– Судья Верлак? – спросил тихий, но хриплый голос.
– Да. Это мэтр Фабр?
– Да, судья. Вчера вечером, засыпая, я вспомнил то, что мне говорил Жорж про Умбрию. Не знаю, будет ли это вам полезно, но… у меня, в общем, не слишком много дел сейчас.
Верлак встал, пошел по кабинету.
– Говорите, мэтр.
– Жорж мне сказал, что в городе, где он был, есть поразительный средневековый музей, расположенный во дворце на центральной площади. Его особенно поразило собрание музея, хотя город не слишком известен. Так что Ассизи, Тоди и Орвието можно исключить.
Слышно было, как старик отодвинул микрофон и закашлялся.
– Это очень полезные сведения, мэтр Фабр. Спасибо.
– Не за что, рад был помочь.
Верлак повесил трубку и набрал номер Марин, надеясь, что у нее перерыв.
– Oui, – ответила она после третьего гудка.
– Говорить сейчас можешь? Это я.
– Да, как раз пью кофе между занятиями. Что случилось?
– Можешь спросить свою маму насчет одного населенного пункта в Умбрии? Ищем небольшой город с отличным музеем Средневековья – это же ее специальность? – в старом дворце на городской площади. И это место совершенно не туристическое. Ты тоже бывала в Умбрии, с Сильви, искала картины Благовещения, если я правильно помню?
– Да, – ответила Марин. – Но у нас было мало времени, так что мы ездили только в Ассизи. А в Деруте купили те кофейные чашки, что тебе нравятся. Я позвоню маме прямо сейчас. Да, мы по-прежнему думаем, что город начинается на Ф?
– Да. Поработаем с тем, что дал нам мэтр. Спасибо.
Верлак повесил трубку, сел за стол и набрал домашний номер Роккиа. Поговорив на очень плохом итальянском с какой-то девушкой, видимо, горничной, он был соединен с женщиной постарше. Верлак представился, извинился за плохой итальянский язык, и синьора Роккиа засмеялась:
– У вас очаровательный акцент, господин судья. По-английски я говорю лучше, чем по-французски, и предпочла бы этот язык, если вы не возражаете.
– Меня устраивает, английский у моей бабушки был родной, – сказал Верлак уже по-английски. – В Эксе у меня редко выпадает возможность им пользоваться – разве что туристам указать дорогу.
– Да-да, у нас в Перудже то же самое. Я много лет назад училась в Лондонской школе экономики. Те дни давно миновали, но язык, слава богу, со мной остался. – Синьора Роккиа сделала паузу. – Вы звоните за подтверждением алиби моего мужа?
– Да, синьора.
Пока что, судя по разговору, синьора Роккиа была определенно утонченнее своего супруга. Если она того же возраста, то в ЛШЭ училась в шестидесятые, когда мало кто из итальянских женщин поступал в университет, тем более такой всемирно известный.
Сейчас она замешкалась на долю секунды:
– Он был здесь, господин судья.
Верлак разочарованно закрыл глаза. Он надеялся, что синьора вдруг передумает и наконец-то признает широко известные похождения своего мужа.
– Он был здесь, – повторила она. – Но меня здесь не было.
Верлак просто подскочил в кресле, и в этот момент, постучав, вошла мадам Жирар. Он замахал на нее рукой, показывая на телефон.
– Прошу прощения, синьора? А где вы были?
– Я была в нашем фамильном доме на Лигурийском побережье близ Леричи, закрывала его на зиму. Прошлой зимой из-за оползней дороги закрывали на целые недели. – Верлак вспомнил оранжевые и красные дома Леричи, качающие листьями пальмы. Он там часто проводил каникулы, в деревне на несколько километров к востоку от города.
– Вы отдаете себе отчет, что противоречите словам своего мужа, синьора?
– Отдаю, – ответила она и засмеялась. – Как сказал однажды Кларк Гейбл: «Откровенно говоря, плевать мне на это».
– Тогда откуда вы знаете, синьора, что ваш муж был дома?
– Наша горничная, которая сейчас снимала трубку, нам сказала.
– Давно ли она у вас работает? – спросил он.
– Вы имеете в виду, доверяю ли я ей?
– Да, синьора.
– Не знаю, доверяю ли, она не так долго у нас работает. Нанял ее муж – вероятно, заинтересовавшись размером бюста. – Синьора Роккиа снова засмеялась, но на этот раз искусственно.
Верлак посмотрел в редко бывающее серым небо над Эксом и представил себе итальянскую девушку в Лондоне шестидесятых, с книгами под мышкой, смеющуюся.
– Спасибо вам за честность, синьора.
Синьора Роккиа издала звук, похожий на всхлип, но продолжила говорить:
– Сказать вам правду оказалось куда легче, чем я думала. – Она шмыгнула носом. – Наверное, английский язык помог.
– Может быть, мне придется снова вам звонить, или вам может позвонить прокурор Экса.
Верлак слышал ее глубокое дыхание.
– Да, конечно, но… Меня может не быть… на месте. Давайте я вам оставлю телефон сестры в Риме. Может быть, я буду там… или она сможет вам сказать, где я. Только что до меня дошло, что мои планы на будущее как-то… растворились в воздухе, как это говорится по-английски. Извините… У вас есть ручка?
Верлак записал номер и еще раз поблагодарил.
