– Это прекрасно, примите мои поздравления.
А теперь покажите мне ордер, потому что мне известно, что он вам нужен – в отличие от вашего начальника.
Полик обернулся к Казаль. Та развела руками и вздохнула.
– Этот мальчик учебники по процессуальным кодексам читает просто для развлечения? – предположил Полик.
– Похоже на то. Пойдемте, – сказала она.
Они пошли по улице, свернули налево ко Дворцу правосудия. Полик не удержался:
– С каких это пор нас все терпеть не могут?
Казаль пожала плечами:
– Последние несколько лет. Я одно время тормозила машины за превышение скорости. Водители, даже виноватые, хамили все сильнее. А детки вроде вот этого вообще никого не боятся. Моя сестра математику преподает в старших классах, так она говорит то же самое. Совсем власть не уважают.
– Вернуть бы трость, – пошутил Полик. – Давайте позвоним доктору Родье и спросим, не знает ли он, где искать Клода по субботам.
Казаль открыла папку и продиктовала номер телефона. Полик его набрал. Трубку сняли сразу.
– Я надеялся, что звонит Клод, – сказал Родье вместо приветствия. – Сижу вот у телефона и жду.
Полик, расхаживающий по комнате, остановился:
– Скажите, профессор, как давно вы его видели или говорили с ним?
– Да. Он звонил часа два назад, рвал и метал, ругал других преподавателей, студентов, аспирантов, клюнийский орден и все вообще, что есть под луной. Даже обвинил эту бедную погибшую девочку, Одри Захари. Даже его мать мне звонила, так что он, наверное, с ней тоже говорил. Хотя они много лет уже друг с другом не общаются.
– Вот как? – Полик чувствовал, как в нем нарастает напряжение. – А из-за чего они поссорились, вы не знаете?
– Из-за их богатства, конечно же, – ответил Родье. – Клод отрекся от своего наследства, назвал его грязными деньгами. Его отец – промышленный магнат в Париже. У них замок где-то на Луаре. Мадам Оссар мне сказала, что недавно Клод просил у них денег и взял часть из наследства – приличную сумму. Раньше он никогда такого не делал.
– Вы не знаете, где он может быть сейчас?
– Можно проверить библиотеку или тренажерный зал. Он ходит в тот, что рядом с парком Журдан. Я буду ждать его звонка.
Полик вспомнил Лемуана. Парк Журдан – одно из его любимых мест охоты.
Поблагодарив Родье, он повесил трубку, потом сообщил Казаль о своих подозрениях.
– Парк Журдан выходит на гуманитарный корпус; по крайней мере, холмистая его часть, рядом с качелями, – отметила Казаль. – Из кабинета профессора Мута на него открывается отличный вид.
– А из парка – отличный вид прямо в кабинет Мута, – добавил Полик.
– Особенно ночью.
– Берем полицейскую машину без маркировки и едем к парку, – сказал Полик.
– Велосипеды сегодня быстрее будут, – возразила Казаль. – К тому же мы сможем въехать прямо в парк, не вызывая подозрений.
Они побежали к Дворцу правосудия, расписались за два велосипеда, папку с делом сунули в седельную сумку и поехали по улице Тьера в сторону парка.
Глава 39. Сочувствие виновному
– Знаешь, – сказала Марин, съезжая с шоссе и проходя первую круговую развязку в Эксе, – я думаю, что могла бы пить розолио все время. Весь день, начав с той фляжки, что у меня в сумочке.
Верлак засмеялся:
– Я тебя понял. Никогда ничего не пил похожего. Невероятно тонкий вкус, даже с моей сигарой я ощущал тон розы.
– Не завидую владельцу винного бара, которому придется все паковать зимой перед ремонтом. Вот почему я оттягиваю с ремонтом квартиры… это же подобно переезду.
– Ты могла бы предложить, что подержишь его розолио у себя, – сказал Верлак, глядя на Марин. Хлопнув ладонью по приборной доске, он добавил: —
Переезд! Кто-то собирал вещи Бернара Родье, как он нам сказал на первом допросе. А Бруно мне сообщил, что у него две полки в кабинете пусты.
– А зачем? Он переезжает в другой кабинет?
– Нет, но он на это надеялся. Родье мне говорил, что Мут обещал ему должность дуайена, и в пятницу он – как выяснилось, преждевременно, – велел своему ассистенту, – Клоду, я теперь вспомнил, – разобраться в кабинете и приготовиться к большому переезду.
– Клоду? Ты думаешь, он взял статую? – спросила Марин, остановившись на красный свет на улице Гамбетта. – А она ведь – вероятное орудие убийства?
– Я так думаю. Ты говорила, что Клод вышел из себя на конференции.
Верлак взял телефон и позвонил Полику, но ответа не получил. Тогда он набрал Фламана, который ответил после первого же гудка. Верлак дал агенту описание статуи и распорядился обыскать квартиру Клода Оссара.
– Да, я теперь вспоминаю, что Клод в тот день был в настоящей истерике, – прошептала Марин.
Светофор наконец переключился, Марин включила первую передачу и поехала чуть быстрее, чем обычно водила на городской улице.
Они припарковались вторым рядом перед домом Марин. Верлак помог ей вытащить чемодан и разгрузить покупки, когда зазвонил его телефон.
– Ты уверена, что тебе не нужно помочь занести вещи? – пошутил он, отдавая ей огромную банку «Нутеллы».
