– Где этот чертов психолог? – шепотом спросил Верлак, затем крикнул, шагнув вперед: – Клод, хватит! Хватит уже смертей!
– Одной больше, одной меньше, – ответил Клод негромко, но вполне слышно.
Верлак думал, что сказать. Может быть, напугать тем, что прыжок с трехэтажного здания Клода не убьет, а сделает инвалидом, как Лемуана. Но вместо этого он крикнул:
– Клод, я поднимаюсь к тебе! Не хочу, чтобы эти люди слышали наш разговор.
Не глядя вверх, он вошел в бастиду и направился по каменным ступеням, пока не оказался перед открытым окном, за которым был виден парк.
– Merde, – шепнул он. Опять Клод вылез на крышу через окно.
Тут он ахнул и шагнул назад: в окне показалось лицо Клода, покрасневшее и безумное.
– Сюда труднее попасть, чем кажется, – сказал он.
– Клод, не спустишься, чтобы мы могли нормально поговорить?
– Чтобы вы убедили меня сдаться? С какой целью?
И он исчез.
– Тогда мне придется выбраться на крышу, – вздохнул Верлак.
Он разулся, чтобы ноги не скользили, снял пиджак, положил его на пол. Мелькнула мысль, что рисковать своей жизнью и жизнью Клода – полное безумие, но прежде чем разум успел возразить, он уже стоял на каменном карнизе, держась одной рукой за нависшую сверху черепицу, другой за красный ставень. На ставне он заметил кованую рукоять сантиметров двадцать в длину, оперся на нее босой ногой и влез на крышу.
– Впечатляет, – усмехнулся Клод.
Он сидел по-турецки, глядя на Верлака.
– Спасибо, – ответил судья, как только смог перевести дыхание.
Он поцарапал руку и порвал рубашку, но других повреждений не было.
– Странное место для разговора. – Верлак в последний момент удержался от слова «допрос». – Это вы звонили Муту и назначили встречу у него в кабинете в пятницу вечером?
– Да, из телефонной будки на улице Мистраль, по дороге домой из тренажерного зала. Увидел этих идиотов, Тьери и Янна, развернулся и позвонил Муту.
– А Лемуан из парка видел вас в кабинете Мута? А потом шантажировал?
– Еще бы! Он и эта всезнайка, Одри Захари. Я им заплатил один раз, а потом так разозлился, что назначил Одри встречу здесь, в парке. Но потом я увидел, что случилось, – он закрыл глаза, – и она не смогла прийти… она погибла… но это не я!
– А что случилось в понедельник вечером, Клод?
– Я ей позвонил и назначил встречу здесь, в парке. Я соврал, сказал, что несу деньги ей и этому калеке Лемуану. Знал, какой дорогой она пойдет, и ждал ее на бульваре Короля Рене. Я только хотел напугать ее. Но когда она переходила дорогу, из переулка возле вокзала вылетела машина и сбила ее. – Он обхватил голову руками. – И даже не сбавила ход.
– И вы ушли, – сказал Верлак.
Оссар кивнул.
Верлак не стал осуждать Клода. Раскаяние было написано на лице молодого человека. Но раскаивался ли он хоть сколько-нибудь после убийства дуайена?
– За что вы убили профессора Мута, Клод?
– За все то, что он собой представлял – богатство, роскошь, ложь, – ответил юноша так, будто этот вопрос ему сильно надоел. – Он сказал доктору Родье, что передаст ему свой пост, а на приеме передумал.
– Но в пятницу вечером вы этого еще не знали.
– Знал. Подслушал разговор доктора Родье с его бывшей женой. Он с ней говорил из телефонной будки, когда ушел с приема.
– Той самой будки на улице Мистраль?
Верлаку она была видна сейчас – та, о которой они с Марин шутили, что она последняя в городе.
– Да. Я шел на тренировку и спрятался в переулке. Доктор Родье достоин этого поста, он никогда не говорит одно, делая другое, он живет так, как жили люди, которых он изучает. Он чистый человек! – продолжил Клод. – Стипендия Дюма была мне обещана Мутом в пятницу днем. А когда я зашел к нему в кабинет в пятницу поздно вечером, он уже передумал. Родители считают, что я ничего не умею, не то что мои братья из школы бизнеса. Мне нужна была эта стипендия, чтобы я мог показать, на что способен. И он обещал. А потом увидел скульптуру слоновой кости у меня в спортивной сумке и рассвирепел. Он сказал мне, что она итальянская, Пивано или как-то в этом роде, но это была неправда. Меня доктор Родье заверил, что это копия. Мы с дуайеном стали за нее драться, и я его ударил. Сперва легко, а потом три раза как следует. Это была быстрая смерть, не те мучения, которым подвергал священников Генрих Восьмой.
«И которым сэр Томас Мор подвергал протестантских проповедников», – подумал Верлак.
Оссар отвлекся, но встал, услышав внизу голоса.
– Вернитесь, Клод, – позвал Верлак, медленно поднимаясь – если придется бежать за ним.
Аспирант посмотрел вниз, повернулся к Верлаку и засмеялся:
– Растянули этот дурацкий брезент. А если я прыгну в другую сторону? Или с другого края крыши этого великолепного здания, защищающего язык, на котором больше никто не говорит?
– Вы правы, прыгнуть вы можете в любую сторону. Но вы верующий, Клод, а самоубийство – грех.
Оссар посмотрел на Верлака, и лицо его посерьезнело.
