– Нет, – спокойно возразил Мордекай Тремейн, – вы ее ненавидели.
Неожиданно он выпрямился, став грозным и суровым, и его гневный голос хлестнул ее ледяным бичом:
– Да, вы ее ненавидели! Разве не так?
Глава 18
Сандра Борн съежилась на стуле, зажав ладонью рот, глаза широко раскрылись от ужаса. Казалось, страх парализовал ее.
Мордекай Тремейн продолжил:
– Вы ее ненавидели. Ненавидели потому, что завидовали ей. А завидовали потому, что у нее было все, чего хотели вы сами. Лидия Дэр умела легко заводить друзей, находилась в центре внимания, ее расположения добивались, мужчины восхищались ею. А вы твердили себе, что вам приходится выполнять нудную и тяжелую работу и мужчины вами совершенно не интересуются.
Все считали вас преданной, покладистой, безропотной Санди, берущей на себя заботы, от которых отказываются остальные, выполняющей самые неприятные поручения ради блага окружающих. Вас воспринимали как надежную опору всей деревни, к вам всегда можно было обратиться, когда требовалось что-либо организовать или оказать кому-то помощь. Люди думали, что вам нравится заниматься подобным, быть в гуще событий: то участвовать в местных благотворительных мероприятиях, то устраивать цветочные выставки, справляться с рутинными обязанностями, каких хватает в любой деревне, и не требовать ни похвал, ни наград.
Но никто и не подозревал, что все это время зависть точила вас изнутри, медленно отравляя сердце. Вы приветливо улыбались, произносили дружеские слова, однако завидовали тем, к кому обращались, ненавидели их, желали уничтожить – за то, что они вели жизнь, которая казалась вам интереснее и богаче вашей собственной. Вы завидовали тому, что они будто бы обладают всем, чего желают, не прилагая к этому никаких усилий. Я говорю «будто бы», потому что на такие рассуждения способен лишь порочный, извращенный разум; только его хозяин полагает, что никто другой в мире не знает ни трудов, ни горестей, ни тревог.
Со временем вы возненавидели всех, кто принадлежал к кругу ваших знакомых, – считали их более удачливыми, думали, что жизнь к ним гораздо более благосклонна, чем к вам. Вы ненавидели Карен Хэммонд, потому что она была счастлива и у нее был муж, который любил ее. Ненавидели Лидию. Ненавидели всех остальных.
Мало того, вы лелеяли свою ненависть. Лелеяли ее и растили, пока она не разрослась, не овладела вашей душой и не привела вас наконец к стремлению убивать. Убивать не внезапно, не в состоянии аффекта, а хитро, изворотливо, после того как вы безжалостно, на протяжении недель и месяцев, строили планы.
Видимо, ваша зависть достигла наивысшей точки, когда вы услышали, что Лидия собирается замуж за Джералда Фарранта. Вы знали, что Мартин Воэн влюблен в нее. И когда поняли, что сразу двоим она нужна настолько, что они готовы жениться на ней, а вам никто и никогда не делал предложения, это унижение стало последней каплей для вашего злого, извращенного ума. И вы решили отомстить.
Вы написали пьесу «Для убийства есть мотив». Сочинили ее с явным умыслом провести параллель между убийствами в пьесе и убийствами в жизни. С таким расчетом, чтобы она указала полиции на виновных, когда начнутся расследования.
И тут, несмотря на ваш план, стали допускать ошибки. Вы отвезли рукопись пьесы в Кингсхэмптон, чтобы перепечатать. В машинописном бюро объяснили, что тираж этой пьесы уже распродан, а вам нужен экземпляр. Этот шаг был непродуманным, тем более что Эдит Лоррингтон дружила с владельцами этого самого машбюро, – так уж получилось, что оно оказалось единственным в здешних краях. Но вы наверняка рассчитывали, что, если начнутся расспросы о том, откуда взялся оригинал рукописи, вы всегда сможете ответить, что отвезли его на перепечатку по просьбе своей подруги Лидии. А Лидия, будучи мертвой, уже не опровергнет этого. Но вы упустили из виду один маленький нюанс. Много кто в деревне мог бы написать те или иные фрагменты пьесы «Для убийства есть мотив». Многие подозревали или догадывались о том, что Мартин Воэн влюблен в Лидию Дэр. Но к моменту написания пьесы только один человек в деревне был настолько посвящен в подробности жизни обитателей Далмеринга и вместе с тем знал, что Лидия любит другого, и этот человек – ее ближайшая подруга, Сандра Борн, которой она доверяла. В то время никто другой в деревне не знал, что Лидия Дэр вообще знакома с Джералдом Фаррантом, а тем более что любит его!
Тремейн сделал паузу. Во всем зале не слышалось ни звука – только хриплое, неровное, преувеличенно громкое дыхание женщины, которую он обвинял. Остальные сидели совершенно неподвижно, не глядя на Сандру Борн и ожидая, когда Тремейн поведает им финал трагедии, в зловещей тени которой они жили.
– Не так давно, – продолжил Тремейн, – я возил рукопись пьесы в Лондон, чтобы показать ее театральному и кинематографическому критику Аните Лейн. Поскольку мы с ней друзья, я попросил ее прочитать пьесу и высказать свое мнение. От нее я услышал, что автор пьесы – женщина, и кое-где в диалоги вкрались ее собственные мысли и желания, которыми она наделила своих персонажей. Это подкрепило мою убежденность в том, что искать Алексиса Кента долго не придется – это не кто иной, как Сандра Борн.
