«Я хочу сообщить, что Бернард Ганнинг не выходил из дома после окончания рабочего дня с 7-го числа до 10-го, когда покинул свой дом в 19:30 и отправился на Рэтмайнс-террас, дом 5, где пробыл час с четвертью. Мотив его визита мне пока выяснить не удалось. Затем он отправился в таверну по адресу Рэтмайнс-роуд, дом 69, пробыл там полчаса и вышел в сопровождении женщины: вдвоем они направились в отель «Кларенс» на набережной Веллингтона, дом 6. Сорок минут спустя Ганнинг вышел и вернулся к себе домой в 23:30».
Была ли у них тайная любовная связь? Если и была, полиция этим не заинтересовалась. В конце концов, они пытались поймать убийцу, а не ловеласа. Детективам нужны были доказательства того, что у Ганнинга водились кучи золотых соверенов или что он пытался избавиться от испачканной кровью одежды. Вместо этого им удалось лишь предположить, что он изменял жене.
Стоимость этой операции, по всей видимости, была астрономической. Даже кассир Уильям Чемберлен, которого перед Рождеством фактически исключили из числа подозреваемых, оставался под наблюдением до середины февраля. Вторжение в частную жизнь Бернарда Ганнинга было еще более продолжительным: суперинтендант Гай продолжал еженедельно отчитываться о его передвижениях в течение полугода после начала расследования. Так, 26 апреля он записал подробности нескольких безобидных, на первый взгляд, вылазок Ганнинга после работы: в дом члена городского совета, в джентльменский клуб, в респектабельный бар при гостинице. В двух случаях сотрудники под прикрытием следовали за ним домой уже после часа ночи, по поводу чего полковник Браун написал на полях: «Похоже, он очень поздно ложится спать».
Любопытно, что это последний подобный отчет, сохранившийся в архивах. Сколько еще продолжалась слежка, можно только догадываться, но неожиданный пробел в документах позволяет предположить, что расследование было приостановлено в мае 1857 года, через полгода после его начала. Тема убийства Джорджа Литтла не упоминалась в газетах с марта, когда один из ирландских депутатов объявил о своем намерении поднять этот вопрос в парламенте. По тем или иным причинам он так и не выполнил этого обещания. К этому времени внимание общественности было сосредоточено на еще одном сенсационном деле об убийстве, что захватило всю страну: Мадлен Смит, двадцатидвухлетняя девушка из богатой семьи из Глазго, обвинялась в убийстве своего любовника Пьера Эмиля ЛАнжелье. В ее истории были все элементы, способные взволновать викторианскую публику: запретная любовь, шантаж, отравление мышьяком, не говоря уже о тайнике со скандальными любовными письмами. Между тем в конце июня, когда мисс Смит томилась в тюрьме в ожидании суда, сенсационная новость из Дублина вновь привела к тому, что все заговорили о Джордже Литтле и Бродстоне.
Томас Кеммис находился в своем доме на Килдэр-стрит рано утром в среду, 24 июня, когда в комнату вошел один из слуг и сообщил, что к нему пришел посетитель. Королевский адвокат никого не ждал и понял, что в ситуации есть что-то необычное, как только человека провели к нему в кабинет. Женщина, севшая напротив него, была ему незнакома: сорок с небольшим, довольно плотного телосложения и одета так нарядно, как только позволял ее скудный доход. Внешне она была похожа на жену лавочника или рабочего – представительницу класса, который в то время называли трудовой беднотой Дублина. Но первое, на что обратил внимание мистер Кеммис, – это не одежда и не акцент, а то, как тряслись ее руки и метались по комнате глаза. Он сразу понял, что она хочет сообщить ему о чем-то очень важном, о чем-то, что причиняет ей сильное беспокойство.
Женщина представилась как Мэри Споллин и совершенно прямолинейно сообщила мистеру Кеммису, что ее муж – убийца из Бродстона. Королевский адвокат был ошеломлен. Он был в курсе о том, как складывается – или, вернее, не складывается – затянувшееся полицейское расследование, однако с Рождества не принимал в нем личного участия, а теперь вдруг приблизился к разгадке этого сложного дела прямо в своем собственном доме! Придя в себя, он попросил гостью объясниться. Миссис Споллин рассказала, что она и ее семья жили в доме на территории станции, где ее муж работал маляром. Вечером 13 ноября она стояла у двери их дома, когда увидела, что он возвращается со стороны вокзала с ведром. По ее словам, было около восьми часов, и ведро выглядело тяжелым. Когда он подошел ближе, она поняла, что оно наполнено золотом и серебром, а при свете фонаря заметила, что одежда мужа забрызгана кровью. Он рассказал ей, что убил мистера Литтла, а деньги взял в его кабинете.
Затем Мэри Споллин наблюдала за тем, как ее муж пытался уничтожить улики: сжег бумажник и шарф, который был на нем, после чего замазал пятна крови на своей одежде краской. В процессе этого он вкратце описал ей, как проник в кабинет кассира, а затем скрылся через крышу вокзала. Понимая, что теперь ей придется хранить этот страшный секрет, миссис Споллин помогла мужу спрятать деньги и согласилась солгать о его местонахождении в день убийства в случае, если ее будет допрашивать полиция. Неуклюжее алиби было принято следователями без колебаний.
