ки куда предпочтительнее сверхъестественных. Полиция отнеслась к этой деятельности с пренебрежением, и Август Гай счел нужным написать в газеты публичное заявление о том, что не имеет к этому никакого отношения.
В отсутствие реальных новостей журналисты с запозданием вспомнили о других жертвах этого страшного преступления. Во вторник, 9 декабря, газета Freemans Journal обратила внимание общественности на бедственное положение «престарелой матери и беспомощной сестры» мистера Литтла, сообщив, что им грозит финансовый крах, и призвав корпорации и частных лиц помочь им:
«Компания Midland Great Western Railway Company, потерявшая столь способного, порядочного и верного сотрудника, возможно, сумеет найти другого, столь же преданного ее интересам; но для пострадавших матери и сестры эта потеря невосполнима – к тому же она усугубляется тем, что к тяжким страданиям, вызванным внезапным и ужасным несчастьем, добавляются бедность и лишения».
Последним вкладом Томаса Кеммиса в расследование убийства после передачи руководящей роли суперинтенданту Гаю стал письменный отчет о сделанных им выводах. Этот документ с более чем сотней страниц протоколов допросов был направлен Эдварду Хорсману, Генеральному секретарю по делам Ирландии. Десятистраничный анализ дела, проведенный королевским адвокатом, представлял собой краткий обзор хода расследования в начале декабря, через три недели после смерти мистера Литтла. Мистер Кеммис начал с изучения возможных мотивов преступления. Он утверждал, что смерть Джорджа Литтла никому не была выгодна и что нет никаких оснований полагать, что причиной убийства стали месть или злой умысел [17]. Единственным вариантом оставалось ограбление, причем обстоятельства указывали на то, что оно было незапланированным:
«Похоже, что все было сделано в спешке, поскольку много золота и серебра осталось нетронутым».
Большую же часть конфиденциального доклада королевский адвокат посвятил обсуждению возможных подозреваемых. Он был убежден, что убийцей Джорджа Литтла являлся кто-то из тех, кого он знал:
«Будучи человеком боязливым, он вряд ли открыл бы дверь после окончания рабочего дня кому-то, кроме хорошо знакомых ему людей… Врачи считают, что его горло было перерезано после того, как ему пробили голову. Не помешало ли это ему с предсмертным вздохом назвать своего убийцу по имени?»
Это, по мнению мистера Кеммиса, являлось веским основанием для подозрений в отношении тех, кто проживал на территории станции:
«Наиболее знакомыми с офисами, домом и т. д., точно знавшими, находятся ли клерки на работе или нет, были миссис Ганнинг, ее муж и служанка… Действительно, начальник станции мистер Хэнбери, его жена и семья живут на цокольном этаже, но, похоже, они не поддерживают близких отношений с Ганнингами и никогда не посещают верхнюю часть дома. Хэнбери находился в своем кабинете до поздней ночи и с раннего утра».
По мнению мистера Кеммиса, в качестве подозреваемого следовало рассматривать и носильщика Уильяма Макколи, поскольку он был одним из наиболее частых посетителей кабинета кассира, хотя в нерабочее время и не имел такого свободного доступа в здание, как Ганнинги. Королевский адвокат отметил, что Макколи, вероятно, был последним работником железной дороги, видевшим мистера Литтла живым, и что при допросе его показания были странным образом противоречивыми. Помощник кассира Уильям Чемберлен также должен был быть включен в список подозреваемых, поскольку он хорошо знал кабинет кассира, однако мистер Кеммис пришел к выводу, что алиби молодого человека было неоспоримым:
«У меня нет никаких оснований полагать, что Чемберлен имеет какое-либо прямое или косвенное отношение [к преступлению]».
Следующими в списке королевского адвоката были железнодорожные полицейские – суперинтендант Ходженс и сержант Коллинз. Оба они часто заходили в кабинет, чтобы забрать зарплату сотрудников, которую выдавали железнодорожникам каждую неделю, и оба знали, что в тот четверг денег было больше, чем обычно, благодаря выручке от ярмарки в Маллингаре. По мнению мистера Кеммиса, основания для подозрений были: «Некоторые отзывались о Коллинзе не очень лестно. Когда в канале обнаружили молоток, Ходженс, который принес его мне, был чрезвычайно возбужден». Однако он и мистер Гай были удовлетворены алиби, предоставленными обоими мужчинами.
Следом шли клерки из офиса адвоката: Торнтон, Кирни и Лински. «Они были в здании поздно вечером в тот день, – отметил королевский адвокат. – Мы не проводили детального допроса, однако выяснили, что они были заняты неотложными делами по работе».
Далее мистер Кеммис перешел к сотрудникам ревизионного отдела, некоторые из них были должны мистеру Литтлу какие-либо суммы денег. Зловеще намекнув на то, что там работали «не очень надежные люди», королевский адвокат выделил двоих. Джон Генри Мур, «очень молодой человек с распутными привычками», казался вероятным подозреваемым, однако мистер Кеммис пришел к выводу, что его алиби вполне правдоподобно. А вот имя Роберта Фэйра он подчеркнул дважды. Работник ревизионного отдела подозревался в краже пятидесяти фунтов стерлингов у мистера Литтла в прошлом, и, хотя Фэйр предоставил, казалось бы, убедительное алиби, мистер Кеммис отметил, что «не вполне уверен» в его невиновности.
