробностях, проявив в них определенную вольность, а Карен Хэммонд превратили в трагическую и прекрасную героиню драмы, ужасающей своей гротескностью.
Статью Барри Энстона в «Дейли рекорд» Мордекай Тремейн перечитал несколько раз. Его новый знакомый написал, пожалуй, самый детальный отчет из всех опубликованных. Было сразу ясно, что время в Далмеринге он провел не даром. Осведомленность репортера о деревне и ее обитателях свидетельствовала о скрупулезных исследованиях.
Помимо перечисления фактов, которые, несмотря на всю свою точность и сенсационность, не содержали ничего такого, чего не знал бы Мордекай Тремейн, Энстон написал также общую статью о двух убийствах. В ней он позволил себе такую роскошь, как несколько весьма художественных абзацев. Тремейн представлял, с каким удовольствием Энстон работал над ними.
«В чем тайна Далмеринга? Какая странная и мрачная истина скрыта за ужасом, зловещая тень которого упала на эту живописную и еще недавно мирную деревушку?
Здесь невозможно жить, как я жил несколько последних дней, и не чувствовать трагедии, пронизывающей, похоже, все эту красоту. В самом воздухе ощущается зло. Невероятное заявление для бывалого репортера криминальной хроники? Тем не менее это правда. В атмосфере можно уловить гнусное присутствие убийства. Будто в округе завелся некий вызванный из глубин преисподней демон, которого надо подвергнуть экзорцизму, прежде чем тут вновь воцарится покой.
Перед нами – прелестнейшие из пейзажей, какие только можно увидеть в наших английских райских кущах. Однако они не радуют. Разум нашептывает, что именно здесь убили Лидию Дэр. Здесь погиб Филипп Хэммонд. Ужас их смерти губит благоухание, от него увядает красота.
Уже дважды это зло нанесло смертельный удар. Будет ли третий? Разразится ли третья страшная трагедия, появится ли новая жертва?
Этот вопрос стал насущным в жизни маленькой общины. Вот почему, пока я пишу эти строки, люди говорят приглушенными голосами, а дети не играют на озаренной солнцем улице за моим окном. Вот причина невысказанного ужаса, в настоящий момент парализовавшего деревню Далмеринг».
Мордекай Тремейн аккуратно сложил газету и, откинувшись на спинку шезлонга, поднял голову и посмотрел в голубое небо. Статью он счел примечательной. Она подкрепляла версию, которая постепенно вырисовывалась у него в голове.
Убийства Филиппа Хэммонда Тремейн не ждал в прямом смысле слова. Разумеется, оно потрясло и ужаснуло его. Но вскоре он понял, что в результате какой-то странной убежденности все это время знал, что именно должно случиться, потому убийство и не стало для него настолько неожиданным.
Он пытался уверить себя, что это просто уловка психики – ощущение из тех, с каким люди часто сталкиваются, входя в помещение и зная, что оно им не знакомо, и тем не менее испытывая чувство, будто они здесь уже бывали. Все это имело какое-то отношение ко времени и к подсознанию, получающему впечатление за долю секунды до того, как оно будет воспринято.
Но почему-то подобные рассуждения казались неубедительными. Тремейн никак не мог избавиться от стойкого ощущения, что ему было известно о предстоящем убийстве. Абсурд, конечно. Знать о нем он не мог. Если бы он хотя бы заподозрил такую возможность, то сразу обратился бы к Джонатану Бойсу и изложил ему факты. Ему вновь вспомнилось залитое слезами, искаженное страхом лицо Карен Хэммонд. Никогда в жизни Тремейн не пожелал бы снова увидеть такую бездну горя и отчаяния в человеческих глазах. Нет, он не мог знать, что ее ожидает настолько сокрушительный удар, и бездействовать. Иначе был бы не меньшим злодеем, чем сам убийца.
