Верлак влетел в заведение и заказал целиком pata negra – ветчинный окорок – и к нему ящик шампанского и красного вина. Он позвонил Арно, чтобы тот заехал за вином, которое Поль сложил на тележку, а сам Верлак взял окорок, завернутый в чайные полотенца, под мышку. Поль открыл перед ним дверь и сказал:
– Зайдите по дороге в «Монопри» и купите пару кочанов латука для зеленого салата. Больше ничего к pata negra не нужно.
Свиная нога оказалась тяжелее, чем Верлак предполагал – она, пожалуй, тянула килограммов на восемь, и когда он дошел до бульвара Мирабо, руки уже ныли.
– Ну и ну! – раздался голос позади. – Вы со своим копытным другом?
Он обернулся и увидел Анни Леонетти. Взявшись за копыто, которое торчало из полотенец, она с ним поздоровалась, присмотрелась и спросила:
– Это pata negra?
– Да, – ответил Верлак, смутившись, что тащит свиную ногу.
– Не говорите моим родным, но это лучшая в мире ветчина. Даже лучше, чем у нас на Корсике. – Анни Леонетти перекрестилась, неуважительно высказавшись о родном острове. – Представьте себе черную свинью, которая питалась только травами и кореньями, а перед забоем ее кормили исключительно желудями.
Женщина улыбнулась при мысли об этом, но Верлак вспомнил, что последние слова, сказанные ею, тоже были о смерти.
– А потом ее четыре года коптили, – добавил он, не в силах удержаться.
Анни Леонетти вскинула руки, изображая восторг.
– Ah, oui![35] Но я вижу, вы торопитесь. Я могу вам чем-нибудь помочь? Вы направляетесь в «Монопри» вместе с вашим другом?
Верлак невольно засмеялся.
– Вы не могли бы туда спуститься и купить три кочана salade frisée?[36]
– С удовольствием!
Верлак перехватил окорок, прижимая к животу, полез в карман и вытащил горсть монет, подав их доктору Леонетти. Та быстро вошла в «Монопри», а он стал ждать на тротуаре под платаном, пытаясь выглядеть неподозрительно. Он перебирал, что им уже известно. Большая ваза Мута оказалась на самом деле подделкой, Роккиа и Мут несомненно обедали вместе в Перудже, Одри Захари относительно недавно получила деньги и рассчитывала получить еще. Могло ли быть, что киллер вломился в квартиру Мута только чтобы разбить вазу – предупреждением Одри Захари? Поэтому Одри выбежала из своей квартиры, из-за того ли она закричала, увидев разбитую вазу?
– Voila![37]
Верлак обернулся. Анни Леонетти протягивала ему знакомый красный пакет.
– Приятно провести время! – сказала она.
– Mille merci![38] – ответил Верлак, взял пакет и пошел прочь. Он свернул на улицу Клемансо и увидел Кароль, стоящую в дверях табачной лавки.
– Bonsoir[39], господин судья! – сказала она.
Он чувствовал себя вдвойне по-дурацки, поручив подозреваемой в убийстве купить ему три кочана салата, а теперь попасться на глаза прекрасной Кароль со свиной ногой под мышкой.
– Bonsoir, Кароль! – ответил он. Обернувшись, увидел, что к нему идет Арно. – Никогда в жизни никому еще так не радовался! – засмеялся он.
– Вино я отнес, пару бутылок шампанского положил в ваш морозильник и подумал, что надо бы пойти вам помочь.
– И отлично! Спасибо. – Верлак отдал Арно pata negra. – Вот это отнеси, если ты не против.
– Из ваших друзей некоторые уже пришли, – сказал Арно, беря окорок. – Я их впустил в квартиру, как вы велели. Они мне предложили остаться – сказали, что я могу попробовать сигару.
Верлак засмеялся, вспомнив свою первую сигару – дома, в Нормандии, с дедушкой Шарлем. Ему было примерно столько лет, сколько Арно сейчас. Сигары он полюбил сразу и на всю жизнь, но знал, что такое бывает редко. Брат Себастьян, как и отец, сигар терпеть не могли.
– Ты будешь более чем к месту.
Они прошли по улице Гастона да Сапорта и свернули направо на площадь Героев Сопротивления, потом оттуда в улочку, на которой жил Верлак. Он, полез в карман, достал связку ключей – открыть зеленую наружную дверь в дом.
– Гости наверняка проголодались, – сказал он, поднимаясь вместе с Арно по лестнице.
– А вы не волнуйтесь, один из них принес две больших пиццы – купил, когда припарковал машину. Знаете, в том заведении напротив парковки Бельгард, где пиццу делают на дровах. Когда я уходил, он у вас на кухне ее резал.
Верлак и Арно вошли в квартиру под дружное «о-ля-ля!». В воздухе было не продохнуть от дыма сигар.
– Pata negra! – воскликнули несколько голосов.
Фабрис, президент клуба, крикнул:
– Арно, тащи сюда этого зверя! Мы готовы, ножи наточены. Кстати, Антуан, они были тупые!
Кто-то сунул Верлаку бокал шампанского, и он, наскоро сказав «спасибо», осушил его до дна.
– И Арно тоже налейте шампанского. Будешь, Арно? – спросил Верлак. – А я пойду переоденусь.
Он направился в спальню.
