— А кому выписывать? У покойника ни жены, ни детей. Жил анахоретом, да любвиобильничал. Это всем известно. Говорят, давеча для него в спальне целый дамский оркестр музицировал в чём мать родила.
— Ну, положим, не оркестр, а квартет…
— Скажите тоже, Ефим Андреевич! Квартет! Мало что ли? Это, как-никак четыре дамочки. Одна краше другой. Представляете? Вот вы, хоть раз с четырьмя мамзельками кувыркались?
— Грех это, супружнице изменять. Седьмая заповедь.
— Вот и я про то… Так что будет Иванов в аду на сковородке жариться. И поделом.
— Не нравятся мне ваши измышления, — Поляничко расправил нафиксатуаренные усы и грозно посмотрел на подчинённого. — Вы когда последний раз в Успенском храме были? Что-то давненько я вас там не видывал. Или церковь поменяли?
— Никак нет-с. Куда же я от отца Михаила денусь?
— Так приходите чаще. А то не молитесь, не каетесь, не причащаетесь…Отсюда мысли у вас греховные в голове роятся, как червяки в гнилом яблоке. Не гоже стражу порядка в таком разумении рассуждать.
— Виноват-с.
— Я вот, признаться, за птичек переживаю. Посмотрите, какая красота. Кто их теперь кормить будет, заботиться?
— Может, в первую гимназию обратиться? У них там зоологический уголок… Глядишь, возьмут да и рассуют по клеткам.
— А пальмы? Их-то куда? Может, в ресторацию какую? Нет, тут надобно иного рода действия применить, по циркуляру: отписать отношение городскому голове. Пусть кумекает.
— И то дело, Ефим Андреевич. На то он и голова. И с рыбками пущай разберётся. А нет, так и на сковородку можно. Там зеркальные карпы ого-го! Фунта на три-четыре, а то и на пять-шесть потянут.
— Да побойтесь Бога, Антон Филаретович! Нешто можно так, а?.. Красота-то какая, а вы — «на сковородку». Была бы весна, я бы сам их в Сипягин пруд выпустил. Пусть бы размножались, малёк бы пошёл. Нет-нет, без городской власти мы только дров наломаем. Как придём в управление, напишите отношение: так, мол, и так, в результате несчастного случая, причинившего смерть купцу первой гильдии Иванову Василию Фёдоровичу, посредством укуса скорпиона на Васильев вечер в канун нового 1909 года…
В этот момент в фойе послышались чьи-то шаги.
— Видать уже фельдшера подъехали на больничной карете, а наш эскулап до сих пор в чистописании упражняется. Тоже мне, письмоводитель нашёлся, — вздохнул Поляничко и повернулся к двустворчатой двери, ведущей в зал.
— Добрый день, господа.
— О! Господин присяжный поверенный! А позвольте полюбопытствовать: каким сквозняком вас сюда занесло? — осклабился Каширин.
— Тем же, что и вас. Я ведь был среди гостей, и когда уходил, Василий Фёдорович был в добром здравии.
— И, вероятно, в сильном подпитии, если столкнул крышку со стеклянного ящика, в котором сидели скорпионы. Они, окаянные, и повылазили. Один супостат добрался до спальни и ужалил бедолагу прямо в шею, — резюмировал Поляничко.
— Позвольте-позвольте, господа, но это же нонсенс! Они не могли самостоятельно выбраться из этого ящика.
— Да бросьте, господин адвокат, морочить нам голову! — Каширин махнул рукой и открыл портсигар. — Совершенно ясно, что купец заснул спьяну, а его питомцы с ним расправились. Вы вот упомянули, что были вчера в числе приглашённых, а, говорят, тут в запрещённую «железку» резались на астрономические суммы. Вы в этом участвовали?
— Что за чушь! Мы с доктором Нижегородцевым играли в шахматы, остальные были заняты «Флиртом цветов». Игра есть такая. Цветы называли: ландыш, розу, генурис, простите, гинуру… — Ардашев вновь мысленно унёсся в прошлое.
…Через сутки после своего удивительного спасения «австрийский археолог» пил чай в кабинете полковника Евстафьева.
— А всё-таки, Клим Пантелеевич, вы везунчик. Выпутались из такой ситуации! Британцы не простили вам утечки турецко-английского плана блокирования проливов Босфор и Дарданеллы, и потому решили расправиться столь изуверским способом. Вместо яда, добавили в коньяк снотворного и заживо замуровали в гробнице на кладбище мамлюков. Кстати, завербованного вами агента они прикончили. Но перед смертью долго пытали. Он-то вас и выдал.
— Вполне вероятно.
— Хорошо, что британцы вашего золотого Мозера не забрали, не смородёрничали. Часики-то и спасли. Англичане всё предусмотрели, а вот не знали, что нас православных Господь в беде никогда не оставит, тем более на Васильев вечер. — Полковник подошёл к окну, и, заложив руки за спину, спросил: — А скорпиона, думаете, они вам подбросили?
— Безусловно. Это очень опасный вид. Самый ядовитый. Так называемый палестинский скорпион, или генурис. К тому же, в тёмное время суток он выходит на охоту, а днём, когда в пустыне стоит адская жара, отдыхает. Ночью ведь прохладно и запахи становятся острее, да и жертвы спят, к ним легче подползти незаметно и ужалить. Меня, как вы понимаете, англичане «хоронили» ночью. А в это время скорпион не стал бы искать укрытия в склепе.
