– Сочувствую вашей утрате, – сказал Полик, садясь на небольшую софу напротив. – Я комиссар Бруно Полик, а это – судья Верлак.
Верлак пожал руку Гасналя, вытащил из-под обеденного стола стул и сел рядом с хозяином. Гасналь уронил голову на руки и стал тихо всхлипывать.
– Есть кто-нибудь, кто мог бы с вами побыть? – спросил Верлак, сам удивившись своему сочувствию.
– Родители едут из Ренна, – ответил Гасналь. – Родители Одри живут здесь, в Эксе.
– Это хорошо. Я рад, что вы будете не один. Даже выехав из Ренна утром, мсье и мадам Гасналь все равно приедут только после полуночи. Он себе представил, как Гаснали едут под дождем через всю Францию, но думать о мсье и мадам Захари не мог себя заставить.
– Мишель! – начал Верлак, подаваясь вперед. – Вашу подругу сбил автомобиль, скрывшийся с места происшествия, а это – преступление. У нас есть причины подозревать, что ее гибель была не случайной.
Мишель Гасналь удивленно посмотрел на судью.
– То есть вы хотите сказать, что ее убили? – спросил он.
– Мы должны учитывать такую возможность, поскольку ее патрон был убит в эту субботу.
– И сейчас вы у меня спросите, были ли у нее враги, как в кино спрашивают? Я отвечу: нет.
Верлак кивнул, Полик промолчал, и Гасналь заговорил дальше:
– Одри, конечно, была не самым приятным человеком в этом мире… она была властной и с виду высокомерной. Но она никогда никому ничего не сделала плохого, и никто ничего плохого не хотел бы ей сделать. Это же был несчастный случай, да? Водитель запаниковал и скрылся, да?
– Возможно, – сказал Полик. – Вы знаете, куда она ходила вечером?
– Нет. Она была очень напряжена и решила пройтись, как бывало, когда она не в духе или ей требовалось подумать.
– Не в духе? – спросил Полик. – Вы поссорились?
– Нет. Мы вместе смотрели телевизор, потом она просто сказала, что выйдет прогуляться. Но я же сказал, так часто бывало.
– Ей кто-нибудь звонил в тот вечер? – поинтересовался Верлак.
Мишель Гасналь, казалось, встревожился:
– Нет.
– А в ночь смерти профессора Мута вы оба были в баре «Золя»? – спросил Полик.
– Да. Я там был в десять вечера, а Одри пришла после приема. Ушли мы около двух.
– А вчера вечером? – спросил Верлак как можно более доброжелательно.
Гасналь снова уронил голову в ладони.
– Я так и думал, что вы про это спросите. Я был здесь, один, телевизор смотрел, я ведь уже говорил. Никто не звонил, никто не приходил, так что никто и подтвердить не может.
– И вы не стали звонить в полицию, когда ваша подруга не вернулась с прогулки? – спросил Полик.
– Я заснул на софе, – ответил Гасналь. – Если вам так уж надо знать, то травки покурил. Она мне помогает заснуть, и тогда я сплю очень крепко. Меня разбудила полиция – пришли они утром.
Он снова начал всхлипывать. Верлак с Поликом поднялись.
– Спасибо, Мишель, – сказал судья. – Мы сами найдем дорогу.
Спускаясь по лестнице, Полик и Верлак молчали. На улице, где уже темнело, Полик спросил:
– Вы, когда мы выходили, видели стереосистему?
Верлак покачал головой:
– Нет, не видел.
– Новая модель «Bang & Olufsen».
– Вы шутите! На зарплату официанта и секретарши?
Верлак снова зажег сигару и спросил:
– По кружке пива в баре «Золя»?
– Идет. Моих девочек сегодня вечером дома нет. Элен переработала на своей винодельне и потому взяла выходной, забрала Лею из школы, и они едут в гости к сестре в Дром.
– Ну, «Гиннесс» за ужин не сойдет, но все же пойдем, – сказал Верлак.
– Для ирландцев, говорят, вполне ужин.
Они свернули с улицы Бедаррид на улицу Фошье и вскоре услышали шум бара. Войдя, они протиснулись к стойке, и бармен – один из немногих жителей Экса, носящий бороду и длинные волосы, узнал судью.
– Кружку «Гиннесса»? – спросил он.
– Две, – ответил Верлак.
Бармен медленно наливал пиво. У него на руке была татуировка – строчка из Рембо. Верлак невольно улыбнулся и чуть не забыл, зачем пришел. Перегнувшись через стойку, он спросил:
– У вас тут есть постоянный клиент, приходящий со своей девушкой. Мишель Гасналь.
– Допустим, – ответил бармен, не поднимая головы.
– Патрон его девушки, дуайен в университете, был убит в ночь на субботу. Они утверждают, что оба были здесь.
– Были. Он пришел в десять вечера, она позже, в полночь. Но я уже рассказывал тому фараону, что приходил вчера.
– Вчера вечером Одри Захари была сбита машиной. Насмерть.
На этот раз бармен все-таки оторвался от своего занятия.
– Одри? Насмерть? – Он оперся на стойку мускулистыми предплечьями, опустил голову. – Кто ее сбил?
– Мы не знаем. Водитель скрылся.
Бармен обернулся к напарнику и попросил его долить кружки.
– Можем выйти поговорить? – спросил он.
Снаружи стояли зеленые пластиковые стулья и столики – на случай большого наплыва посетителей.
