ь, и по лестнице поднялся Джеймс Споллин. Он выглядел хорошо, без каких-либо видимых последствий более чем месячного заключения. Вместо грубой рабочей одежды на нем был нарядный синий сюртук, темная жилетка и черный шелковый платок на шее. С самого начала было очевидно, что он проявлял пристальный интерес ко всем аспектам дела.
Процесс начинался с отбора присяжных – зачастую трудоемкого занятия, поскольку и обвинение, и защита могли оспорить назначение любого лица, которое они считали неподходящим. Более пятидесяти кандидатов были отвергнуты, прежде чем адвокатам удалось найти дюжину мужчин, которые устраивали всех. Мало того, что это должны были быть именно мужчины – закон требовал, чтобы присяжные были в возрасте от двадцати одного до шестидесяти лет и владели имуществом на обозначенную сумму, что фактически исключало всех, кроме членов привилегированного меньшинства [27]. В составе присяжных, назначенных для суда над Джеймсом Споллином, преобладали представители процветающего дублинского купечества. Старшина присяжных Уильям Тревор был успешным торговцем тканями, кожей и железом, а среди его коллег числились производители пуговиц и сельскохозяйственного оборудования, импортер одеколона и аукционист. Последний, Чарльз Беннетт, попросил судей извинить его, так как у него «сегодня распродажа, и публика будет сильно разочарована, если ее отложить». Его просьба была отклонена.
Когда с составом присяжных наконец определились, они по очереди произнесли клятву, держа руку на библии и глядя при этом прямо на заключенного. Затем судебный пристав закричал Contez! [28] судебному глашатаю, который попросил присяжных подтвердить, что все они дали присягу.
– Двенадцать добрых и честных людей, – объявил он, – встаньте и выслушайте показания.
Клерк повернулся к скамье подсудимых и велел Споллину поднять правую руку.
– Господа присяжные, – сказал он, – посмотрите на заключенного и выслушайте обвинения в его адрес. Джеймс Споллин обвиняется Короной в том, что тринадцатого ноября прошлого года он убил Джорджа Сэмюэля Литтла, совершив преступление против мира и государства. По этому обвинению он предстал перед судом и не признал себя виновным, отдав себя на суд Бога и страны, которую вы и представляете. Вам поручено выяснить, виновен ли он в этом преступлении в том виде, в каком ему предъявлено обвинение, или не виновен. Выслушайте все доказательства.
Нечасто случается, что вступительную речь на судебном процессе по делу об убийстве произносит самый высокопоставленный юрист Ирландии. Джон Дэвид Фицджеральд, генеральный прокурор, был едва ли не вдвое моложе сидящего напротив него судьи, но уже считался ведущим адвокатом страны. Его взлет к вершине был стремительным. Приобретя статус адвоката в возрасте двадцати одного года, Фицджеральд был назначен советником королевы в тридцать один, затем стал членом Кабинета министров еще до своего сорокалетия [29]. Хотя его интеллект не вызывал сомнений, прежде всего он выделялся своим пугающим трудолюбием. Он неизменно приходил на работу еще до рассвета и уже в три часа ночи был на ногах, чтобы подготовить дело, – по крайней мере, так он любил говорить своим изумленным оппонентам. В сорок один год в нем все еще узнавался розовощекий вундеркинд, двумя десятилетиями ранее заправлявший в Манстере, хотя его волосы и начали редеть, и теперь он носил – возможно, в попытке придать серьезность своим молодым чертам – жидкую седую бородку.
Мистер Фицджеральд был не из тех адвокатов, которые предаются дешевой театральности или риторическим витиеватостям. Он говорил прямо, тщательно подбирая каждое слово и буравя присяжных пронзительным умным взглядом.
– Господа присяжные, теперь я считаю своим долгом как можно быстрее изложить вам детали доказательств, которые вскоре будут представлены со стороны обвинения. Речь идет не о прямых и очевидных доказательствах, а о длинной цепи косвенных доказательств, которые неопровержимыми умозаключениями указывают на подсудимого как на лицо, виновное в этом преступлении.
На обычном процессе по делу об убийстве мистер Фицджеральд ограничился бы кратким изложением обстоятельств смерти Джорджа Литтла и доказательств против Джеймса Споллина. Только вот, как он признал, это был не обычный случай. Не было ни свидетеля, который мог бы решить судьбу Споллина, ни убойных фактов, ни обличающих улик. Вместо этого обвинение пыталось построить дело на показаниях почти пятидесяти свидетелей, а также фактах и наблюдениях, многие из которых показались бы незначительными, если рассматривать их по отдельности. Мистер Фицджеральд назвал это длинной цепочкой косвенных улик, но это больше походило на огромный и сложный пазл. Задача генерального прокурора заключалась в том, чтобы объяснить присяжным, что именно это за детали и как они соединяются друг с другом, выстраивая общую картину.