– Я вам буду сообщать обо всех поворотах дела и всех решениях, которые будут по этому поводу приняты.
– Я буду очень благодарна.
– Удачи вам, синьора.
Верлак вышел из кабинета, проголодавшись и мечтая перекусить, но первым делом – выпить кофе.
– Мадам Жирар, прошу вас меня простить. Я был занят разговором с женой дотторе Роккиа.
– Это я прошу прощения, господин судья. Я слишком быстро вошла. Хотела только вам напомнить, что завтра выходной.
– А, да! Одиннадцатое ноября. Спасибо, мадам, я забыл совсем. Вы не хотите эспрессо? Я собираюсь его приготовить.
Мадам Жирар встала, оправляя облегающую юбку.
– Нет, спасибо, господин судья. Я сейчас иду обедать с мужем.
Верлак улыбнулся, подумав о себе и Марин, Жан-Марке и Пьере, о супругах Жирар, которые после тридцати лет брака и троих детей с удовольствием вместе ходят обедать.
– Передавайте привет мсье Жирару, – сказал он.
Есть все-таки надежда в этом мире. Может быть, синьора Роккиа найдет свою любовь в Риме, или в Бухте поэтов в Леричи, под яркими розовыми и красными бугенвиллеями, возле сине-зеленого моря, любимого Байроном и Шелли.
А может быть, уже нашла.
Глава 32. Бухта поэтов
– Менеджер отеля в Сан-Ремо узнал Роккиа, – сообщил Полик Верлаку за сэндвичами.
– А ведь он мог быть подкуплен, – предположил Верлак.
– Я тоже об этом подумал, так что навел дополнительные справки, точнее, не я, а Казаль, она немного разговаривает по-итальянски. Бармен отеля тоже узнал Роккиа из телевизора, и парковщик, у которого записаны все бронирования Роккиа.
– Merde! – Верлак посмотрел поверх прилавка на Фанни, владелицу одного из его любимых ресторанов в Эксе: небольшой бутербродной, в двух минутах ходьбы от работы, куда так удобно ходить обедать. – Фанни, где вы покупаете эти pan-bagnat?[40]
– Профессиональная тайна. Но я работала со всеми пекарями города и остановилась на этом.
Верлак ел нью-йоркский сэндвич с нарезанным кубиками гамбургером и луком, сбрызнутыми оливковым маслом, на толстом ломте хлеба.
– Люблю такие места, – сказал он Полику. – Маленькое, чистое, и готовят вкусно. И вполне можно обойтись без залетающих с улицы студентов и паспортисток.
– Ну, им же тоже есть надо, – возразил Полик, оглядывая публику. Одну паспортистку он узнал: Элен надо было срочно обновить паспорт, чтобы успеть на конференцию в Калифорнию, и эта женщина очень грубо с ней обошлась. Это был единственный случай, когда он показал значок комиссара не на работе. – Ладно, студенты пусть, а насчет паспортисток вы правы.
Они доели, расплатились и пошли обратно во Дворец правосудия. Мадам Жирар уже сидела за своим столом и кивком головы показала на Тьери Маршива, Янна Фалькерьо и Анни Леонетти, ждавших в небольшой приемной между ее конторкой и кабинетом Верлака.
– Вас хочет видеть доктор Леонетти, господин судья, – сказала мадам Жирар.
Верлак кивнул и жестом пригласил Леонетти к себе в кабинет. Поздоровавшись, он поблагодарил ее за приход.
– А какого черта я понадобилась? – спросила она больше с любопытством, чем с агрессией. – Мне пришлось отменить занятие, а студенты и так встревожены и потрясены двумя смертями на факультете.
– Тогда я сразу перейду к делу, доктор Леонетти. Мне бы хотелось знать, что вы делали на месте преступления в воскресенье утром. Уборщица на допросе показала, что видела, как вы до прибытия «Скорой» заходили в кабинет доктора Мута.
– Я не знала тогда, что это место преступления. Пришла на факультет, чтобы делать свою работу. Муж остался дома с детьми, младший лежал с простудой в постели, так что отвести детей в парк он не мог. Когда они дома, ни писать, ни читать невозможно, так что я пошла в университет.
Верлак и Полик молчали. Доктор Леонетти, покраснев, села.
– Я услышала какой-то переполох… закричала горничная, так что я вышла и пошла прямо туда. Поймите, я же не знала тогда, что Жорж убит. Я думала, у него сердечный приступ или что-нибудь в этом роде.
Верлак смотрел на Леонетти в упор:
– Зачем вы входили в кабинет?
– Убедиться, что он и правда… умер.
– Почему вы не сказали об этом на допросах? Вы что-нибудь вынесли из кабинета?
Анни Леонетти потерла руки.
– Я никогда толком не умела врать, поэтому решила, что лучше будет ничего не говорить. Мне надо было вынести одну вещь до того, как ее возьмет кто-то другой или она затеряется в хаосе, когда приедет «Скорая».
– Мне нужны подробности, доктор Леонетти.
– Ладно, – вздохнула она. – Накануне Жорж показывал мне папку с материалами Дюма. Помахал у меня перед глазами, но содержимого не раскрыл. Он говорил, что там имя человека, получившего стипендию. После нескольких минут разговора я увидела, что он положил ее на стол.
В субботу утром – Жорж убит, горничная в истерике, – я подумала, что могу зайти и взять папку до