Если бы не слишком искренние лица и слишком честные глаза, Скай бы даже поверил. Но деревенские так старательно заверяли господина волшебника, что не знают ничего-ничегошеньки, что становилось ясно – врут.
После трапезы Скай предложил развлечь гостеприимных хозяев увлекательными волшебными историями, раз уж от денег они отказываются. Предложение было принято с искренним, почти детским восторгом.
Волшебник вышел на берег, нарочито торжественно готовясь к рассказыванию. Вокруг него собрались, кажется, все деревенские, глазея на чужака с радостным предвкушением. Вот и славно. Теперь бы найти Тринни… А, вот и он! Стоит рядом с матерью и парой совсем мелких детишек.
Пит живо раздобыл кувшин с травяным отваром и кривой табурет, на который можно будет усесться. Табурет живо врыли в прибрежный песок для пущей устойчивости и даже застелили не очень чистым ковриком в знак почтения.
Скай уселся, жестом велев набросить себе на плечи плащ, и взялся рассказывать.
Истории о существах, обитающих в столице и ее окрестностях, жителей Рыбной не очень-то заинтересовали. Волшебника слушали, но без особого интереса и с выражением легкого недоверия на лицах: мол, выдумывает небось заезжий колдун всякую небыль про далекие края. А если и не выдумывает, то нам-то что с того, что где-то в столичном парке завелось Пугало?
Желая расшевелить не очень почтенную, но все же публику, Скай перешел к историям о нежити. Вот тут слушатели оживились, кое-кто даже придвинулся ближе, без зазрения совести оттеснив стоящих рядом. Жуткие мертвецы явно пришлись по вкусу местным, и Скай даже получил несколько советов по борьбе с нежитью и охране имущества и жизни от загробных существ. В советах деревенских причудливым образом смешалось все и сразу. Во-первых, глупые предрассудки: вроде того, что нежить чаще покушается на серых животных, чем на черных, белых или рыжих. Во-вторых, очевидные факты: вроде того, что нежить не любит огонь. В-третьих, жизненные наблюдения: вроде того, что некоторые виды нежити пугаются полыни и цветков распространенного здесь железного корня.
– А вы видели чудищ Морского хозяина, господин? – спрашивали деревенские. – Вот кто всем страхам страшен! Любую нежить съест и не подавится!
Полторы свечи деревенские жители обсуждали с господином волшебником, какое существо самое сильное и самое пугающее. Скай предложил мертвяков, Ночную стаю и существующих только в страшных сказках кромешников, питающихся исключительно лицами тех, кто призывал их ритуалом в темноте. Ему в ответ азартно называли белую деву, выползающую на берег в полнолуние, чтобы выманить из дому юношу или маленькую девочку и утащить на дно, свирепого рыбозмея, что поднимает ветра, порождает страх в сердцах людей и боится лишь чистого серебра, и морского саблезуба, способного сожрать разом не то что человека – лодку, полную людей! Насколько Скай знал, в действительности в здешних краях обитал только саблезуб, да и тот предпочитал открытое море и стаи морских сельдей рыбацким лодкам. Рыбозмеи, кажется, тоже заплывали в окрестные воды, хотя чаще встречались в открытом море, у побережья Саркаана.
В детстве Скай, затаив дыхание, читал историю Марна Морехода, случайно заплывшего на территорию стаи рыбозмеев и вынужденного вступить с ними в схватку. Волшебник вдохновенно описывал гибкие тела, украшенные спиралями крупные пластины чешуи, огромные круглые глаза и жуткие зубы, бушующий ветер, поднятый чудищами, вздымающиеся волны, грозящие опрокинуть корабль, – маленький Скай будто сам побывал с ним на палубе «Синей розы». Марн еле унес паруса от рыбозмеев и так был рад спастись, что не стал сожалеть о недобытых чешуйках, из которых можно было бы сварить с десяток зелий.
А вот про жуткие явления, неоднократно зафиксированные исследователями в этих краях, вроде мертвого тумана или водного эхолова, волшебнику ни слова не сказали. То ли суеверно опасались призвать то, что по-настоящему опасно, то ли полагали, что выдуманные создания страшнее. О них жители Рыбной рассказывали со смесью страха и гордости, будто надеясь поразить сухопутного волшебника свирепой силой существ, рожденных фантазией дедов и прадедов.
Если бы Скай изучал фольклор и готовился создать труд, посвященный мифам и легендам здешнего края, он бы чувствовал себя сегодня счастливейшим человеком. Но, увы, приморские существа вряд ли смогли бы пролить свет на обстоятельства смерти господина Хенна.
Что ж, пусть Пит пообщается с Тринни: вдруг ему повезет больше?
Скай допил остатки травяного отвара из кувшина и объявил:
– А теперь я покажу вам кое-что интересное! Для этого представления мне понадобится огонь. Но подходит не всякий. Его выберет мой… помощник, – называть Пита кучером без повозки показалось Скаю неуместным, а слово «ассистент», пожалуй, лишний раз озадачило бы публику. – А поможет ему Тринни!
Волшебник торжественно указал на мальчишку. Кто-то запротестовал, но Скай, не обращая внимания на возражения, объявил, что пока что может рассказать о древнем чудище – ужасающем Подземном Страже!