Однажды, когда я находился в доме у доктора Расселла, в разговоре вы пытались создать у окружающих впечатление, будто долго не знали о существовании Фарранта, и Лидия не рассказывала вам о нем. Это случилось почти сразу после моего прибытия сюда, поэтому особых подозрений не вызвало, но как-то не сочеталось с тем, что мне говорили о ваших близких отношениях с Лидией Дэр. А когда один за другим стали выясняться и прочие сомнительные моменты, я понял, что вы солгали.
Вы помните, зачем пришли к доктору в тот вечер? Якобы для того, чтобы излить и облегчить душу, поскольку вы не были откровенны в разговоре с инспектором Бойсом. Вы сказали, что утаили от него правду, чтобы не пострадала репутация вашей подруги и тень подозрения не пала на Мартина Воэна. Но на самом деле вы дали инспектору понять, что Мартин Воэн любил Лидию, чтобы его взяли под подозрение. Вы знали: если явитесь к доктору Расселлу, ему придется из чувства долга посоветовать вам рассказать полиции все, что известно.
Ограничиваться убийством Лидии вы не собирались. Вам хотелось прикончить и Мартина Воэна, чтобы его приговорили к повешению за убийство. Вы знали, куда направилась Лидия тем вечером и в какое время обещала вернуться. Нож вы украли из дома Воэна – у вас была масса возможностей сделать это во время одного из ваших визитов к нему вместе с Лидией. А из сарая в саду доктора Расселла вы позаимствовали пару садовых башмаков и надели их в ночь убийства. Башмаки оказались настолько вам велики, что пришлось надеть их прямо на туфли – у вас очень маленькая ножка, – и они оставили отпечатки, которые сбили полицию со следа, как вам и требовалось. С вашей стороны было умно наступить на единственный клочок мягкой сырой земли, чтобы полиция восприняла оставленный на ней след как ценную улику, но, пожалуй, тут вы перестарались. Слишком уж неправдоподобной удачей выглядело то, что преступник стоял, будто в задумчивости, только на одном месте. А это место находилось слишком далеко от кустов и вряд ли могло служить ему укрытием продолжительное время. Эти два отпечатка с самого начала показались мне подозрительными. И окурок – еще один элемент местного колорита, который как-то выбивался из общего ряда. Его не втоптали в землю, как сделал бы человек, куривший так часто, что не смог обойтись без сигареты даже в напряженные моменты ожидания. Сигарета была выкурена лишь наполовину, на ней виднелись отчетливые вмятины, словно ее сжимали в пальцах, – казалось, ее оставили на месте преступления умышленно.
Когда Лидия Дэр появилась на тропе через рощу, вы накинулись на нее и убили. Она была вашей подругой, но вы жестоко прикончили ее. Ненависть придала вам сил, и вы вонзили свое оружие глубоко в ее податливое тело. Нож оставили на месте преступления; в соответствии с вашим планом, он должен был привести полицию к Мартину Воэну. А садовые башмаки, которые украли за несколько дней до убийства, вы вернули при первом же удобном случае. Для этого понадобилось выбрать время, когда ни доктора Расселла, ни его жены не было дома, и такая возможность вам представилась, пока они вдвоем ездили на станцию встречать меня. При нашей с вами первой встрече, когда меня только представили вам, вы появились из-за гаража в «Стране роз», то есть явно вышли из сада. В тот момент я не придал этому значения, но теперь мне ясно, что именно тогда вы вернули на место башмаки. Сарай был заперт, и вы забросили их в окно. Потом доктор Расселл нашел их валяющимися на полу.
Пол Расселл вздрогнул при упоминании Тремейном садовых башмаков. Пока он слушал объяснение их загадочной пропажи и возвращения, в его глазах удивление сменилось пониманием.
– Все шло согласно вашему плану, – невозмутимо продолжил Тремейн. – Лидия умерла, и вы сделали так, чтобы навлечь подозрения на Мартина Воэна. Вы знали: если всплывет вопрос о пьесе «Для убийства есть мотив», подозрение падет опять-таки на него, поскольку его имя изначально ассоциировалось с пьесой. Вся деревня знала, что данную пьесу предпочли потому, что так пожелал Воэн. На самом же деле Лидия просила его повлиять на выбор, чтобы поставили не какую-нибудь другую пьесу, а вашу, но попросила не упоминать об этом. У меня состоялась… беседа с мистером Воэном, – Тремейн многозначительно потрогал свою шею, – и он объяснил мне, как все это произошло. Он выступил в поддержку пьесы потому, что об этом попросила Лидия. А она попросила его ради вас. Не знаю, какие доводы вы пустили в ход, чтобы уговорить ее, но она, считая вас своей ближайшей подругой, была только рада помочь вам и в то же время сохранить тайну пьесы в ваших интересах.
Следующим шагом стало убийство Филиппа Хэммонда. Вы знали, что у него роман на стороне, поэтому сделали вид, будто намерены шантажировать его, и велели ему прийти одному в деревенский клуб после окончания репетиции. Вы ждали его в темноте, и прежде чем он успел опомниться, нанесли ему удар молотком. Вы миниатюрны, однако от ненависти и отчаяния у вас прибавилось сил и молоток оказался достаточно опасным оружием. Вы втащили Хэммонда в комнату за сценой и, убедившись, что он мертв, спрятали труп в кофре, который служил реквизитом для постановки.