И наконец, Патрик Моан. У мистера Кеммиса было несколько причин подозревать руководителя инженерного отдела: его странное поведение в день обнаружения тела Джорджа Литтла, неудовлетворительное алиби, а также тот факт, что его показания постоянно менялись.
Таким образом, в общей сложности получалось четырнадцать подозреваемых – некоторые из них представлялись крайне маловероятными виновниками смерти мистера Литтла, однако королевский адвокат не мог полностью их исключить. Кроме того, один или двое из них явно могли рассказать больше, чем до сих пор сообщили полиции: «Мистер Моан должен дать более полные объяснения», – написал мистер Кеммис. Что же касается того, кого он считал главным подозреваемым, сомневаться не приходилось. В поведении и жизненных обстоятельствах Бернарда Ганнинга, чьи «одежда, мебель и образ жизни указывали на значительно большие траты, чем он мог себе позволить», было что-то подозрительное, а к «необычайной точности» алиби заместителя кладовщика королевский адвокат относился скептически. Он полагал, что Кэтрин Кэмпбелл все еще защищает своих работодателей и что ее показания – если она все же решит сотрудничать с полицией – будут иметь решающее значение для вынесения обвинительного приговора.
Как бы то ни было, теперь все это было заботой суперинтенданта Гая, и оставалось всего несколько дней до важного открытия, которое перевернет дело с ног на голову.
10Четверг, 11 декабря
27-й день расследования
толярная мастерская располагалась вдоль одной из стен локомотивного цеха, отделенная от Бродстонского вокзала деревянной перегородкой. Дружелюбным правителем этого царства древесины и опилок был Джеймс Брофи, мастер вагонного цеха. В его мастерской было шумно, но не так воняло, как у маляров, которые занимали небольшое, заволоченное дымом помещение по соседству. Был четверг, два часа дня, и мистер Брофи только вернулся с обеда, когда к нему пришел неожиданный посетитель. Это была миссис Кэбри, жена главного инженера, и у нее была просьба.
Она собиралась приступить к какому-то важному домашнему делу – наверное, чистке дымохода, – и ей нужно было что-то, что защитило бы мебель и ковры от пыли. Пару лет назад, пояснила она, ее муж Джозеф положил старинную плетеную корзину на чердак над котельной, чтобы потом использовать ее для растопки. Так она и пролежала, забытая, пока миссис Кэбри не вспомнила, что в корзине лежала старая клеенка, которую она не хотела выбрасывать, и пришла спросить мистера Брофи, не поможет ли он достать ее.
Джеймс с радостью согласился. Миссис Кэбри осталась ждать его в мастерской, а он вышел из цеха через боковую дверь и поднялся по шаткой деревянной лестнице. Вскоре он оказался в полумраке чердака в окружении паутины и мышиного помета. Малопривлекательная часть здания, которую редко посещали и использовали в основном для хранения.
Он не сразу заметил корзину, так как она стояла на стропилах над дверным проемом, через который он вошел. Мистер Брофи поднял корзину и отнес ее в соседнее помещение, более просторное, пусть и загроможденное ненужным хламом. Небрежно бросив корзину на стол, он услышал, как она зазвенела от удара. Открыв крышку, он с удивлением обнаружил, что поверх ткани лежал большой холщовый мешок, пропитанный водой. Мистер Брофи собирался взять клеенку и вернуть корзину на место, однако понял, что его находка требует дальнейшего изучения. Он отнес корзину вниз, в свою мастерскую, и поставил ее на верстак перед ничего не понимающей миссис Кэбри. Брофи осмотрел мешок, не открывая его: грязный, большой и тяжелый, насквозь мокрый и наполненный чем-то, что звенело и гремело, словно мелочь в кармане.
Тогда-то он и совершил катастрофическую ошибку. В течение нескольких мимолетных мгновений были все шансы, что полиция поймает убийцу Джорджа Литтла, идентифицирует его и получит такие убедительные доказательства его вины, что его непременно повесят. Все это было не только возможно, но и вполне ожидаемо… если бы Джеймс Брофи не рассказал о своей находке в комнате, полной мастеров.
Через несколько минут он, конечно, понял, что надо сообщить в полицию. Вот только было уже поздно: полстанции уже знало о мешке с деньгами, который Брофи обнаружил в котельной. Все пришли к одному и тому же выводу: «Это, должно быть, наличные деньги, взятые из кабинета мистера Литтла и спрятанные в таком уголке вокзала, куда даже полиция не додумалась бы заглянуть».
В столярную мастерскую быстро прибыл суперинтендант Гай в сопровождении нескольких полицейских. Когда он достал из корзины мешок, на стол выплеснулось значительное количество воды. Толпа плотников и маляров, а также заглянувшие в помещение слесари по ремонту локомотивов наблюдали, как он поднял мешок и на верстак обрушился водопад из монет. Когда выпала последняя, одному из полицейских поручили незавидную работу – пересчитать их. Тот в итоге объявил, что общая сумма составила 43 фунта 17 шиллингов и 6 пенсов – все в серебре.