Впрочем, после обеда, когда вы как следует отдохнете с дороги, я с великим удовольствием покажу вам дом и познакомлю вас с системой, которая, по моему мнению, а также по мнению всех, кому случалось видеть ее в действии, несравненно эффективнее всего, что удавалось раньше придумать.
– Это ваша собственная система? – спросил я. – Вы сами ее создали?
– Да, и я горд, что могу назвать ее своей – во всяком случае, до некоторой степени.
Так мы беседовали с мосье Майяром час или два, в продолжение которых он показывал мне сад и оранжерею.
– Ваше знакомство с пациентами придется несколько отложить, – объявил он. – Для впечатлительного ума всегда есть что-то более или менее гнетущее в таких зрелищах, а я не хотел бы лишать вас аппетита перед обедом. Мы непременно пообедаем. Я угощу вас телятиной а-ля Мену с цветною капустой в соусе veloute259 и вы запьете ее стаканом кло-де-вужо. Тогда уж мы как следует укрепим ваши нервы.
В шесть позвали к обеду; мой хозяин провел меня в salle a manger260, просторную комнату, где нас уже ждало весьма многочисленное общество – всего человек двадцать пять –
тридцать. Это были, по-видимому, люди знатного происхождения и, несомненно, наилучшего воспитания, хотя должен признаться, что наряды их показались мне непо-
259 здесь: под бархатным соусом (франц.)
260 столовую (франц.)
мерно роскошными, как-то слишком грубо напоминавшими показную пышность vieille cour261. Мое внимание привлекли дамы: они составляли почти две трети приглашенных, и некоторые были одеты так, что парижанин не нашел бы в их туалетах даже намека на то, что сегодня принято считать хорошим вкусом. Так, многие женщины в возрасте никак не менее семидесяти оказались прямо-таки обвешанными драгоценностями – кольцами, браслетами, серьгами, а их грудь и плечи были бесстыдно обнажены. Я
заметил также, что очень немногие наряды были хорошо сшиты, – во всяком случае, очень немногие из них хорошо сидели на своих владельцах. Оглядевшись, я заметил красивую девушку, которой мосье Майяр представил меня в маленькой гостиной; но каково же было мое изумление, когда я увидел на ней юбку с фижмами, туфли на высоком каблуке и грязный чепец из брюссельских кружев, который был ей настолько велик, что лицо выглядело до смешного маленьким. Когда я видел ее в первый раз, она была в глубоком трауре, что очень к ней шло. Одним словом, в одежде всех собравшихся чувствовалось нечто странное –
нечто такое, что в первую минуту снова вернуло меня к прежним мыслям о «системе поблажек», и я подумал, что мосье Майяр решил до конца обеда держать меня в неведении относительно того, кто такие наши соседи: по-видимому, он опасался, что обед за одним столом с сумасшедшими не доставит мне особенного удовольствия.
Однако я сразу же вспомнил рассказы парижских друзей о южанах – какой это странный, эксцентричный народ и как
261 старого двора (франц.)
упорно они держатся за свои старые понятия, – а разговор с двумя-тремя гостями немедленно и окончательно рассеял все мои подозрения.
Что касается самой столовой, то ей не хватало изящества, хотя, пожалуй, в удобстве и достаточно больших размерах ей нельзя было отказать. Ковра на полу не было, –
впрочем, во Франции часто обходятся без ковров, – не было и занавесей на окнах, ставни были закрыты и заперты крепкими железными засовами,
положенными крест-накрест, какие мы видим обыкновенно на ставнях лавок. Столовая, как я успел установить, занимала одно из прямоугольных крыльев chateau. Окна выходили на три стороны, а дверь – на четвертую; всего я насчитал не меньше десяти окон.
Стол был сервирован роскошно, сплошь уставлен блюдами и ломился от всевозможных тонких яств. Это поистине варварское изобилие не поддается описанию.
Мяса было столько, что хватило бы для пира сынов Енаковых262. Никогда в жизни не видывал я столь широкого, столь необузданного расточения жизненных благ. Но вкуса во всем этом ощущалось очень немного, и мои глаза, привыкшие к ровному мягкому свету, жестоко страдали от ослепительного сверкания бесчисленных восковых свечей в серебряных канделябрах, которые были расставлены на столе и по всей комнате – везде, где только удалось найти для них место. Прислуживало несколько расторопных лакеев, а за большим столом в дальнем углу сидело человек
262 …сынов Енаковых – согласно библейской легенде, племя исполинов в Палестине (Библия. Числа, XIII, 34).
семь-восемь со скрипками, флейтами, тромбонами и барабаном. Эти молодцы жестоко досаждали мне за обедом, извлекая время от времени из своих инструментов бесконечно разнообразные звуки, которые должны были изображать музыку, и, по-видимому, доставляли большое удовольствие всем присутствовавшим, за исключением меня.
В общем, я никак не мог избавиться от мысли, что во всем происходящем перед моими глазами очень много bizarre263, но ведь в конце-то концов на свете встречаешь людей любого склада, с любым образом мыслей, любыми традициями и привычками. К тому же я достаточно путешествовал, чтобы стать приверженцем принципа nil admirari264, и вот, сохраняя полное хладнокровие, я занял место по правую руку от хозяина и, отнюдь не страдая отсутствием аппетита, воздал должное щедрому угощению, которое передо мною стояло.