Но теперь хаос у него в голове постепенно начал исчезать. Однако идея сформировалась лишь наполовину, он все еще двигался ощупью впотьмах хоть к какой-нибудь определенности, на которую мог бы с уверенностью указать. Тем не менее, каким бы невероятным ни казалось решение, Тремейну постепенно открывалась истина.
Он поднялся и медленно направился по садовой дорожке, одновременно с напряженной работой мысли восхищаясь опрятностью и красотой цветочных клумб Пола Расселла. Дойдя до небольшого садового сарая, остановился и минуту-другую задумчиво смотрел на него. Да, и это тоже возможно.
В дом Тремейн зашел за своей панамой. Он знал, что в это утро у Пола прием, а у Джин полно домашних забот. Тремейн просунул голову в дверь кухни, где она готовила еду и присматривала за работницей из деревни, усердной, но непредсказуемой в своих действиях, и сообщил, что намерен уйти на пару часов. Джин пыталась дружески улыбнуться ему, но ее лицо по-прежнему осталось встревоженным. До Тремейна вдруг дошло, что с тех пор, как стало известно о наследстве Пола, спокойная и деловитая Джин не похожа сама на себя.
Неспешным шагом Тремейн направился по дороге. Увидеть Джонатана Бойса он не рассчитывал, а встретившись с ним случайно, не надеялся, что у инспектора найдется свободная минутка для разговора. Второе убийство до раскрытия первого – неважная реклама для детектива из Скотленд-Ярда. Наверняка Бойс сейчас не в лучшем настроении.
Единственным светлым пятном в преобладающем мраке оставался факт, что Бойс находился в деревне в тот момент, когда обнаружили труп Филиппа Хэммонда, и не пришлось терять времени на приведение в действие следственной машины. Деревенский клуб подвергся тщательному обыску. Фотографы и эксперты-криминалисты приступили к работе через считаные минуты после того, как стало известно о страшной находке. Бойс бросил все имеющиеся в его распоряжении силы на такие задачи, как измерения, поиски, расспросы, записи. И ничего не оставлял на волю случая.
Основные факты, касающиеся преступления, прояснились почти сразу. Филиппа Хэммонда убили примерно за сорок восемь часов до того, как его труп обнаружили. Убийца нанес ему сильный удар по затылку молотком, который использовался для мелкого ремонта в клубе и хранился в одной из комнат за кулисами, где его и нашли, – кстати, без каких-либо отпечатков пальцев. По мнению судебно-медицинского эксперта, удар был достаточно силен, чтобы оглушить жертву, но не убить ее. Бесчувственное тело Хэммонда волоком дотащили до большей из трех комнат, засунули его голову и плечи в духовку и открыли газ. Эксперт утверждал, что причина смерти – отравление угарным газом. И указал с жутковатым, хоть и явно профессиональным удовлетворением, что ярко-розовый оттенок кожи типичен для подобных отравлений. Самоубийство, продолжал рассуждать он, могло иметь место. Оправившись от сильного удара по голове, нанесенного неизвестным, Хэммонд мог решить покончить с собой, сунуть голову в духовку и открыть газовые краны. Но с другой стороны, неразумным представляется предположение о том, что после смерти он снова закрыл краны и улегся в кофр ждать, когда его обнаружат.
Заметив выражение лица инспектора Бойса, эксперт поспешно добавил, что просто стремился обрисовать все возможности. Разумеется, поскольку второй человек явно был необходим, чтобы нанести удар молотком, и в равной степени нужен, чтобы закрыть краны и затолкать труп в кофр за кулисами, почти наверняка этот же человек и открыл газ. В сущности, самоубийство настолько маловероятно, что он поднял эту тему лишь для того, чтобы закрыть ее раз и навсегда.
Итак, произошло хладнокровное убийство. И совершили его отнюдь не сгоряча. Преступник бесстрастно стоял поодаль и ждал, когда газ умертвит его бесчувственную жертву.
Впереди на дороге Тремейн заметил рослую фигуру Барри Энстона и, ускорив шаг, вскоре нагнал его.
– Здравствуйте! – произнес Тремейн. – Слушаете приглушенные голоса?