олидное вознаграждение, если они найдут это. Было бы неудивительно, если бы кто-то из них подложил бритву в грязь и вскоре «нашел» ее. Что касается второй бритвы, то здесь возможны два варианта: либо убийца выбросил ее в канал после завершения первоначальных поисков, либо она лежала настолько глубоко в грязи, что в первый раз ее просто не заметили.
В полдень Джеймс Споллин вернулся в полицейский суд для возобновления слушаний по его делу. На прилегающих улицах снова было многолюдно, но те немногие представители общественности, которым удалось протиснуться внутрь здания, наверняка сочли это занятие утомительным. Свидетелям, уже давшим показания, секретарь зачитывал составленные протоколы, а затем просил исправить ошибки и подписать. Процесс оживился лишь на короткое время, когда благодаря мистеру Куррану выяснилось, что обвинение намеренно утаивало некоторые улики против Споллина, надеясь предъявить их ему в ходе будущего судебного разбирательства. Мистер Курран был в ярости.
– Я призываю вас во имя справедливости и честного отношения к подсудимому представить эти доказательства. В этом меня поддерживает один из самых авторитетных и честных судей, мистер Перрин, который всегда говорил, что утаивание от заключенного доказательств против него, а также лишение его возможности изучить их и убедиться в их достоверности противоречат духу закона и являются актом несправедливости по отношению к нему.
Сегодня ирландские обвиняемые имеют право ознакомиться с кратким изложением всех доказательств против них до начала судебного процесса, однако в 1857 году четких правил на этот счет не существовало. После некоторого обсуждения мировые судьи постановили, что Споллин имеет право на перекрестный допрос каждого свидетеля, который может выступить против него, фактически встав на сторону мистера Куррана. Это стало ударом для обвинения, которому теперь пришлось представить несколько новых свидетелей, и по их просьбе Джеймс Споллин был вновь оставлен под стражей – на этот раз еще на восемь дней. Слушания завершились обращением к прессе, которое было бы уместно и сегодня. Мистер Курран заявил, что не возражает против честных и беспристрастных репортажей, которые обычно публикуют газеты, но его клиент считает, что в отношении этого дела начали распространяться необоснованные слухи, которые, дойдя до общественности, могут ошибочно настроить людей против него.
Словно иллюстрируя необходимость такого предупреждения, в воскресенье распространилась информация о том, что Мэри Споллин намеренно приняла яд и умерла накануне вечером. Полиция быстро развеяла этот слух, хотя и сделала это без особого энтузиазма, что наталкивало на мысль о некой доле правды в этой истории. Полицейские подтвердили, что Мэри была тяжело больна и несколько дней находилась в постели, была «очень слаба и подавлена духом», но от дальнейших комментариев отказались. Несомненно, миссис Споллин испытывала невыносимое давление. Два кормильца семьи – ее муж и старший сын – находились под стражей, и не было никаких сомнений, что вскоре железнодорожная компания попросит освободить дом, в котором их семья давно жила. Тяжелее же всего, пожалуй, ей было осознавать, что многие считали ее соучастницей преступления, пособницей мужа, а не его обвинителем. Она нашла союзника в лице королевского адвоката, который понимал, что без нее у них не было бы и толики улик, имевшихся на тот момент. Он старался разговаривать с Мэри каждый день, заботясь о том, чтобы у нее и ее детей было все необходимое. Прежде всего, он понял, что должен дать ей надежду, заверить ее в том, что после окончания этого испытания ее не бросят, а дадут шанс построить новую жизнь.
Хотя на это мало кто обратил внимание, в начале июля состоялось второе судебное разбирательство, связанное с убийством в Бродстоне. Якоб Мозес Браун, еврейский торговец, посетивший кабинет Джорджа Литтла за несколько часов до смерти кассира, подал в суд на Джона Кэшела Хоя, двадцатидевятилетнего редактора и владельца националистической газеты Nation, за клевету. Речь шла о редакционной статье, опубликованной в газете в январе, когда полицейское расследование зашло в тупик. В ней говорилось о «еврее, оставленном без внимания полиции, который проник в кабинет [мистера Литтла] незадолго до убийства, несомненно, с целью изучить место». Далее в статье с непринужденным антисемитизмом ни в чем не повинный раввин обвинялся в пособничестве печально известной банде карманников, один из членов которой, как утверждалось, и убил Джорджа Литтла. Мистер Браун потребовал компенсации в размере 2 тысяч фунтов стерлингов, однако присяжные присудили ему всего 25 фунтов.
Как и следовало ожидать, дело о клевете было отодвинуто на второй план событиями в других странах. В четверг, 9 июля, после захватывающего девятидневного судебного процесса в Эдинбурге Мадлен Смит была сенсационно оправдана в отравлении своего любовника Пьера Эмиля ЛАнжелье. Поступило сообщение о страшной катастрофе в Канаде, где в результате пожара на пароходе «Монреаль» погибли двести пятьдесят шотландских иммигрантов. Что касается Дублина, тот тут всех волновало только одно событие: третий день предварительных слушаний по делу Споллина. Усатое лицо заключенного уже было знакомо каждому, кто гулял по центру Дублина и видел репродукции с набросков, сделанных в суде, – их можно было купить в любом канцелярском и газетном киоске от доков до пивоварни Гиннесса. По городу поползли невероятные слухи: «Споллин признался в содеянном»; «вся его семья была замешана в заговоре с целью убийства»; «полиция сделала какое-то решающее открытие, которое не уточнялось».
