— Ого! Такого поворота я не ожидала, — рассмеялась Ангелина Тихоновна.
— А почему бы и нет? — расплылся в улыбке Краснопеев. — Всякое может случиться. Любовь, знаете ли, болезнь опасная.
— Вижу вам уже натерпится начать игру. Но позвольте я закончу объяснение…А вот, если бы их желания совпали, то госпожа Нижегородцева могла бы в ответ назвать и азалию, рядом с которой стоит иное предложение: «Любимый, как долго я тебя ждала!». Всем ясно? Таким образом, надеюсь, ваши чувства вновь приобретут остроту и яркость. Что ж, сдаю колоду. Каждый получает по двенадцать карт. Я начинаю… с госпожи Сафроновой:
— Сирень.
— Ромашка, — ответила актриса и расплылась в улыбке.
— Теперь очередь Ангелины Тихоновны, — пояснил Иванов. — Прошу вас передать карту кому вздумается. Здесь не обязательно соблюдать правила часовой стрелки. Главное, сохранять очерёдность. Ваш ход. Кто примет вашу карту?
— Иван Кузьмич, — вздохнула Нижегородцева. — Ну, хорошо, пусть будет астра…
Тем временем, Ардашев, игравший белыми фигурами и доктор Нижегородцев — чёрными, уже разыграли Ферзевый гамбит. Николай Петрович выбрал защиту Чигорина. Игра постепенно перешла в миттельшпиль[1]. Адвокат рвался к левому флангу противника. Чёрный Слон Нижегородцева оказался под ударом. И по всему выходило, что «жить» ему осталось не более одного хода. Партия обострялась. Музыка струнного квартета умиротворяла. Время от времени, слышался переливчатый женский смех.
— Ландыш, — пролепетал нежный голосок.
— Ага! А вам левкой! — пробасил кто-то.
— Что? Да как вы смеете? Получайте гвоздику, — возмутилась дама.
— Герань, — выговорил настойчивый мужской голос.
— Колокольчик, — пропела чья-то супруга.
— Ой, тогда калла, — разочаровано заявил чей-то муж, не получив взаимного расположения у чужой, но тайно обожаемой, жены.
— Роза, я говорю вам роза, — дрожащим голосом проронила гостья.
— Генурис, простите гинура,…».
— Надо же, генурис… — чуть слышно вымолвил присяжный поверенный, помрачнел и, не отрывая взгляда от шахматной доски, мысленно перенёсся к событиям восьмилетней давности.
Ардашев очнулся. Темнота. Попытался поднять голову — сильно ударился лбом о каменную плиту. Тело затекло и ныло от однообразного положения. Попробовал приподнять ногу, но шершавая каменная поверхность больно ударила по коленной чашечке. «А, может, мне это просто снится? Да нет же, мокрый пот, нечем дышать. Где я? В могиле? В склепе? Меня что…заживо похоронили? Сколько я тут нахожусь? Но как это могло случиться? Стоп-стоп. Первым делом надобно успокоиться и постараться всё вспомнить. Весь день я составлял опись находок в лагере австрийских археологов. А вечером, к руководителю экспедиции доктору Хольцеру пришли эти двое. Представились голландскими археологами из Александрии. Сказали, что ведут там раскопки. Хольцеру ничего не оставалось, как пригласить их к ужину. Они достали из рюкзака консервы и коньяк. Сидели за столом и говорили о науке. Пили, ели, а потом вдруг я почувствовал себя плохо и ушёл в палатку. Прилёг на походную койку. Всё. Больше ничего не помню…Выходит, эти двое меня и похоронили заживо? Но как они вывезли меня из лагеря? И зачем? Проще было отравить…Так-так… Надо думать, как отсюда выбраться. Помнится, читал когда-то в одном романе, что делать, если человек заснул летаргическим сном, а его приняли за мёртвого и заживо закопали в гробу. Во-первых, нельзя тратить воздух. В классическом гробу запас воздуха, примрно, на час, максимум, на два. Потому необходимо глубоко вдыхать и медленно выдыхать. Вдохнув, нельзя глотать, это вызывает гипервентиляцию — опасное явление, которое происходит при частом поверхностном дыхании, когда вдох производится в верхней части грудной клетки, что приводит к снижению уровня углекислого газа в крови. Кричать бессмысленно. Крик приводит к панике. В результате усиливается сердцебиение и дыхание, а значит и расход воздуха. Ни в коем случае не стоит зажигать спички или зажигалку, это отнимает кислород…Кстати, а что у меня в карманах? Часы? Отлично. — Ардашев опустил руку, вынул золотой «Мозер», открыл крышку и завёл. Механизм заработал. Он нажал на кнопку — заиграла привычная музыка. Саркофаг, точно гитарная коробка усилил звучание. Извне донёсся чей-то голос. А вот теперь надо было звать на помощь. Набрав полные лёгкие воздуха, прокричал:
— Энахуна![2]
Послышалась арабская речь, и плита сдвинулась. От яркого света разведчик зажмурился.
— Ахреб![3] — произнёс кто-то.
Ардашев открыл глаза: на груди сидел скорпион. Местные бродяги с интересом разглядывали европейца…
— Ваш ход, Клим Пантелеевич, — нетерпеливо выговорил доктор Нижегородцев.
— Да-да, простите, задумался… Ну что ж, тогда я возьму вашу пешечку и объявлю шах. Слону недолго осталось почивать…
— Не страшно. Им и закроюсь.
