– Это звучит странно. Могу посмотреть записи, если тебе хочется узнать другое мнение, – сказала она. – Документы у меня здесь. – Мадам Бонне протянула Марин желтую, сильно потрепанную папку.
Марин посмотрела на мать, которая уже вскочила и стала мыть кофейные чашки. Посудомоечной машины у Бонне не было – что забавляло Марин, но возмущало пять сестер мадам Бонне. Не может ли быть, что мама боится Антуана не меньше, чем он ее?
От этой мысли Марин улыбнулась, потом встала попрощаться. Взяла с кухонного стола папку с надписью «Дюма» и произнесла:
– Мне предстоит напряженная неделя, мама, но может быть, я смогу вас с папой увидеть в следующие выходные?
Мадам Бонне, не поворачиваясь, ответила:
– Да-да, посмотрим, может быть, получится. Твой отец вернется к тому времени с медицинской конференции.
Марин кивнула, не удивляясь, что о визите к родителям надо договариваться заранее.
Она вышла к двери, надела жакет. Увидела старое зеленое зимнее пальто отца, которое он носил, когда чета Бонне совершала долгие прогулки по окрестностям, и почувствовала, что скучает по отцу, как и он по ней наверняка. А мать по дочери хоть когда-нибудь скучает? Марин в этом сомневалась. Даже уйдя на покой, Флоранс Бонне продолжала заниматься комитетами, теологией и церковной деятельностью, как было всегда.
Глава 15. Нарушенные обещания
Когда вошла Анни Леонетти, держа в руках стопку толстых книг, Полик с Верлаком обсуждали версию, что убийца вообще никак с университетом не связан.
– Как вы? Может, вам принести что-нибудь? – спросила она.
Верлак удивленно поднял на нее глаза.
– Спасибо, о нас позаботились, – ответил он коротко.
Она положила книги на стол. Одна соскользнула с вершины стопки и поехала к Полику. Он протянул руку и удержал остальные тома, в благодарность Анни выдала ему свою знаменитую широкую улыбку.
– Иду по горячему следу святой Девоты, – сказала она, продолжая улыбаться. – Кажется, перелопатила кучу работы, пока ждала допроса.
Полик подал доктору Леонетти стул, и она села. «Вид у нее уверенный», – подумал Полик.
– Значит, вы помогли убрать посуду и ушли, – сказал он. – Вы знаете точное время своего ухода?
– Да, я посмотрела на часы в кухне. Было десять минут первого.
– Сколько времени заняла у вас дорога домой?
– Минут десять пешком, – ответила она. – Мы живем в дешевой квартире на бульваре Уинстона Черчилля, возле университета. Совсем рядом с гуманитарным корпусом.
– Когда вы пришли, ваш муж еще не спал? – спросил Верлак.
Он отметил про себя, что для описания своей квартиры доктор Леонетти выбрала слово «дешевый».
– Да. Мы еще какое-то время разговаривали. Я ему рассказала о вспышке Бернара, и какие очаровательные эти мальчишки, Янн и Тьери, и что Гарриг, моя ассистентка, весь вечер промолчала, comme d’habitude[18].
– Вы с Гарриг в тесной дружбе? – поинтересовался Верлак.
Она подалась вперед, глаза ее блестели.
– Я бы сказала, что да. Не то чтобы она меня почитала или что-то в этом роде… нет, она слишком горда для этого. Но я в ней уважаю интеллект и скромность.
Гарриг когда-нибудь станет ярким светилом, и от этого ее застенчивость еще сильнее раздражает.
– Спасибо, – сказал Верлак. – У нас все.
Анни Леонетти удивленно посмотрела на него:
– Правда?
– Да. С вашим мужем побеседует наш сотрудник, чтобы подтвердить ваше алиби.
Анни быстро встала и собрала книги. Кажется, она была раздосадована. Верлак подумал, не считает ли она, что ей полагалось больше внимания, а не три минуты? Или же хотела высказать свое мнение о том, что случилось с профессором Мутом?
Доктор Леонетти уже взялась за ручку двери, когда сказала:
– Ей проломили голову.
– Простите? – переспросил Верлак.
– Святой Девоте. Голову разбили камнями римляне в триста четвертом году. Как Жоржу.
Она открыла дверь и вышла.
– Я ждал, что она кого-нибудь подозревает, – сказал Полик, когда закрылась дверь. – Про римлян – она имела в виду Джузеппе Роккиа?
– Возможно, – ответил Верлак. – А может быть, она намекала не на него.
Дверь открылась, и вошел приземистый, крепко сбитый молодой человек. Он вошел быстро и сразу же сел.
– Вы?.. – начал Полик. Казаль почему-то исчезла.
– Тьери. Тьери Маршив, мсье.
Верлак с любопытством на него посмотрел. Парень был одет в зеленый шерстяной свитер поверх футболки, в чистые отглаженные джинсы. Не толстый, но щеки круглые и живот гурмана. Густые черные волосы и оливковая кожа выдавали уроженца Прованса… Италия, подумал Верлак, или чисто Массалья – город, основанный греками за шестьсот лет до новой эры на месте финикийского селения. Верлаку представились существующие где-то бабушка с дедушкой, обожающие своего внука.
– Хорошо, Тьери, – сказал он ласково. – Вы нам не опишете события вечера пятницы?
Маршив прокашлялся.
