Будет ли Галески и дальше таким откровенно высокомерным, когда драма этого вечера достигнет своей кульминации? Мордекай Тремейн подумал, что самоуверенность мистера Сержа Галески исчезнет еще до того, как он покинет сцену.
Тремейн взглянул поверх огней рампы в сумрачную пустоту зрительного зала. В темноте видно было плохо, но ему показалось, что в самой глубине, в густой тени, мелькнула белизна лиц, и он, напрягая глаза, узнал Барри Энстона и Джералда Фарранта.
Присутствию репортера Тремейн не удивился. Энстон знал, что очередная глава истории, освещать которую его и отправили в Далмеринг, вскоре будет готова к публикации. Возлагал ли он на нее большие надежды, Тремейн не знал, но даже если репортер был настроен скептически насчет дальнейшего развития событий, то все равно счел своим долгом присутствовать при нем. Однако, возможно, его побудило к этому не только чувство долга, но и веское слово инспектора Бойса. Детектив из Скотленд-Ярда объяснил репортеру, что этим вечером стоит посетить деревенский клуб.
Тремейн увидел Джералда Фарранта. Обратил внимание на то, как лихорадочно и яростно блестели его глаза, как осунулось бледное лицо. Несомненно, Фаррант явился за отмщением.
В зале находились не только Энстон и Фаррант. Вход в зал никем не охранялся, а по деревне разнесся слух о том, что должно произойти в клубе. Присутствующие были главным образом газетчиками. Теперь беспокоиться об этом было уже поздно, и Мордекай Тремейн надеялся, что зрители будут сидеть тихо, не привлекая к себе внимания.
Он ощущал покалывание во всем теле. Наступил его час. Замысловатую версию, которую он выстроил, предстояло подвергнуть проверке. В случае фиаско, если вся его конструкция рухнет, не выдержав эксперимента, ее автор будет заклеймен презрением и ничего не сможет сказать в свое оправдание Джонатану Бойсу. Ему не останется ничего, кроме как с позором и немедленно покинуть Далмеринг.
Но Тремейн знал, что фиаско не будет. Уверенность нарастала в нем, как спокойный и неумолимый морской прилив.
Он снова обвел взглядом стол, за которым расположился сам и остальные действующие лица драмы. Покосился на Карен Хэммонд. Никто в деревне еще не знал, что она не жена Филиппу Хэммонду. Законная жена убитого не сделала заявления в газетах, не вызвала публичного скандала и пересудов в деревне. В целом она вела себя сдержанно и благоразумно: Тремейн подозревал, что объясняется это ее любовью к мужу, и хранила молчание, чтобы имя Филиппа Хэммонда осталось незапятнанным как можно дольше.
Белокурые волосы Карен Хэммонд, высвобожденные из-под облегающей шляпки, в какой она пришла в клуб, контрастировали с темным костюмом строгого покроя, свидетельствующим о том, что она считает себя вдовой. Растрепанные светлые пряди обрамляли лицо, которое, казалось, застыло от горя. На нем не осталось ни следа страха, будто смерть Филиппа Хэммонда заморозила ее сердце. Карен Хэммонд сидела за столом неподвижно, устремив взгляд голубых глаз прямо перед собой, но не видя того, что находилось перед ней.
Тремейн посмотрел туда, где место во главе стола занимала Сандра Борн. Она с сочувствием косилась на Карен Хэммонд. Заметив, что Тремейн глядит на нее, повернула голову, и на ее лице возникло просительное выражение. Он понимающе кивнул и указал на два свободных стула справа от нее.
Джин и Пол Расселл пока не появились. Тремейн ждал их. Для него было важно, чтобы все актеры, занятые в представлении, находились на своих местах.
Мартин Воэн заметил, как они переглядываются, и поерзал. Стул под ним заскрипел.
– Чего мы ждем? – спросил он. – Если это настолько важное собрание, почему не начинаем его, а сидим здесь как манекены?
– Мы ждем, – ответила Сандра Борн, – доктора Расселла и Джин. Нельзя начинать, пока их нет, а они скоро подойдут.
Ее ровный и терпеливый голос успокоил Воэна. Удивительно, но он даже как будто смутился.
– Извините, Сандра, я не хотел быть резким с вами. Ждешь, а ничего не происходит…
Непривычная кротость Воэна вызвала легкое движение за столом, словно внезапно через присутствующих пропустили электрический ток, связав этих людей в одну цепь. Шеннон быстро повернулся, и его дряблые щеки затряслись. Он внимательно посмотрел на Воэна, словно заметил опасность, исходящую от источника, ранее не вызывавшего подозрений.
Тремейн критически изучал сидящих вокруг людей через пенсне, как всегда, сползшее на кончик носа и придающее ему безобидный вид. Он замечал все их реакции.
Филлис Голуэй сидела за столом напротив Воэна. Ее рот был приоткрыт, выглядела она как ребенок, которого пригласили за стол вместе со взрослыми и теперь ему интересно и немного страшно. Тремейн подумал, что ее юная прелесть еще никогда не была настолько очевидной.
На Джеффри Маннинга он посмотрел с легкой завистью старика, сожалеющего об упущенных возможностях навсегда утраченной молодости. Зависть усилилась, когда он заметил, что Маннинг не обращает внимания на девушку, на которой собрался жениться. Ему полагалось бы, с возмущением всей своей сентиментальной души подумал Тремейн, не отводить от нее взгляда. А если Маннинг способен игнорировать эту притягательную красоту и свежесть, то он их не заслуживает.
