Ответственным за задержку был мистер Кеммис, обеспокоенный тем, что у обвиняемого не было адвоката. Добившись отсрочки, он отправил срочное сообщение суперинтенданту Гаю, поручив ему поговорить со Споллином насчет адвоката. Суперинтендант сразу же отправился на Фредерик-стрит, сообщил заключенному об изменении плана и по его просьбе написал письма двум дублинским барристерам, запросив их присутствия в полицейском суде на следующее утро. Затем детектив отправился домой, довольный тем, что выполнил свои обязанности. Увы, это было не так.
Если бы сегодня Джеймсу Споллину было предъявлено обвинение в убийстве, то, скорее всего, он явился бы в один из районных судов Дублина в течение одного-двух дней после ареста. На коротком слушании судья бы просто поинтересовался, собирается ли обвиняемый признать свою вину, а затем передал бы дело в Центральный уголовный суд для его дальнейшего рассмотрения. В викторианской же Ирландии юридические процедуры, необходимые для передачи подозреваемого в убийстве в суд, были мучительными и медленными. В основе этого процесса лежала подготовка документов, известных как «сообщения», – заявлений, сделанных свидетелями под присягой. Каждый свидетель представал перед мировым судьей и подвергался допросу – а зачастую и перекрестному допросу – со стороны адвоката. После того как секретари составляли письменный протокол показаний свидетелей, он зачитывался, и в случае необходимости в него вносились поправки. Выслушав все показания, мировые судьи принимали решение о том, имеются ли основания для привлечения обвиняемого к ответственности, и в случае положительного ответа передавали дело в суд.
Один из недостатков этой трудоемкой системы заключался в том, что слушания, задуманные как предварительные, нередко превращались в затянувшуюся и хаотичную генеральную репетицию судебного процесса. В случае с Джеймсом Споллином для рассмотрения дела потребовалось почти три недели, пять дней в суде и более двадцати свидетелей. Обвинители под руководством Томаса Кеммиса были только рады, что процесс затянулся, ведь любая задержка давала полиции дополнительное время для сбора доказательств. Более того, это было им необходимо, так как большинство нейтральных обозревателей вскоре пришли к выводу, что доводы обвинения звучат недостаточно убедительно.
Долгожданное слушание состоялось в субботу, однако немногим жителям Дублина посчастливилось на нем присутствовать. Большинство из тех, кого в итоге пустили в зал суда, были газетными репортерами, прибывшими в небывалом количестве со всех концов Ирландии. Председательствующий судья мистер ОДоннелл распорядился поставить складные столы в передней части зала, чтобы обеспечить наилучший обзор судебным художникам. Вместе с ним за судейским столом находился другой мировой судья, Фрэнк Торп Портер, брат которого, Джордж, был тем самым хирургом, что семь месяцев назад проводил вскрытие мистера Литтла.
Палящее солнце светилось в безоблачном небе, и уже с утра в суде было настолько невыносимо жарко, что на крышу послали людей, чтобы снять стекла с мансардных окон. Впрочем, это мало что изменило. Большую часть дня присутствующие протирали лица носовыми платками, а газеты использовали в качестве вееров. Недалеко от входа в суд сидело значительное число представителей железнодорожной компании, в частности Бернард Ганнинг, который, по всей видимости, испытывал огромное облегчение оттого, что его перестали считать главным подозреваемым. Слушание должно было начаться в одиннадцать часов. В зале возникла небольшая суматоха, когда полицейские внесли мешки с похищенной добычей и поставили их на стол для вещественных доказательств. В четверть двенадцатого суперинтендант Гай спросил, готов ли суд к выведению заключенного, и вскоре на скамье подсудимых появился сам Споллин. Репортер газеты Freemans Journal описал его следующим образом:
«Мужчина ростом около метра семидесяти пяти, жилистый, мускулистый и энергичный, с залысинами, рыжими волосами и усами, которые обрамляют подбородок и почти сходятся внизу. Лицо худое и угловатое, большой нос крючком, гармоничный подбородок и губы, цвет лица бледный. Лоб довольно высокий, что свидетельствует о высоком интеллекте. В его голове нет ничего от обычного криминального типа, однако отсутствие правого глаза придает лицу недоверие, которое в противном случае было бы привлекательным. Резкие черты рта и сжатые губы придают задержанному суровое и решительное выражение лица. Затылок массивный, а осанка и интеллигентное выражение лица свидетельствуют об уровне ума, превосходящем тот, который можно было бы ожидать с учетом жизненной ситуации задержанного. На нем было синее пальто и рабочая куртка из белой фланели с перламутровыми пуговицами, а также брюки из того же материала. Он вел себя спокойно, размеренно и сдержанно, на заданные вопросы отвечал четко, твердым голосом в манере, свидетельствующей о его высоком интеллекте, если не об образовании».
