– Что это было за дело?
– Я не знаю подробностей, но помню, что ему нужно было зайти к мистеру Ирланду по поводу какого-то пальто. Перед выходом он привел себя в порядок в маленькой гардеробной напротив гостиной. Это было сразу после того, как он выпил чай, то есть примерно через четверть часа после его прихода.
– Когда вы увидели его в следующий раз?
– Не раньше одиннадцати. Думаю, где-то в четверть двенадцатого.
Мистеру Кеммису пришло в голову, что алиби Бернарда Ганнинга в значительной степени опирается на двух других подозреваемых: его жену и Патрика Моана. В совокупности эти двое рассказали о местонахождении Ганнинга в период с шести до одиннадцати вечера в день убийства. Можно ли было положиться на их слова?
– А что вы делали после того, как он вышел?
– Я осталась в комнате с детьми, помыла посуду, а потом пошла за хлебом к Маундерсу на Черч-стрит.
– Неужели! Вы не говорили нам об этом раньше. Вы кого-нибудь встретили по дороге?
– На обратном пути я заглянула к миссис Вудс на Конститушен-Хилл, но надолго там не задержалась. Я вернулась одна и зашла на станцию под часами у платформы.
– В котором часу вы вышли за хлебом?
– Около половины седьмого. Вернулась примерно в четверть восьмого и поднялась по черной лестнице, чтобы потушить газовый свет в офисах.
Мистер Кеммис попросил ее повторить свой рассказ о передвижении по зданию, педантично проверяя каждую деталь. Явных несоответствий он не заметил.
– Миссис Ганнинг, было ли что-то, что вы видели или делали, о чем вы не сказали нам во время первой беседы?
– Ну, мистер Кеммис, я уже говорила вам, что пошла вниз после проверки офисов в восемь часов. Затем я села здесь, в своей гостиной, за шитье. Но, кажется, я забыла сказать, что мистер Лински из адвокатского офиса и еще один человек, которого я не знаю и никогда раньше не видела, вошли и попросили огоньку. Я дала им три спички, чтобы зажечь газ.
– Мы знаем об этом. Да, и еще… когда вы с мужем легли спать?
– После возвращения – это было около пяти минут двенадцатого – мой муж снял ботинки или туфли, уж не помню, в чем он был, и посидел четверть часа или около того. Затем мы оба поднялись в спальню по черной лестнице. Когда мы проходили через холл, он сказал Кэтрин запереть дверь, выходящую на станцию.
– В котором часу это было?
– По часам на станции было двадцать минут двенадцатого.
– А когда вы спустились к завтраку следующим утром, вы уверены, что окна с лестницы, выходящие на станционную платформу, были закрыты?
– Уверена.
Возвращаясь в свой кабинет, мистер Кеммис размышлял о том, что в очередной раз остался без ответа. И все же, и все же… Смутные подозрения начали складываться в нечто, похожее на уверенность. Он не доверял Ганнингам: они не только жили в этом здании, но еще и владели ключами от всех дверей, а орудие убийства было взято с того самого склада, где работал Бернард Ганнинг. Возможно, у них был сообщник, но он все больше убеждался в их причастности к трагедии.
Размышления прервал один из детективов-констеблей, которым было поручено вести обыск. Они что-то нашли. Мистер Кеммис последовал за ним в подвал, но на этот раз не к Ганнингам, а в соседнюю квартиру, которую занимал начальник станции Патрик Хэнбери и его семья. Хэнбери уже был допрошен и исключен из списка подозреваемых, так как имел неопровержимое алиби. В четверг, когда произошло убийство, он простоял на платформе станции без перерыва до 10 часов вечера, что подтвердили несколько носильщиков. Но теперь он выглядел встревоженным, так как в ведре для золы возле его печи полицейские обнаружили кусок окровавленной ткани.
Хуже того, он совершенно не мог объяснить, что это такое и как оно туда попало. В конце концов, его протесты по поводу своей неосведомленности привели в комнату жену, укладывавшую дочерей спать. Когда он объяснил ей ситуацию, она рассмеялась, не обращая внимания на серьезные последствия находки, сделанной в ее собственном доме, а затем повернулась к офицерам и сказала, что найденный ими предмет не является одеждой, а представляет собой салфетку, которой, по ее словам, пользовалась их служанка Мэри Митчелл. Видя, что мужчины не поняли смысла сказанного, она как можно деликатнее объяснила, что именно имела в виду под словом «салфетка». Ее муж улыбнулся скорее от облегчения, чем от веселья, а несколько молодых офицеров смущенно шаркнули ногами. Мистер Кеммис, всегда практичный, просто спросил, можно ли поговорить с Мэри. Вызванная в гостиную девушка подтвердила, что кусок ткани действительно принадлежал ей и что она его сожгла.