– В ночь на субботу оба были здесь, я ручаюсь. Но вот чего я тому полицейскому не сказал сегодня утром, так это что они тут сильно поругались, прямо в баре, мы все слышали. Мишель слишком долго тут просидел, мне не стоило больше ему наливать.
– А из-за чего они поссорились? – спросил Полик.
– Я старался не слушать, так что подробностей не знаю. Но он ее обвинял в том, что у нее роман на стороне. Зол был как черт. Он дико вспыльчив… мы его нанимали на несколько вечеров работать, так он поругался с клиентом, пришлось выставить. В тот вечер, в пятницу, он грозился убить Одри, если узнает, что у нее любовник. Это не значит, конечно, будто он был за рулем той машины, но я решил: вам надо знать про их ссору.
Бармен встал, развел руками, показывая, что больше ему сказать нечего, и они вернулись в бар.
Крутили старую песню «Роллинг Стоунз». Верлак оглядел публику в баре – студенты факультета изящных искусств и люди постарше, которые действительно помнят, как покупали альбом, когда он только вышел. Верлак расплатился за пиво, и с Поликом они нашли в глубине столик под черно-белой фотографией Жака Бреля, Жоржа Брассанса и Лео Ферре – трех гигантов французской музыки. Они сидели у микрофонов на какой-то радиопередаче шестидесятых – на столе бутылки, переполненные пепельницы.
– Я сегодня нанесу визит Мишелю Гасналю до прибытия его родителей, – сказал Верлак, отхлебнув пива.
Первый глоток всегда горек, второй – меньше, а к третьему от горечи вообще ничего не остается.
Глава 23. Плата за услуги
Второй раз за этот вечер Верлак позвонил в дверь дома номер семнадцать.
– Oui? – раздался усталый голос Мишеля Гасналя, и Верлак назвал себя.
Дверь загудела, открылась, и он поднялся по лестнице на площадку второго этажа, где уже стоял в дверях своей квартиры Мишель.
– Опять? – спросил он.
– Прошу прощения, но появились некоторые вопросы, которые я хотел бы прояснить до приезда ваших родителей.
Гасналь ничего не сказал, но отошел в сторону, пропуская судью в гостиную. На этот раз Верлак не спеша огляделся, отметил дорогую стереосистему, о которой говорил Полик, а на полу возле кресла – новую пару швейцарских кожаных туфель. Мишель Гасналь снова опустился на софу, слишком усталый, чтобы интересоваться, зачем судья пришел второй раз. Глянув поверх головы молодого человека, Верлак увидел на стене репродукцию натюрморта Сезанна. Одри Захари, вспомнил он, занималась историей искусства, и ему стало грустно при мысли, что она пыталась придать уют этой квартире.
– Бармен в баре «Золя» подтвердил ваше присутствие в ночь на субботу, – сказал он.
– Так я же вам говорил, – едва слышно произнес Мишель.
– Но также он сообщил, что у вас с мадемуазель Захари произошла бурная ссора, вы обвинили ее в том, что у нее есть любовник, и угрожали ей.
Гасналь закрыл глаза, сделал глубокий вдох.
– Это еще не значит, что я ее сбил.
– Я знаю, Мишель, но мне нужно узнать как можно больше о последних днях Одри. Вы понимаете?
Молодой человек подался вперед и запустил пальцы в волосы.
– Вы правы, прошу прощения.
Он медленно выпрямился – как заскучавший на занятиях студент в ответ на замечание.
Верлак снова сел в кресло.
– Почему вы, Мишель, обвинили Одри в том, что у нее есть любовник?
– Она была сильнее взвинчена и напряжена, чем обычно, – ответил Гасналь со вздохом. – Ей, бывало, позвонят, она убегает, и часами ее нет. Я не понимал, кто это, пока она не стала получать или покупать по-настоящему дорогие вещи. Вы тут смотрели на стерео… вот это одна из них. Сказала, что это было на распродаже. Вы слышали, чтобы на распродажу выставили «Bang & Olufsen»? А вот эти туфли, – он поднял одну из них и выпустил, роняя на пол, – наверняка ей обошлись не меньше чем в две сотни евро.
Верлак взглянул на марку. Он знал, что такие стоят четыреста.
– Она мне сказала, что у нее умерла двоюродная бабка и оставила ей деньги. Я не поверил – она никогда ни про каких бабок, двоюродных или еще каких, не рассказывала. А когда она завела речь насчет покупки вот этой квартиры, тут я встревожился. Как это – сразу купить, без первого взноса, без рассрочки? Тогда я сложил два и два. Она обожала своего начальника, Мута. Он всегда все делает правильно, он такой талантливый, у него такой вкус и так далее. Как-то месяца три назад она сказала, что он к ней клеился, а она уклонилась. Мы оба посмеялись, пошли в бар «Золя» выпить пива. Но тут мне стало ясно, что она на его предложение поддалась, а он…
– Расплатился с ней подарками? Или деньгами?
– Ну да. Вы к тому же выводу пришли бы?
По дороге домой Верлак получил сообщение от Ива Русселя. Придя домой, переобувшись в тапочки и налив себе холодного «Мерсо», он перезвонил прокурору.
– Ив? – сказал он, когда Руссель снял трубку. – Я не прервал ваш ужин?
– Нет, я до сих пор жду! Жена сегодня задалась целью потратить все мои деньги в марсельском магазине, и ужин запаздывает.
Верлак закрыл глаза, отпил вина.