Мистер Фицджеральд рассказал присяжным историю, которая началась с назначения Джорджа Литтла кассиром железнодорожной компании в мае 1856 года и закончилась арестом Джеймса Споллина и возвращением пропавших денег чуть более года спустя. Он старался особенно тщательно продемонстрировать, что у Споллина было достаточно возможностей для совершения преступления. Он подчеркнул, что подсудимый жил и работал на станции, был хорошо известен там и мог приходить и уходить, когда ему заблагорассудится. Кроме того, подсудимый работал в кассе менее чем за неделю до убийства, ранее бывал на крыше, а также знал расположение дощатых настилов и лестниц, по которым грабитель мог бы скрыться с места преступления. Также он подробно рассказал, кого намерен вызвать в качестве свидетелей и что эти люди скажут.
В заключение своего выступления мистер Фицджеральд вкрадчиво заметил, что столь образованные и опытные присяжные вряд ли нуждаются в его советах. Тем не менее он счел необходимым сказать несколько слов о той серьезной ответственности, которую возлагало на них слушание:
– Ваш долг перед подсудимым в таком деле, как это, состоит в том, чтобы исследовать доказательства с величайшей тщательностью, нет, с самой ревностной и тщательной осторожностью; просеять каждую крупицу и частицу их, и если вы посчитаете, что они не указывают однозначно на вину подсудимого, если у вас возникнут разумные сомнения с учетом всех приведенных доказательств, то ваш долг перед подсудимым – истолковать эти сомнения в пользу подсудимого и вынести ему оправдательный приговор. Если же, с другой стороны, у вас не останется в его вине никаких сомнений, то ваш долг – каким бы мучительным он ни был – вынести обвинительный приговор, даже если он может обречь подсудимого на безвременный конец [30].
На этих словах генеральный прокурор вернулся на свое место, проговорив в общей сложности два часа сорок три минуты.
В зале суда на Грин-стрит не было свидетельских трибун. Те, кого вызвали для дачи показаний, делали это, сидя на массивным дубовом стуле с высокой спинкой, установленном у стола барристеров, в окружении адвокатов и с видом на судей спереди и зрителей сзади. Это пугало даже тех, кто уже участвовал в уголовном процессе. С того момента, как свидетель поднимался по ступенькам, ведущим к столу, он оказывался в центре внимания, словно актер в сольном спектакле.
Первым на обескураживающую сцену вышел Фредерик Франклин – геодезист Ирландского совета по строительству. Этот приятный молодой человек лет двадцати пяти руководил сооружением макетов, которые теперь окружали его, и он присутствовал в зале суда, чтобы подтвердить, что они представляют собой точную копию станции. Его появление в суде должно было стать простой формальностью, однако адвокат Джеймса Споллина мистер Курран удивил своего противника тем, что попросил провести перекрестный допрос свидетеля, а затем попытался доказать, что его измерения были ошибочными. Скромный геодезист блестяще справился с допросом, и Курран покинул поле боя, так и не пролив крови. На самом деле, с его стороны было довольно странно ввязываться в этот бессмысленный поединок – возможно, адвокат защиты просто хотел показать себя в деле.
Бойкий и сообразительный, мистер Курран был главным оружием команды защиты, и он планировал самостоятельно провести перекрестный допрос большинства свидетелей обвинения. По другую сторону стола талантов было хоть отбавляй, так что генеральный прокурор мог разделить большую часть работы со своими коллегами. Человеком, которому предстояло взять на себя основную нагрузку, стал барристер обвинения Джеральд Фицгиббон, седовласый тяжеловес юриспруденции. Фицгиббон был сыном фермера-арендатора – необычное происхождение для барристера в те времена, когда в этой профессии все еще доминировала состоятельная элита. Он вырос в небольшом поместье в Лимерике и на момент суда, будучи в возрасте шестидесяти лет, жил в прекрасном георгианском доме на Меррион-сквер. Среди его соседей был офтальмолог и антиквар доктор Уильям Уайльд, чьему сыну Оскару предстояло стать еще более известным, чем его выдающийся отец.
После затянувшихся предисловий присяжным наконец-то была предоставлена возможность выслушать показания свидетелей. Мистер Фицгиббон вызвал первого свидетеля – Уильяма Чемберлена, помощника Джорджа Литтла. Будучи на нервах на полицейском суде, Уильям тогда предстал в довольно жалком виде, и, похоже, это позволило ему набраться опыта. В этот раз он стойко перенес оказываемое на него со всех сторон давление. Говоря четко и уверенно, клерк подтвердил, что в последний раз видел мистера Литтла живым в пять часов вечера в четверг 13 ноября. Уильям подтвердил, что строитель мистер Таф и носильщик мистер Макколи заходили в офис ближе к концу рабочего дня, однако когда он, Уильям, выходил из кабинета, кассир был один.
Мистер Фицгиббон спросил, видел ли Уильям когда-либо заключенного Джеймса Споллина в кабинете кассира.