В свете этой информации мистер Кеммис поблагодарил Мэри, извинился перед Хэнбери и, убедившись, что офицеры больше ничего в квартире не нашли, велел им перейти в соседнюю комнату и начать обыск дома Ганнингов. Мистер Кеммис с интересом наблюдал за этим мероприятием. Он уже заметил, что Бернард Ганнинг владел несколькими предметами ценной мебели, но теперь мог убедиться еще и в том, что он также любил дорогую одежду и имел внушительный гардероб. Полицейские обнаружили несколько бритв, шпагу и патроны, хотя и не нашли огнестрельного оружия, в котором они могли бы использоваться. Не было никаких сомнений в том, что для человека с его достатком мистер Ганнинг владел чрезмерным имуществом. С другой стороны, мистер Кеммис считал возможным, что он воспользовался своим положением на складе, чтобы заработать деньги каким-то сомнительным способом, возможно, заключая частные сделки с поставщиками компании.
Королевский адвокат решил провести очную ставку. В соответствии с условиями конспирации, в которых он решил действовать, он дождался, пока последний детектив-констебль покинет квартиру, и только после этого приступил к допросу: о его подозрениях могли знать только суперинтендант Гай и его начальство.
– Мистер Ганнинг, сколько зарабатываете вы и ваша жена?
– Мое жалованье составляет один фунт и шесть пенсов в неделю; моя жена зарабатывает четырнадцать шиллингов в неделю. Аренда дома, свет и уголь бесплатны, но расходы на содержание домашней прислуги мы должны покрывать из своей зарплаты.
– Имеется ли у вас какой-то другой источник дохода?
– Я зарабатываю около пяти фунтов в год на аренде дома, за который я плачу компании четырнадцать фунтов в год.
– Это недвижимость, которую вы сдаете в аренду от имени компании?
– Верно. Я был дворецким, как вы знаете, и раньше также получал небольшой дополнительный доход от работы официантом в замке на различных мероприятиях. В настоящее время мой доход из всех источников составляет около ста двадцати фунтов в год.
– Есть ли у вас родственники, которые находятся на вашем иждивении?
– У меня две дочки-близняшки, которым почти по двенадцать. Еще у меня есть сестра, живущая в Англии, и еще одна, которая замужем за человеком по фамилии Рейли, работающим в компании. Еще одна жила на Конститушен-Хилл – ее зовут Бриджет Нолан, она вдова охранника, работавшего на железной дороге. В течение нескольких лет она содержала доходный дом, но сейчас живет на пособие в работном доме профсоюза Северного Дублина.
– Насчет мистера Литтла… Как хорошо вы его знали?
– Мы были простыми знакомыми.
– Вы знали часы его работы? Когда он бывает в своем кабинете?
– Да, но я нечасто заходил к нему.
– Когда вы были там в последний раз?
– До того, как его обнаружили мертвым, последний раз я заходил пятого сентября. Обменивал у него пятифунтовую банкноту на золото.
– Вы были должны ему деньги, мистер Ганнинг?
Мистер Ганнинг выглядел ошеломленным и немного обиженным.
– Нет. Я никогда не был должен мистеру Литтлу никаких денег.
– Но вы когда-нибудь просили у него денег?
– Однажды я попросил его одолжить мне пять фунтов, но так и не взял их.
Ганнинг все больше волновался, понимая, что находится под подозрением.
– Видели ли вы мистера Литтла в день его убийства, мистер Ганнинг?
– Нет!
– Больше ничего не хотите добавить?
– Нет.
8Понедельник, 24 ноября10-й день расследования
Шла уже вторая неделя расследования смерти Джорджа Литтла, а интерес общественности к этому убийству все не утихал. В Бродстон сыпались письма от обеспокоенных граждан с предложениями и наводками. Полезность этих сообщений значительно снижалась из-за их огромного количества, а также из-за расплывчатых представлений анонимных корреспондентов о том, что является зацепкой. Некоторые выдвигали обвинения, основанные не более чем на слухах, а один или двое даже приводили дотошные описания снов, которые должны были объяснить все происшедшее.
Не менее одержимы этим делом были и газеты, несмотря на недостаток информации. Слухи о том, что инспектор Филд вот-вот прибудет и приступит к своим обязанностям, появлялись в печати столько раз, что сам великий детектив, в конце концов, счел нужным пресечь эти домыслы, опубликовав заявление, в котором выразил сожаление, что занят другим делом и не сможет приехать в Дублин. Между тем в понедельник, 24 ноября, в газете Evening Freeman появилась настоящая сенсация:
«Теперь почти не остается сомнений в том, кто является убийцей мистера Литтла. Из-за ряда обстоятельств, которые постепенно выяснялись в ходе расследования, внимание полиции особенно приковано к одному человеку. Каждый день расследования укреплял подозрения, которые теперь, как мы понимаем, практически не вызывают сомнений. Мы уже говорили о том, что убийца должен был быть хорошо известен мистеру Литтлу и в момент убийства разговаривал с ним, а теперь можем добавить, что человек, на которого пало подозрение, был хорошо известен несчастному джентльмену и по делам постоянно общался с покойным. Ожидается, что арест будет произведен сегодня вечером».
Кто-то нашел надежного информатора, поскольку и королевский адвокат, и суперинтендант Гай действительно подозревали одного конкретного человека: Бернарда Ганнинга.