Беседа за столом была оживленной и общей. Дамы, как водится, болтали без умолку. Вскоре я убедился, что общество почти целиком состояло из людей образованных; а сам хозяин оказался неисчерпаемым источником веселых анекдотов. Видимо, он любил поговорить о своих обязанностях директора Maison de Sante, и вообще все присутствовавшие, к великому моему изумлению, с большой охотой рассуждали о помешательстве. Забавные истории относительно разных «пунктиков» пациентов следовали одна за другой.
263 причудливого, странного (франц.)
264 ничему не удивляться (лат.)
– Был у нас здесь один тип, – заявил низенький толстяк, сидевший справа от меня, – был у нас здесь один тип, который вообразил себя чайником. К слову сказать, прямо поразительно, как часто в мозгу у помешанных застревает именно эта бредовая идея. Едва ли найдется во Франции хоть один сумасшедший дом без такого человека-чайника.
Наш господин был чайником английского производства и каждое утро исправно начищал себя оленьей замшей и мелом.
– А еще, – подхватил высокий мужчина, сидевший напротив, – был у нас здесь не так давно один субъект, который вбил себе в голову, что он осел, – говоря в переносном смысле, он был совершенно прав, этого нельзя не признать. И какой же беспокойный был пациент, сколько трудов нам стоило держать его в узде! Одно время он не желал есть ничего, кроме чертополоха; но от этой фантазии мы его живо избавили, настаивая на том, чтобы он ничего другого не ел. А к тому же он еще постоянно лягался – вот так… вот так…
– Мсье де Кок, извольте вести себя прилично, – прервала оратора пожилая дама, сидевшая рядом с ним. –
Поосторожнее, прошу вас, не дрыгайте ногами. Вы мне испортили все платье, а ведь оно парчовое! Разве так уж необходимо, в самом деле, иллюстрировать свою мысль столь наглядным способом? Наш друг легко понял бы вас и без того. Честное слово, вы почти такой же осел, каким воображал себя тот бедняга. У вас все это так естественно получается, право!
– Mille pardons, Mamselle! 265 – отвечал мсье де Кок, выслушав такое внушение. – Тысяча извинений! У меня и в мыслях не было причинить вам хоть малейшее неудобство!
Мадемуазель Лаплас, мсье де Кок имеет честь пить за ваше здоровье!
И с этими словами мсье де Кок низко поклонился, весьма церемонно поцеловал кончики своих пальцев и чокнулся с мадемуазель Лаплас.
– Разрешите мне, mon ami, – сказал мосье Майяр, обращаясь ко мне, – разрешите предложить вам кусочек этой телятины а-ля святой Мену – она бесподобна, вот увидите!
В это мгновение трое дюжих лакеев после долгих усилий благополучно водрузили наконец на стол огромное блюдо, или, вернее, целую платформу, на которой, как я сначала решил, покоилось monstrum, horrendum, informe, ingens, cui lumen ademptum266. При ближайшем рассмотрении оказалось, впрочем, что это всего-навсего маленький теленок: он был зажарен целиком и стоял на коленях, а во рту у него было яблоко, – так обычно жарят в Англии зайцев.
– Благодарю вас, не беспокойтесь, – ответил я. – Сказать по правде, я не такой уж поклонник телятины а-ля святой… как бишь вы ее назвали? Мне кажется, что желудок мой с ней не справится. Попробую-ка я, с вашего разрешения, кролика, – вот только тарелку переменю.
На столе было еще несколько блюд поменьше, с обыкновенной, как мне показалось, крольчатиной
265 Тысяча извинений, мамзель! (франц.)
266 страшное, нечто огромное, жуткое, детище мрака (лат.) – Вергилий. «Энеида», III, 658.
по-французски, – лакомейший morceau267, смею вас заверить.
– Пьер, – крикнул хозяин, – перемените господину тарелку и положите ему ножку этого кролика au chat268.
– Этого… как?
– Этого кролика au chat.
– Гм, благодарю вас, не стоит, пожалуй. Лучше я возьму себе ветчины. «Никогда не знаешь толком, чем тебя кормят за столом у этих провинциалов, – подумал я про себя. – Благодарю покорно, не нужно мне ни их кроликов под кошку, ни в равной мере кошек под кролика».
– А еще, – подхватил оборвавшуюся было нить разговора какой-то гость с бледным, как у мертвеца, лицом, сидевший на конце стола, – а еще, припоминаю, был у нас однажды среди прочих забавных чудаков пациент, который упорно утверждал, будто он кордовский сыр, и ходил повсюду с ножом в руке, приставая к приятелям и умоляя их отрезать у него ломтик от ноги.
– Да, несомненно он был полный идиот, – вмешался тут еще кто-то, – но все же его и сравнивать нельзя с тем экземпляром, который каждому из нас известен, за исключением лишь вот этого приезжего господина. Я говорю о человеке, который принимал себя за бутылку шампанского и то и дело откупоривался, стреляя пробкой и шипя, – вот таким манером…