Но едва эта мысль возникла в голове у Тремейна, Маннинг посмотрел на Филлис. Хмурое лицо Маннинга смягчилось, черты утратили обычную резкость, которая портила их, и теперь он был просто симпатичным молодым человеком, как и несколько дней назад. Однако метаморфоза оказалась краткой. Жесткость и напряженное ожидание вернулись. Он опустил голову и помрачнел.
На лице Сержа Галески проступила краска. Нарочито неряшливый длинноволосый продюсер отчасти утратил свое самодовольство. Наконец Галески искоса глянул на Полин Конрой и откашлялся.
– Мисс Конрой и я не можем ждать, – с важным видом объявил он. – Наше время бесценно.
– Извините, мистер Галески, – отозвалась Сандра Борн. – Надеюсь, ждать осталось недолго.
Несмотря на свое заявление, Галески не сделал попытки уйти. О своей занятости он заговорил только ради спасения престижа. Тремейн понимал: этот человек не уйдет, не увидев кульминации событий.
В душе Тремейна шевельнулось невольное уважение, пока он наблюдал за Сандрой Борн. Ее нервозность была несомненной, не менее острой, чем у любого присутствующего, но она ничем не выдала ее. Сандра по-прежнему занимала в деревне то же положение, с каким давно свыклась: была трудолюбивой покладистой рабочей лошадкой, которая берет на себя решение многих задач и не удостаивается похвал. Все уже привыкли принимать как само собой разумеющееся, что если требуется что-нибудь уладить и организовать, то это бремя ляжет на плечи Санди. Необходимую подготовку к сегодняшнему собранию тоже провела она.
За время краткого пребывания в деревне Тремейн несколько раз убеждался в правильности своих наблюдений. Отдавая должное другим ее жителям, он заметил, что Сандра выполняла свою работу без жалоб и была готова брать на себя всё новые обязательства. На нее всегда можно было положиться.
Но несмотря на то что внешне она осталась прежней и была готова всем помочь, Тремейн не сомневался, что Сандра Борн очень устала. Морщинки обозначились на ее лице отчетливее, чем всего пару дней назад; темные круги под глазами увеличились и стали заметнее. Самообладание было всего лишь позой, поддерживать которую ей становилось все труднее.
Говард Шеннон беспокойно поерзал. Сам он был лишен такого самообладания, ожидание стало для него невыносимым, тем более что снять напряжение было нечем. Он украдкой облизнул губы и уже собирался что-то сказать, когда в глубине за сценой послышались шаги и вскоре к столу приблизились Джин и Пол Расселл, попавшие в клуб через заднюю дверь.
Пол Расселл быстро огляделся.
– Прошу прощения за опоздание, – слегка взвинченным тоном произнес он. – В последнюю минуту мы задержались из-за вызова.
– Ничего страшного, Пол, – ответила Сандра Борн и указала на два свободных стула. – Будьте добры сесть здесь вместе с Джин.
Итак, все были в сборе. Тремейн гадал, о чем сейчас думают присутствующие, молча и почти незаметно сидящие в глубине зрительного зала. То, что происходило на сцене, казалось не совсем реальным: горстка людей расселась вокруг стола, на виду у большого зала, мрачного и пустого, если не считать нескольких неофициальных наблюдателей.
Пол Расселл неловким движением отодвинул свой стул и неуклюже сел. Обычно он действовал более уверенно. На Мордекая Тремейна Пол старался не смотреть.
– Вижу, Санди, вы по-прежнему загоняете себя, работая за всех, – заметил он, и хотя в его словах не было ничего особого, он выдал себя тоном.
Тремейн посмотрел в его сторону и перехватил взгляд Джин, испуганный и расстроенный. Доктор Расселл и его жена сильно волновались. Джин вспыхнула и торопливо повернулась к Сандре:
– Ходят слухи, будто вы покидаете нас. Это правда?
– Да, Джин, правда, – ответила она. – Несмотря на все мои усилия, дольше оставаться здесь я не могу. Слишком уж много… воспоминаний.
Воэн кашлянул.
– Извините, Мартин, – продолжила Сандра. – Вам незачем это слушать. Теперь, когда Джин и Пол здесь, можно начинать. Все мы знаем друг друга, так что в формальностях нет необходимости. – Она помолчала, подбирая слова. – Надеюсь, никто не возражает, что я заняла место во главе стола? Только не подумайте, пожалуйста, что я пытаюсь… руководить. Но я… В общем, мне пришлось улаживать разные проблемы, потому и показалось, что так будет правильно.
Воэн подался вперед и проговорил:
– Все хорошо, Санди. Кому-то из нас все равно придется, а вы подходите в большей степени, чем кто-либо другой. Все мы понимаем, что это завершающее собрание.
– Да, точнее не скажешь. После смерти Лидии мы собирались продолжить репетиции, но теперь я не думаю, что кто-нибудь одобрит это. Слишком много трагедий произошло в последнее время, чтобы у нас сохранилось желание лицедействовать. – Сандра Борн обвела присутствующих взглядом. – Есть здесь тот, кто все-таки считает, что репетиции следует продолжить? Я поговорила с людьми из Кингсхэмптона, вопрос о том, что мы непременно должны исполнить обещание, не стои́т, – они понимают, в каком мы положении.