– Нет, за два раза справлюсь, но спасибо. До вечера?
Верлак кивнул и помахал рукой. Сев за руль, он медленно поехал по улице, где жила Марин, и ответил на звонок. Кто бы ни звонил, терпения ему хватало.
– Господин судья? – спросил звонивший.
– Бруно? Я уже еду во Дворец правосудия. Послушайте, я велел обыскать квартиру Клода Оссара. Та статуя, про которую я вам говорил…
– Это здорово, но я вынужден вас перебить, извините. Встречаемся в парке Журдан, возле качелей. Я туда еду на велосипеде. И думаю, что Оссар там же и он как-то связан с Лемуаном.
– С Лемуаном? – переспросил Верлак. – Еду немедленно.
Он повесил трубку, свернул налево на Четвертого сентября, глянув по дороге на квартиру Жоржа Мута. Они с Поликом составили список студентов и преподавателей, способных подняться по крыше, но Оссара не учли: он казался в своей мешковатой одежде слишком толстым. Но он ходит в тренажерный зал, и Верлак вспомнил голос Тьери или Янна, рассказывающего о коллегах-аспирантах: «Когда мы уходили с приема, Клод возвращался домой с тренировки…» и «Вот больше от Клода ничего не услышишь, эти пять секунд…» – тогда это казалось нервозной болтовней.
Он проехал над кольцевой дорогой, свернул прямо за отелем «Король Рене» и остановился у задних ворот парка, выставив в окно свой значок. Ворота еще были открыты. Где находятся качели, он понятия не имел и потому пробежал мимо площадки для игры в шары, оставив ее слева, и помчался по широкой лестнице наверх, где остановился сориентироваться и перевести дыхание. Впереди была ярко-красная детская горка, Верлак приготовился бежать туда, сделал шаг – и остановился. Справа донесся стон.
Верлак быстро спустился по лестнице, ведущей к будке. На полпути была площадка, где лестница меняла направление, а на ней лежал Лемуан под инвалидным креслом. Верлак сбежал вниз, убрал кресло. Наклонившись, он увидел, что Лемуан в сознании, но очень слаб.
– Ничего не говорите, лежите тихо, – сказал он. – Я вызову «Скорую».
Лемуан упал с небольшой высоты. По виску текла струйка крови, Верлак достал полотняный платок и уверенно, но бережно прижал его к ране. Затем вызвал «Скорую» и сел, прислонившись спиной к стене и глядя на часы. Набрал номер Полика, но тот был занят. Верлак положил телефон на бетон и стал смотреть на красный символ анархии, нарисованный спреем на стене. Интересно, подумал он, как Лемуан поднялся по широким ступеням. Потом вспомнил, что с восточной стороны есть подъем без ступеней.
Лемуан снова застонал, закрыв глаза от боли, и Верлак обратил взгляд на него. Он посочувствовал этому человеку – преступнику, да, но сейчас этот несчастный боролся за свою жизнь. Верлак положил руку ему на плечо, слегка стиснул, шепча слова ободрения и утешения. Так бы, подумал он, сделала Марин.
– Марин, – сказал он, и Лемуан открыл глаза.
Верлак стал ему рассказывать о Марин Бонне, о том, как она совершенно не замечает, что она ест и пьет, но как она жадна ко всему новому, как заражает окружающих жизнерадостностью и весельем. Он рассказал Лемуану, как она читает лекции – говорят, они заканчиваются аплодисментами, – о ее скромности и доброте и как она закрывает глаза, покачиваясь под мелодии любимых бразильских песен. И уже собрался рассказать, как она любит Италию, но тут подошла бригада «Скорой». Увидев Лемуана, кто-то шепнул:
– Вот только его нам не хватало.
Верлак сказал:
– Осторожнее, у него рана на голове.
Они быстро и умело положили Лемуана на носилки и понесли к своей машине, которую сумели припарковать возле пятачка для игры в шары.
Верлак повернулся и побежал к детской площадке. Вскоре он увидел стоящих там полукругом людей. Они столпились у здания семнадцатого века – бастиды из желтого камня с красными ставнями. Постройка принадлежала городу, в ней располагалась ассоциация провансальского языка. Проталкиваясь вперед, Верлак взглянул вверх на красно-желтый флаг, развевающийся над толпой, и увидел на крыше человека, но тут же обернулся, услышав, как его окликнули. Полик взял его за рукав и сказал:
– Клод на крыше.
– Как он туда попал? – спросил Верлак.
– Здание было открыто – у ассоциации сегодня вечернее субботнее собрание. Сюда едет полицейский психолог.
– Это его мы и ждем? Я только что нашел Лемуана, он лежал у подножия лестницы.
– Он?..
– Нет. Надеюсь, выкарабкается. Оссар давно там?
– С тех пор как я здесь – минут тридцать.
Дважды он кричал, грозясь спрыгнуть. Мы убрали с детской площадки матерей с детьми, но, сами видите, толпа еще есть. – Полик повел плечом, показывая себе за спину. – В основном члены ассоциации, которые отказываются уходить.
Верлак прислушался к речи пожилой провансальской пары. Он никогда не слышал этого языка.
– Моп Dieu! – вскричала женщина за спиной Верлака.
Верлак и Полик посмотрели вверх: Клод Оссар стоял на краю черепичной красной крыши, покачиваясь, как в трансе.