– Ну, мы пришли на прием к профессору Муту уже после восьми. Я помню, потому что Янн беспокоился, как бы мы не опоздали, но это было совершенно не важно, потому что после нас еще многие пришли.
Полик, глядя на юношу, подавил зевок. В этом университете ужасный кофе.
– На приеме было что-нибудь необычное?
– Да, вышел спор между дуайеном и доктором Родье. О чем они пререкались, я не слышал, но никто не ожидал заявления дуайена.
– Правда? – не выдержал Верлак.
– Ну, да. Он же вообще был стар, и казалось, что ему уже трудно. Даже в этот вечер у него был усталый вид, так что все думали, что он хочет уйти. И еще он мне сам об этом говорил.
Полик и Верлак подались вперед.
– Когда? Когда он вам это говорил, Тьери?
– Накануне. Я был у него в кабинете… вы видели его кабинет? Правда, там красиво?
– Да, мы там были, – ответил Верлак. – Продолжайте, пожалуйста.
– Я приходил к нему, чтобы подписать кое-какие бумаги на квартирную ссуду, и он тогда заговорил со мной, вздыхая, спрашивал, чего я хочу от жизни.
Я ему ответил, что после защиты диссертации надеюсь преподавать теологию и когда-нибудь возглавить факультет, как он. Я не трепался, я на самом деле хочу работать в университете. Факультет возглавлять, пусть маленький, пусть даже не во Франции. А он сказал, что звучит заманчиво, а вот он собирается уйти в отставку, может быть, попутешествовать немного. Мне его стало жалко. Как человека, а не только как дуайена.
Тьери сейчас сообразил, что не рассказал Янну об этой встрече с Мутом. Может быть, поэтому Тьери был сильнее приятеля потрясен, когда они обнаружили дуайена на полу в кабинете. Или просто он чувствительнее? Тут же он выругал себя за плохие мысли о лучшем друге. Янн настоящий ученый и заслуживает стипендии Дюма не меньше другого. Но разве эта стипендия или диплом теолога будут чем-нибудь полезны будущему банкиру?
– И в котором часу это было? – спросил Полик.
– Сейчас вспомню, – ответил Маршив, запустив пальцы в густую шевелюру. – После обеда, потому что мы с Янном ходили в закусочную через улицу за «крок-мсье»[19] и я волновался, что опоздаю или профессор Мут еще не вернется с обеда, когда я туда приду… так что выходит между двумя и тремя часами дня. Это важно?
Верлак кивнул. Еще несколько минут поговорили о деталях взлома, совпадавших почти слово в слово с рассказом Янна Фалькерьо, только Маршив почти каждую фразу начинал с «ну». Как звали американских девиц, Маршив тоже не помнил, но запомнил лица.
Он встал, готовясь уйти, и Верлак сказал:
– Я надеюсь, Тьери, ваше желание работать в университете осуществится.
Маршив нервно улыбнулся:
– Спасибо, господин судья. Если я ни во что больше не влипну.
– Не взламывайте запертые двери, и все будет хорошо.
– Да, господин судья.
Когда за Маршивом закрылась дверь, Полик обернулся к Верлаку и сказал:
– Вы сегодня полны сочувствия, господин судья.
Полик думал, что Верлак излишне добр: все-таки допрашивали подозреваемых в убийстве, а не беседовали с кандидатами на работу. Но он сам не верил, что Тьери или Янн могли на кого-нибудь напасть, а пока что в свою бытность комиссаром он ни разу не ошибался. Однако всегда бывает первый раз, а здесь – преступление по страсти.
Верлак вежливо улыбнулся в ответ, но думал о чем-то другом.
– Терпеть не могу видеть загубленную молодость.
Это было бы так обидно…
– Да, было бы…
Верлак не слушал:
– У него такой невинный вид, правда? Совершенно неиспорченный.
Полик не знал, что на это ответить, но от необходимости отвечать его избавила Казаль, которая открыла дверь и объявила:
– Клод Оссар, господа!
Маршив, Фалькерьо и Гарриг Дрюон выглядели молодо, а вот Клод Оссар казался более старшим и измотанным. Уже появились залысины, под светло-серыми глазами легли темные круги. Верлак подумал, что это либо от тревог, либо от слишком долгих занятий в библиотеке. Оссар был худой, среднего роста. Одет в просторный свитер из полиэстера и мешковатые джинсы, так что не видно было, дало ли результат время, проводимое в тренажерном зале.
Оссар сел, не улыбаясь и не хмурясь. Его лицо вообще ничего не выражало, как заметил Верлак.
– Вас не было на приеме у профессора Мута, – начал он. – Почему? Вы же были приглашены?
– Да, меня приглашали, но зачем идти туда, где никто с тобой не будет разговаривать? – ответил Оссар с вопросительной интонацией.
– Так обычно и бывает с вами в университете? – спросил Верлак.
– Да.
Полик посмотрел на Верлака, потом на Оссара.
– Но ведь вы разговариваете с профессором Родье, вашим научным руководителем?
– Эти разговоры ограничены темой наших общих работ – святой Бернар и цистерианцы.
– Когда вы узнали о споре доктора Родье с дуайеном?
Клод Оссар замешкался на долю секунды:
– На следующий день доктор Родье мне позвонил. Рассказал об их размолвке и решении дуайена отменить свою отставку.