– Да. «Я убил, чтобы спасти себя». Так сказал святой Бернар.
– Но ваш случай иной, Клод. Святой Бернар говорил о Крестовых походах. А еще он писал, что душа, совершающая грех, подлежит смерти. Вы правда хотите, чтобы ваша душа погибла вместе с телом?
Верлак мысленно поблагодарил Флоранс Бонне, однажды за неуютным семейным обедом процитировавшую эту фразу, потому что Клод, кажется, внимательно слушал. И сел.
– Как я устал, – прошептал он и лег на бок, положив голову на красную черепицу крыши.
– Будем ждать, пока пожарные поставят лестницу, Клод? Что-то такому крупному человеку, как я, совершенно не хочется лезть через окно. – Верлак подался к Оссару, положил ему руку на плечо и прошептал: – Клод, кошмар закончился.
Глава 40. Все еще в надежде на пост дуайена
Около девяти вечера парк опустел. Ворота заперли. Верлак оставил машину там, где стояла, и позвонил Марин на ходу, обходя отель и переходя оживленную кольцевую дорогу.
– Есть в доме еда? – спросил он, когда Марин ответила.
– Вообще-то есть. Курица в духовке. Я надеялась, что ты освободишься и придешь. Ты где?
– Все расскажу дома, – ответил он.
Обходя фонтан Четырех дельфинов, он посмотрел на дом номер одиннадцать, гадая про себя, кто из преподавателей окажется в верхней квартире через несколько месяцев. Лично он ставил на Родье.
– Можешь сделать мне одолжение и разжечь огонь? – спросил он. – Я замерз.
– Уже разожгла восковыми кубиками. Положила их штук пять.
Верлак улыбнулся и сказал:
– Марин, есть кое-что, что я должен тебе рассказать, но не сегодня. Слишком устал. Но обещаю, что скоро расскажу.
– Не беспокойся, – произнесла Марин, но сама тревожилась, что Антуан, быть может, так никогда и не расскажет ей о своих кошмарах о Монике.
Она открыла духовку, потыкала ножом картофелины и морковку – они были готовы. Открыла бутылку красного бургундского, которое рекомендовал ей ее caviste[54] с улицы Италии. Оно было из хорошей местности, Меркюри, и caviste заверил ее, что оно не хуже своих весьма дорогих родственников, а цена в три раза ниже. Она никак не могла себя заставить отдавать за вино те деньги, которые тратил Антуан.
Сев в свое любимое кресло, она стала ждать звонка в дверь, подумав, что все-таки она человек домашний. И была бы счастлива проводить время именно так – ждать на ужин Антуана, который сейчас придет, – или возвращаться домой после лекций, где он ее ждет.
В конце концов, он же намного лучше готовит.
– Я даже не стал наливать себе кофе после того, как попробовал ваш, – сказал Бруно Полик, входя в кабинет Верлака в понедельник утром.
– И правильно. Послушайте, давайте сделаем себе эспрессо в моей машине, а потом пойдем поговорим с Клодом Оссаром. Я вчера велел обыскать его квартиру, где и нашли статую – с пятнами крови, все в той же спортивной сумке.
Ни один из них не признался перед другим, что каждый проспал в ночь на воскресенье почти двенадцать часов подряд, а днем ничего полезного не сделал – разве что Полик позвонил родителям.
– Как там Клод? – спросил Верлак. – Вы не знаете?
– Я по дороге заходил в камеры для задержанных. Он хорошо позавтракал и кажется спокойным. Сегодня из Парижа родители его приедут, а Бернар Родье уже там, ждет своей очереди с ним поговорить.
– Пойдем и мы. Вполне можем перед встречей с Клодом пообщаться с доктором Родье.
В комнату ворвался Ив Руссель, чудом не выплеснув Полику на белую рубашку кофе из чашки, которую тот держал в руках.
– Мы нашли «БМВ»! – объявил он. – И сопляков, которые это сделали.
– Машину, сбившую мадемуазель Захари? – уточнил Верлак.
– Да, никаких сомнений. Машину они бросили в лесу возле Рьяна – какой-то охотник обнаружил ее в воскресенье утром. Я послал бригаду, и они весь день работали, стараясь найти отпечатки, совпадающие со следами двух рецидивистов из Марселя. А потом – угадайте, что было? Эти два панка залегли на дно на всю неделю, а вчера поздно ночью пытались взорвать банкомат в Гарданне и попались патрульным. Те же самые ребята. Я еду в Гарданн, привезу их сюда и нагоню на них страха. – Руссель остановился перевести дыхание. – Как там тот парнишка внизу?
– Вот сейчас пойдем с ним беседовать, – ответил Верлак.
– Что ж, удачи. Я поехал! – бросил Руссель, выходя.
Бернар Родье сидел в глаженом бежевом костюме на деревянной скамье в подвале Дворца правосудия. При виде судьи и комиссара он быстро встал:
– Мне нужно увидеть Клода. После вашего сообщения вчера вечером я не мог заснуть. Оказался здесь, как только меня могли бы впустить.
– Пойдемте с нами в эту комнату, – предложил Верлак, придерживая дверь в небольшой кабинет.
Полик сообщил Родье то же, что уже говорил Верлаку: Клод выглядит спокойным и ест хорошо.
– Что мне больше всего не дает покоя, так это убийство дуайена из-за меня, – сказал Родье, вынимая платок и вытирая лоб.