Возмущение тут же угасло, и Скай, провожая взглядом Пита, уводящего Тринни, начал рассказ.
Несколько мужчин и парней вдруг как по команде отделились от толпы и направились к лодкам. Волшебнику объяснили, что пришло время вечернего лова, но все, кто остался, готовы и дальше слушать его историю о грозном горном духе: мол, продолжайте, уважаемый. Скай продолжил.
Вернулся Пит с провожатым скоро: четверти свечки не прошло. Пит выглядел довольным, как сытый кот, а мальчик торопливо грыз сразу два леденца, полученных, надо полагать, в качестве вознаграждения за ценные сведения.
Пит велел посторониться и аккуратно пронес сквозь толпу горшок с тлеющими углями, придерживая его ткаными рукавицами. Поставил горшок перед волшебником и, повинуясь приказу, раздул огонь.
Солнце коснулось краешком горизонта за морем, и день начал медленно, но неуклонно сдаваться ночи. На фоне сгущающихся сумерек Скай трижды «перекрасил» пламя, а потом, бросив в огонь щепотку алхимического порошка, заставил его взметнуться в небо на два человеческих роста, раскидывая пестрые искры. Зрители восторженно ахнули, потом завопили, захлопали, выражая полнейшее восхищение продемонстрированными чудесами.
На прощание Скай заверил хозяйку горшочка, что огонь снова стал обычным и готовить на нем можно без страха.
Обратный путь Ская и Пита озаряло пламя догорающего солнца. Морской закат величественно пылал и плавил громады облаков, заливал золотым и алым бесконечное море и казался старшим братом обычного, земного, заката. Дневная жара сменилась прохладой, которая грозила вскоре превратиться в промозглую сырость. Благо на волшебнике был теплый плащ.
– Что узнал у Тринни в обмен аж на два леденца? – спросил Скай, когда они отошли от деревни на солидное расстояние.
– И еще на три монеты в придачу. Парень торгуется как прожженный лиссейский купец, – усмехнулся Пит. – Далеко пойдет, если выберется отсюда. А рассказал он мне вот что. Оказывается, покойный господин Хенн обучал нескольких местных ребятишек грамоте, а двоих ребят – волшебству. Более того, он настаивал на том, чтобы Норин, сын Миртана, поехал в столицу, в Академию. Говорил, что у этого Норина сильный дар и что его обязательно надо учить.
Скай кивнул. Действительно, если у ребенка обнаруживаются очень сильные способности, его отдают в Академию. А иначе дело может кончиться плохо: необученный молодой волшебник, как правило, доставляет немало проблем. Вплоть до срыва, способного унести жизнь не только волшебника, но и тех, кто оказался рядом.
Скаю вспомнился срыв Рорта, и он невольно передернул плечами.
– Так вот, – продолжал между тем Пит, – а родители Норина сильно возражали. Он единственный сын после пяти дочек, а по местным поверьям, завещать лодку нужно именно сыну. У них говорят: «Лучше утопить лодку, чем отдать дочери». Господина Хенна местные обычаи не очень-то волновали – он приходил в деревню и ругался с этими самыми родителями.
Волшебник медленно кивнул. Конечно, представить рыбака и его жену, крадущихся в ночи, чтобы скинуть с обрыва старого волшебника, сложновато, но общую мысль он уловил: получается, у господина Хенна были недоброжелатели и никто в Приюте ни словом о них не обмолвился.
Идти до скалы было утомительно: изнуренный прежним переходом, фокусами и долгим общением с шумной толпой организм требовал чего-то большего, чем выданная Питом половина каравая. А подъем к Приюту и вовсе стал бы пыткой, если бы Скай не был погружен в раздумья.
Глава 6
В гостевом домике их ждал Ник, встревоженный долгим отсутствием друзей. Стоило Скаю и Питу переступить порог, как травник напустился на них, поминая лешачью бабушку и взывая к отсутствующей, по его мнению, совести.
Ругался Ник, впрочем, шепотом и ужин для «бессовестных разгильдяев» припас. Скай смиренно внимал возмущенной тираде, кивая в конце каждого предложения и потихоньку уничтожая и рыбные рулетики, и безобразных на вид, но очень вкусных креветок, запеченных с овощами на специальной решетке, и умопомрачительный лимонный пирог.
Раз Ник не ругается вслух, значит, дядюшка спит в своей комнате. Если травник начал с ворчания, а не с новостей, значит, этих самых новостей нет. А что до его возмущения, то оно вполне обосновано и неизбежно. Скай тоже с ума сходил бы от беспокойства, если бы друзья ушли и не возвращались почти шесть свечек, особенно если дело касается возможного убийства. Но, увы, предупредить Ника о том, когда именно они вернутся, не было никакой возможности.
Пит тоже слушал травника молча, поглощая очень поздний ужин, но в отличие от волшебника не кивал. Когда опустошил тарелку, спросил:
– Что-нибудь узнали?
– Да в общем-то ничего, – покачал головой Ник, тут же забыв о ворчании. – А вы?
Пит посвятил друга в детали, и травник оживился:
– Наш с господином Арли единственный улов – упоминание о ссоре. Один из постояльцев слышал, как господин Хенн ругался с кем-то за три дня до своей смерти.