Ни в одном из них не было правды, особенно в предположении, что детективы вдруг получили доступ к уликам, которые решат судьбу Споллина. Чтобы избежать неминуемого столпотворения, задержанного пришлось доставить в полицейский суд глубокой ночью, за двенадцать часов до начала слушаний. Проведя первую неделю в суровых условиях тюрьмы Ричмонд Брайдвелл, Споллин «выглядел здоровее, чем можно было ожидать, хотя черты его лица стали несколько печальнее», как выразился один из репортеров. После заслушивания показаний, касающихся бритв и счетов мистера Литтла (большая часть которых не была принята судом в качестве доказательств), судьи вновь оставили задержанного под стражей. Это известие ожидавшие на улице люди встретили с волнением, однако это была не последняя новость. Стало известно, что сын Споллина, Джеймс, будет выступать в качестве свидетеля защиты. Указывало ли это на раскол в семье?
Последние показания по этому затянувшемуся делу были заслушаны в следующий понедельник, и они не разочаровали. Были допрошены двое детей Споллина, и, как и ожидалось, они описали разные версии событий. Показания тринадцатилетнего Джозефа звучали убедительно. Он утверждал, что видел, как его отец сбрасывал какой-то плотный предмет в дымоход кузницы, и что предположительно видел бритву и молоток в доме за несколько дней до убийства. Он также утверждал, что отец велел ему сказать, что он ничего не знает, если его будут допрашивать в полиции. Тем временем старший брат Джеймс опроверг многое из сказанного Джозефом. Он заявил, что его отец был дома в шесть вечера – тогда предположительно произошло убийство, – а на крышу выбрался, лишь чтобы подшутить над коллегой.
Самое же удивительное из того, что было сказано им со свидетельской трибуны, даже не касалось его показаний. Отвечая на вопрос одного из судей, Джеймс упомянул, что находился под стражей со дня ареста своего отца, то есть почти три недели. Это было оспорено адвокатом обвинения, который утверждал, что Джеймс остался в полицейском участке на Ченсери-Лейн добровольно. Правда, когда она наконец выяснилась, оказалась тревожной. Мистер Кеммис признал, что попросил подростка остаться в Ченсери-Лейн на несколько недель, чтобы помочь с расследованием. Но когда Джеймс сказал присматривавшему за ним констеблю, а затем суперинтенданту Гаю, что хочет уйти, ему ответили, что он не может этого сделать.
Джон Эдье Курран начал свою заключительную речь с того, что обвинение не смогло представить никаких значимых доказательств вины подзащитного. Тем не менее он смирился с тем, что мировые судьи уже приняли решение о передаче Джеймса Споллина в суд, и вместо того чтобы оспаривать их решение, предпочел подвергнуть критике поведение полиции. Мистер Курран указал на то, что по закону полицейский, производивший арест, обязан доставить подозреваемого в убийстве к мировому судье для допроса как можно скорее, однако суперинтендант Гай ждал двенадцать часов, прежде чем предъявить обвинения. Затем детектив устроил встречу мистера Споллина и его жены в безуспешной попытке подставить подозреваемого и, что хуже всего, незаконно удерживал их сына под стражей в течение трех недель. Барристер был в ярости, и не без оснований.
– Что касается задержания, то, как бы там ни было, я до конца буду жаловаться на это, потому что ни жизнь, ни свобода не будут в безопасности в этой стране, пока для любого человека могут быть расставлены подобные ловушки, – заявил мистер Курран.
Судьи полностью согласились с этим мнением. Мистер Портер обратился к правительству с просьбой не допустить повторения чего-то подобного в будущем. Сегодня такое серьезное злоупотребление процессуальными нормами привело бы к тому, что дело было бы закрыто, однако в случае с расследованием смерти Джорджа Литтла об этом не могло быть и речи. Все показания были заслушаны, но так как не все протоколы успели составить, судьи вновь оставили Споллина под стражей.
Заключительное слушание, состоявшееся два дня спустя, было чистой формальностью. После того как остальные протоколы допросов были зачитаны и исправлены, к заключенному обратился полицейский судья Фрэнк Торп Портер.
– Мы считаем своим долгом направить вас на суд ближайшей комиссии по обвинению в умышленном убийстве мистера Джорджа Сэмюэля Литтла на Бродстонском вокзале тринадцатого ноября прошлого года. Вы не обязаны говорить ничего, что может быть использовано для привлечения вас к ответственности, однако все, что вы скажете, будет изложено в письменном виде, и вас попросят поставить под этим свою подпись. Все сказанное может быть использовано против вас. Теперь, если вы, зная это, хотите сказать что-либо, мы готовы вас выслушать.