Начало у слушания выдалось не самое удачное: тут же выяснилось, что у задержанного до сих пор нет адвоката. Вина за это полностью легла на суперинтенданта Гая, который совершил глупейшую ошибку, попытавшись привлечь барристера, в то время как следовало сначала обратиться к солиситору. Мировой судья решил начать с рассмотрения нескольких других незначительных дел, пока служащие бегали и пытались найти юристов.
Солиситор спешил в полицейский суд с расположенной неподалеку Стаффорд-стрит и по счастливой случайности столкнулся с опытным барристером, который только что освободился от работы. Джон Эдье Курран был пылким адвокатом, выступавшим в самых громких делах в новейшей истории Ирландии, и он сразу же ухватился за возможность защищать печально известного Джеймса Споллина. Курран, по сути совершенно не подготовленный к слушаниям, сразу же дал понять, с кем суд имеет дело:
– Ваша честь, мой клиент желает зарегистрировать протест против того, чтобы представители железной дороги сидели так близко к стороне защиты, так как он может сообщить своим адвокатам что-то, чего они не должны слышать.
После того как эти джентльмены удалились в другую часть зала суда, процесс наконец начался. Джон Ричард Корбаллис, королевский адвокат, произнес вступительную речь, изложив суть доводов обвинения против Споллина, после чего начался допрос свидетелей. Большинство из девяти свидетелей, выступавших в первый день, были сотрудниками железной дороги или полиции и рассказывали о событиях, связанных со смертью Джорджа Литтла и недавним обнаружением денег. Событием дня стало первое публичное выступление Люси Споллин. Появление десятилетней девочки в свидетельской ложе произвело на ее отца сильное впечатление, и, когда клерк встал с Библией, чтобы она принесла присягу, Споллин обратился к судьям:
– Это мой ребенок, и я не думаю, что она понимает, что говорит. Может, и не понимает даже, что такое присяга.
Мистер Портер серьезно отнесся к этому вмешательству и остановил процесс, чтобы понять, насколько девочка разбирается в религии. Только после того, как он убедился, что она действительно понимает серьезные моральные последствия лжи, он разрешил адвокату обвинения допросить ее. Люси подтвердила, что найденный вместе с деньгами кусок ткани был чепчиком, подаренным ей кузиной, и это откровение вызвало волнение в зрительном зале. После, однако, она сказала то, что могло оказаться еще более губительным для ее отца. По ее словам, в вечер убийства она видела, как он забрался на крышу соседней кузницы с «чем-то, похожим на горшок», который затем сбросил в дымоход. Люси разрыдалась, когда этот рассказ был оспорен мистером Курраном, который – возможно, не совсем обдуманно – сказал ей, что, давая такие показания, она «ставит под угрозу жизнь своего отца». Она горько плакала несколько минут, но, придя в себя, мужественно продолжила свой рассказ.
После долгого дня, на протяжении которого давались в основном ничем не примечательные показания, был объявлен перерыв, а Джеймс Споллин остался под стражей. После окончания слушаний толпа еще некоторое время не уходила с Кейпел-стрит, мешая дорожному движению, и только поздно вечером полиция сочла возможным вывести Споллина из здания. Его увезли в экипаже в Ричмонд Брайдвелл – тюрьму в южной части Дублина, которая должна была стать ему домом на ближайшие несколько недель.
Понедельник принес тяжелые новости из-за рубежа. Индийские солдаты в гарнизонном городе Мирут подняли восстание против своих британских командиров, которое быстро распространилось на Дели и другие города. Были убиты десятки мирных жителей, и кровопролитие не прекращалось. Это было национальное унижение [23], грозившее навсегда покончить с мечтой о британской империи. Несмотря на это, газеты по обе стороны Ирландского моря уделяли больше места первому выступлению Джеймса Споллина в суде, чем катастрофе, разворачивающейся в Индии.
Пока жернова ирландского правосудия вращались с привычной медлительностью, полиция лихорадочно работала над сбором новых улик. На станции «Бродстон» суперинтендант Гай договорился о повторном осушении канала в надежде найти пропавший ключ. С первыми лучами солнца в среду, 1 июля, армия добровольцев спустилась в пустой канал и начала выгребать грязь в проход, где другие копались в ней руками. Вскоре они что-то нашли, но это был не ключ. Один из рабочих вскрикнул и передал предмет Дэниелу Райану. На нем еще оставался налет липкой грязи, но инспектор сразу же определил, что это бритва. Лезвие было обломано, видимо, повреждено каким-то сильным ударом. Протерев рукоятку, он увидел, что кто-то нацарапал на ней кривыми печатными буквами имя: SPOLLIN.
Трудно было понять, что делать с этой находкой: если это орудие убийства, то почему оно не было найдено при первом осушении канала? И кому тогда принадлежала первая бритва, если не убийце? Суперинтендант Гай полагал, что знал ответ. Плохо оплачиваемым рабочим, привлеченным для прочесывания дна канала семь месяцев назад, было сказано, что именно они должны искать, и обещано с