— Что ж, послезавтра можете отправляться в Россию. В Александрию прибывает «Королева Ольга». Слава Богу, эта командировка для вас закончилась успешно. Благодарю за службу…
— А не разрешите ли, господа, осмотреть труп? — осведомился Ардашев.
— Да Бога ради, — запросто ответил Поляничко. — Только зачем? Или вы не верите в то, что укус скорпиона может быть смертельным?
— Так вы позволите? — настоял Ардашев.
— Прошу.
Клим Пантелеевич прошёл в спальную комнату.
Труп был раздет и лежал на кровати. Его исподнее покоилось рядом, на стуле. Трудно было поверить, что ещё несколько часов назад это мёртвое тело было живым человеком со своими страстями, заботами и мечтами. А теперь называлось просто — останки. Жизнь скоротечна, но ещё призрачнее — граница перехода из одного мира в другой.
— А, Клим Пантелеевич! Пришли полюбопытствовать? Говорят, вы тоже были на этом празднике? — поинтересовался толстый, невысокий, с бегающими свиноподобными глазками, человек. Звали его Анатолий Францевич Наливайко, судебный врач.
Присяжный поверенный кивнул и спросил:
— Место укуса не покажете?
— Да вот оно. Скорпион забрался спящему на шею, тот, видимо, решил его стряхнуть, и получил укус. След характерный. И покраснение имеется. Я всё отразил в протоколе. Хотите прочесть?
— Пожалуй, я для начала осмотрю труп.
Адвокат обошёл тело и остановился у ног. Присев, он стал рассматривать подошвы умершего, а потом вдруг повернулся к доктору и спросил:
— Не одолжите лупу?
— Да, пожалуйста.
— Не кажется ли вам доктор, что на правой пятке след от укола шприцем? Ардашев протянул ему лупу.
Наливайко подошёл и принялся изучать место, на которое указал Клим Пантелеевич.
— Похоже, — кивнул медик.
— Согласитесь, что укол сделан непрофессионально. Даже кровь запеклась.
В спальню вошли Поляничко и Каширин.
— Что вы этим хотите сказать? — с недоумением выговорил судебный врач.
— Дело в том, господа, что купец первой гильдии Василий Фёдорович Иванов скончался не от укуса скорпиона, пусть даже самого ядовитого, именуемого генурисом, или палестинским скорпионом, а от укола в пятку. След его хорошо виден.
— То есть как? — спросил Каширин.
— Именно так, и никак иначе.
— Вы согласны с доводами адвоката? — Поляничко уставился на доктора.
Тот пожал плечами и вымолвил неуверенно:
— Возможно-с…
— И что прикажете нам теперь делать, господин присяжный поверенный? Где искать убийцу? — процедил сквозь зубы помощник начальника сыскного отделения.
— Совершенно понятно, что преступник был среди гостей. Итак, я перечислю всех присутствующих (кроме хозяина и дамского оркестра, горничная и повар — они не в счёт): заведующий городским ломбардом Сафронов с женой Анной Евграфовной, Иван Кузьмич Краснопеев с супругой Натальей Сергеевной, учитель физики Ставропольского учительского института Шилохвостов с женой — Антониной Андреевной, доктор Нижегородцев с супругой и, соответственно, я с Вероникой Альбертовной.
— Если убрать вас с женой и доктора Нижегородцева с супругой, то тогда останутся только шестеро? — предположил Поляничко.
— Вы правы.
— Но как узнать, кто преступник?
— У меня есть некоторые подозрения, но они должны подтвердиться. Для этого мне потребуется ваша помощь. Придётся выяснить несколько моментов, о которых я вам сейчас расскажу. Думаю, на это уйдёт два-три часа, не более. Затем, попрошу вас пригласить сюда всех, кого я перечислил, включая и доктора Нижегородцева.
— С женой? — осведомился Каширин.
— Не обязательно. Как нет необходимости в присутствии и моей супруги. Но прежде, чем все вчерашние гости здесь соберутся, я должен буду получить от вас ответы на мои вопросы. А они будут следующие…
V
Вечером первого января в Ставрополе стояла тихая, безветренная погода, что для этих мест большая редкость. Мороз крепчал. Снег скрипел под полозьями, как старый паркет. Луна, как гигантская люстра, освещала небо. Её свет сливался со снегом, образуя белый, фон, который, точно экран синематографа, отображал на своей поверхности дома, деревья и редких прохожих.
К особняку на Мавринской подъезжали сани. Вчерашние гости с каменными лицами входили в дом. В передней их встречал городовой.
Присутствующие расселись в большой зале. Владелец ломбарда Сафронов с супругой утонули в двух глубоких креслах, Краснопеевы — предпочли разместиться за столом. Поляничко, сидя на стуле, с невозмутимым видом читал «Северокавказский край», а Каширин явно недовольный тем, что в праздничный день пришлось находиться на службе, с досадой тушил в хрустальной пепельнице очередную папиросу, бросая нетерпеливые взгляды в сторону Ардашева. Между тем, сам присяжный поверенный прохаживался от одного окна к другому с неизменной коробочкой ландрина в руках. Он ждал появления четы Шилохвостовых. Наконец, к восьми вечера собрались все.