Натягивая синие джинсы, он улыбнулся. Так приятно – полный дом друзей. Ему это напомнило дом родителей в семидесятых – частые гости, среди которых художники, знакомые с Эммелин по школе живописи, деловые знакомые дедушки Шарля и случайные соседи, которые, как Эммелин и Шарль, влюбились в эту усаженную деревьями улицу в самом неподходящем для нее районе Парижа.
– Арно едет на Кубу! – крикнул Хосе, один из членов клуба, когда Верлак вернулся в гостиную.
– Я знаю, – улыбнулся Верлак и взял у своего друга Жан-Марка новый бокал шампанского. – Он меня спас сегодня вечером, а еще согласился потом убрать весь этот беспорядок, так что мы, думаю, после сигар соберем ему немножко на поездку?
Все громогласно выразили одобрение этой идеи, и Верлак пошел к стойке, отделявшей кухню от столовой, где Жюльен тонко резал окорок, кладя каждый второй кусок на большое овальное блюдо, а каждый первый – себе в рот.
– Жюльен, передохни, дай я, – сказала Вирджини, единственная в клубе женщина, подмигивая Верлаку и Жан-Марку.
Она взяла у Жюльена нож – он не успел даже возразить – и начала резать ветчину быстро и умело. Жакоб, египетский еврей, мотающийся по работе между Эксом и Лондоном, взял у Вирджини тарелку и сказал:
– Раз я не могу это есть, то хотя бы могу раздать. А ты режь на другую тарелку.
– Есть лососина, Жакоб, – сказал Верлак.
– Я знаю. Мне Арно ее показал, когда я сообщил ему, что не могу есть эту прекрасную pata negra.
– Ты умеешь работать, Арно, – похвалил Жакоб, обращаясь к юноше. – Я всегда нанимаю молодых людей, которые проявляют тягу к работе.
Арно стоял рядом с Фабрисом, обнявшим его за плечи.
– Я тоже! – отозвался Фабрис, привлекая к себе Арно еще ближе. – У меня три дочери, каждая работала после школы и в летние каникулы у меня в магазинах и не жаловалась.
У Фабриса была сеть магазинов сантехники, появившаяся в Марселе и распространившаяся теперь до Ментоны, до итальянской границы. Арно улыбнулся и кивнул, не зная, что сказать.
– А сейчас Арно попробует широкого «Черчилля» от «Ромео и Джульетты», – объявил собравшимся Фабрис. – Это из любимых сигар Че, – пояснил он юноше, снова его приобнимая.
При упоминании своего героя мальчик просиял:
– Я готов.
– Вот этим резаком обрезаешь кончик, – пояснил Фабрис.
Арно взял сигару и резак у президента клуба. Руки у него слегка дрожали.
– Фабрис, обрежь ему, – сказал Жакоб.
– Фабрису очень жаль, что у него нет сына, – шепнул Жан-Марк Верлаку. Верлак улыбнулся и кивнул.
Сигара тут же была обрезана, зажжена и оказалась во рту Арно.
– Не затягивайся! – крикнул Верлак.
Арно кашлял, глаза у него слезились.
– Я не совсем понял…
Он поднес сигару ко рту, попытался снова, тут же закашлялся, как можно скорее выдыхая дым.
Фабрис посмотрел на пол, опечаленный, что его новый ученик, видимо, очень не скоро научится курить сигары.
– Молодец, Арно! – сказал Жозе, и все члены клуба, кроме Фабриса, разразились приветственным кличем.
Верлак повернулся к Жан-Марку – хотел ему что-то сказать, – но тот уже отошел. Верлак обнаружил его на кухне, где тот мыл салат-латук.
– Из тебя хорошая жена выйдет, – пошутил Верлак. Жан-Марк улыбнулся:
– Я всю неделю был посредником в разводах, так что не надо сейчас о браке. Мне этот институт уже не кажется привлекательным. – Он положил салат в сушилку и повернул ручку, глядя на работу прибора. – Как там Марин? Я не видел ее несколько дней.
– Я ей позвоню сегодня. У нас в последний раз была ссора: я без всякой причины обидел Сильви. Но сильно сомневаюсь насчет брака в нашем будущем, так что не переживай.
Жан-Марк слил воду из сушилки и посмотрел на Верлака:
– Марин всегда умела правильно принимать извинения.
– Ты прав. Я был раздражен из-за расследуемого дела, наверное, поэтому сорвался на Сильви.
Он решил, что надо перед десертом уйти к себе в комнату и позвонить Марин.
– Как съездили в Париж? – спросил Жан-Марк.
– Поговорили с адвокатом, у которого хранится завещание Жоржа Мута, и выяснили, что у него была куча денег – по крайней мере, на одном счету в Париже. И красавица-куратор в Малом дворце нас просветила насчет признаков подделки ваз Галле. Она подтвердила, что одна из ваз, бывших у дуайена в квартире, – копия, и он, вероятно, это знал.
– Ах, Антуан, Антуан! Вечно ты подмечаешь красавиц.
Верлак посмотрел на Жан-Марка, одного из самых умелых адвокатов Экса, а также верного друга и его, и Марин. Он подумал, как странно, что его друг – элегантный, высокий, широкоплечий, никогда ничего не говорил о женщинах, с которыми встречается. Наверняка же они все время с ним заигрывают, учитывая его изящные манеры, синие ясные глаза и коротко стриженные, всегда идеально причесанные белокурые волосы.
Жан-Марк рвал салат и бросал кусочки в большую салатницу.