— Это ещё как сказать, дорогой Николай Петрович. Вам опять шах Конём и, по-моему, мат.
— Как же это я не заметил? — разочарованно вымолвил доктор.
— Бывает.
К столу, где играли во «Флирт цветов» подошла горничная и что-то шепнула хозяину. Иванов поднялся и объявил:
— Дорогие дамы и господа, прошу всех перейти в соседнюю комнату. Стол уже накрыт. Попробую вас удивить магрибской кухней. Мне удалось на две недели выписать из столицы повара, который знает в этом толк. Милости прошу.
Гости послушно поднялись и прошли в другую залу. Туда же проследовал и струнный квартет.
— Итак, я, пожалуй, расскажу вам немного о тех краях, которые мне недавно довелось посетить, — начал хозяин дома. — Не скрою, магрибская кухня мне особенно запомнилась, во время путешествия по Северной Африке и Ближнему Востоку. Кстати, именно оттуда я привёз самого ядовитого бледно-жёлтого, так называемого палестинского скорпиона, именуемого генурисом. Укус его смертелен. Если вы не хотите быть его жертвой, то берите его за последний сегмент хвоста там, где жало. Это паукообразное существо живёт не более пяти лет. Охотится ночью. Его жертвами обычно становятся черви, многоножки, сверчки и мухи. Я его кормлю один раз в неделю. Это двенадцатый ядовитый скорпион моего террариума. В природе насчитывается множество видов этих паукообразных, более полутора тысяч, но только пятьдесят из них ядовиты настолько, что их укус может привести к смерти. В Северной и Западной Африке проживают племена, отлавливающие гигантских скорпионов и собирающие их яд.
— Простите, Василий Фёдорович, а чем можно объяснить ваш интерес к этим достаточно неприятным существам? — убирая в карман очки, осведомился учитель.
— Не знаю, Александр Николаевич. Трудно сказать. Привлекает и всё. Может, виновата культура древнего Египта, которая насквозь пропитана образом этого создания. Вспомните, хотя бы Богиню Селкет в виде сфинкса-скорпиона… Но давайте вернёмся к магрибской кухне. Здесь на столах лежат приборы: вилки, ложки, ножи. В Марокко ложку используют, только для того, чтобы полить бульоном блюдо. Всё едят руками. На стол, как видите, поданы алкогольные напитки, тогда как в этих магометанских странах алкоголь строжайше запрещён. В данном случае, я постарался предложить вам угощения сродни тем, что бывают в богатых аристократических домах Рабата, Касабланки или Тлемсена. Обычно там обед начинается с горячего таджина, затем подаются салат мишуи, бастелла, бриуаты. Потом несут жаренную птицу, мясные таджины, и, наконец, кускус. Гости не прикоснуться к еде пока хозяин дома не скажет… — он потёр нос и смущенно добавил: — простите, запамятовал…
— Бисми лла! Магометанский термин для обозначения фразы, с которой начинается каждая сура Корана, кроме девятой: «во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного», — помог Ардашев.
— О да! Благодарю вас! Должен сказать, друзья, Клим Пантелеевич прекрасно владеет арабским и знает тамошнюю магрибскую жизнь лучше меня. Вы, как я понимаю, не раз бывали в тех краях? — осведомился Иванов у Ардашева.
— Да, вояжировал лет восемь назад, — скромно признал присяжный поверенный, — продолжайте, прошу вас, очень интересно.
Рассказ длился ещё пару минут, после чего все приступили к еде.
Гости вели себя непринуждённо, и, то и дело, поднимали бокалы за именинника. Незаметно подкрался и Новый 1909 год. К утру, устав от излишеств, пары стали расходиться.
IV
— Эх, Ефим Андреевич, кто бы мог подумать? Был человек, и нет. А ведь денег девать было некуда…Мерзостей этих понатащил со всего света. От них и почил. И надо же — аккурат на Васильев вечер!
— И не говорите, — Поляничко открыл табакерку, размял пальцами щепоть табаку и поочерёдно заткнул зельем обе ноздри. — Ирония судьбы, Антон Филаретович. Но, право слово, того чёрного скорпиона вы зря затоптали. Небось редкий был вид, огромный, размером со среднего речного рака. Его в музей надобно было сдать, в коллекцию господину Прозрите-те-те… — начальник сыскного отделения вынул белоснежный платок и, прикрыв им нос, смачно чихнул, а потом высморкался. — Прозрителеву. Да-с. Простите-с. Ох и зол этот табачок! До слёз пробирает, точно хрен! Недавно купил в лавке на Александровской. А городовой, молодец. Всех скорпионов собрал. Не побоялся.
— А как было не прикончить эту тварь? Вы же видели, как он хвост поднял, будто петух, и попёр на меня, и попёр, — огрызнулся Каширин.
— Веником бы прикрыли его и в совок, да в ящик. И крышку бы задвинули. Дел-то. А что если этот паукообразный немалых денег стоил? Не зря же Иванов его из-за дальних морей привёз.
— На свою погибель, — вздохнул помощник начальника сыскного отделения.
— Это да. Ну что там, доктор скоро закончит осмотр? Тут и слепому всё ясно. Нечего антимонию разводить. Выпишем разрешение на погребение — и дело с концом. Праздник всё же, а мы тут вокруг трупа хоровод водим, а надобно вокруг ёлки.