Выслушав эту необычную историю, мистер Кеммис с содроганием понял, почему это имя ему смутно знакомо. Споллин был тем самым приветливым рабочим с бородой и отсутствующим глазом, который осматривал для него крышу и дал наводку на Кэтрин Кэмпбелл. Он спросил Мэри, почему спустя семь месяцев после убийства она наконец решила рассказать правду. Та сказала, что больше не может с этим жить и не находит себе места, зная, что совершил ее муж.
Но дело было не только в том, что ее мучила совесть: она также боялась своего мужа. Мэри рассказала мистеру Кеммису, что, по ее мнению, он пытался ее убить. Примерно за десять дней до визита к адвокату она заболела, у нее начались спазмы желудка и сильная рвота, и она провела ужасную ночь в агонии, но мистер Споллин отказался вызвать медицинскую помощь и пригрозил семье физической расправой, если они посмеют ослушаться. На следующее утро, когда отец был на работе, один из детей не подчинился его приказу и побежал за врачом. Тот был настолько встревожен состоянием Мэри, что дал ей хлороформ, решив, что ее отравили. Позже пациентка рассказала, что ее муж поднялся посреди ночи и вел себя настолько безумно, что она и ее дети были уверены, что он собирается перерезать им горло.
Мистер Кеммис спросил, что ей известно о деньгах и оружии убийства. Мэри сказала, что молоток, найденный в канале, принадлежал ее мужу, но сомневается, что бритва была его; он бросил бритву в воду, добавила она, но предварительно положил ее в футляр. Она также видела, как мистер Споллин бросил ключ в ручей неподалеку от их дома. Что касается денег, то она обещала показать мистеру Кеммису, где они с мужем их спрятали.
Королевский адвокат решил, что обвинения женщины звучали правдоподобно, а ее жизнь находилась под угрозой, и потому его первоочередной задачей было обеспечить безопасность ей и ее детям, а затем – арестовать ее мужа и обеспечить сохранность всех улик, которые могли остаться на территории станции.
Мистер Кеммис вызвал карету, и через несколько минут они с миссис Споллин были в штаб-квартире детективов на Биржевом дворе. Они провели срочное совещание с суперинтендантом Гаем и инспектором Райаном и согласовали план действий. Оба офицера отправились на Бродстонский вокзал, где в 9:30 зашли в локомотивный цех и застали подозреваемого с кистью в руках за покраской оконной рамы. Трудовая суета в цеху стихла, когда рабочие поняли, что сейчас произойдет нечто необычное. Опустились инструменты, прекратились разговоры, все лица повернулись в сторону одного из концов цеха, где суперинтендант Август Гай вышел вперед и сказал:
«Джеймс Споллин, я арестовываю вас по подозрению в причастности к убийству Джорджа Сэмюэля Литтла на Бродстонском вокзале вечером тринадцатого ноября 1856 года».
Детективы ушли с задержанным, оставив после себя брожение домыслов и полное отсутствие надежды на продуктивный день в цеху. Их путь лежал в ближайший полицейский участок на Фредерик-Лейн, где они передали Споллина дежурному сержанту, проинструктировав его, что подозреваемого ни в коем случае нельзя оставлять одного. Отдав мистера Споллина под стражу, детективы разошлись. Инспектора Райана ждали в суде для дачи показаний по другому делу, однако мистер Гай вернулся на станцию, чтобы продолжить поиски.
Как только Мэри Споллин показала им, где спрятаны деньги, детективы поняли, почему они так долго оставались ненайденными. Тайники были не только труднодоступными, но и опасными, и в то, что Споллины сумели добраться до них в темное время суток, почти не верилось. Первое место, на которое указала Мэри, находилось в юго-западном углу периметра станции, рядом с гаванью канала и с другой стороны погрузочного двора, на который выходили окна из кабинета мистера Литтла. Поезда, перевозящие грузы или скот, заканчивали свой путь здесь и выгружали содержимое вагонов на две широкие платформы без навеса. За платформой, предназначенной для скота, две параллельные стены, расположенные на небольшом расстоянии друг от друга, обозначали границу между территорией железнодорожной станции и двором Рабочего дома Северного Дублина. Когда полицейские заглянули за стену со стороны станции, они увидели мутную траншею глубиной около пяти метров, дно которой было усыпано камнями и гравием. Ряд кирпичных контрфорсов разделял траншею на отсеки, каждый размером примерно четыре на полтора метра.
Миссис Споллин не могла вспомнить, в каком именно из отсеков лежали деньги, так что было принято решение обыскать их все по очереди. Лишь в четвертом отсеке полицейские что-то нашли. Джеймс Мирес, один из констеблей, обратил внимание на груду камней в одном из углов, поверх которой лежал огромный булыжник. Подняв этот камень, он увидел отсыревший и сгнивший кусок хлопчатобумажной ткани, в который было что-то завернуто. На дне траншеи было темно, однако он сразу понял, что внутри лежали деньги. Крикнув суперинтенданту, что он что-то нашел, Мирес осторожно просунул руки под истлевшую ткань, завернул сверток в свой собственный носовой платок и отнес его наверх мистеру Гаю. Миресу не терпелось посмотреть, что же он обнаружил, однако суперинтендант решил, что лучше подождать, пока они не окажутся в помещении, чтобы спокойно осмотреть сверток без риска потерять ценные улики. Констеблю было велено отнести свою драгоценную ношу на вокзал и положить ее где-нибудь под замок. После этого суперинтендант Гай поспешил в другое место на территории станции, где вторая поисковая группа приступила к еще более опасной операции.