Мистер Курран оспорил мнение ножовщика о том, что бритва пролежала под водой значительное время, прежде чем ее извлекли.
– Вы пришли к такому выводу из-за ржавчины на лезвии?
– Да, ведь инструмент из блестящей стали может долгое время находиться в воде, не ржавея.
– Вы говорите это, исходя из собственного опыта?
– Да. Чтобы составить свое мнение по этому вопросу, двадцать третьего числа прошлого месяца я бросил в воду бритву с пятнами ржавчины на ней, а когда утром достал ее из воды, то обнаружил, что светлые части лезвия не поменяли своего цвета.
Мистер Курран не стал уточнять то, что должно было быть очевидно для присяжных: эксперимент ножовщика показал, что невозможно определить, находилась бритва в канале в течение десяти минут или десяти лет.
Следующим на свидетельское кресло сел Джеймс Мэгилл, инспектор железнодорожной компании. По просьбе генерального прокурора он воссоздал разговор, который состоялся у него с обвиняемым полгода назад.
– В конце февраля я вместе с чертежником Бойланом измерял стол. Подошел Споллин и спросил, что мы делаем. Я ответил, что мы собираемся снести старые сараи и поставить новые. Он сказал, что это доставит мне неудобства, на что я ответил, что это доставит больше неудобств ему, так как все обломки будут бросать в его сад. Он сказал, что если они разберут сараи, то обязательно найдут деньги. «Какие деньги?» – спросил я. «Деньги, которые украли у мистера Литтла», – ответил он. В другой раз я подошел, когда Споллин разговаривал с человеком по имени Макклин, работающим на производстве жести. Макклин спросил Споллина, не думает ли он, что убийцей был один из тех, кого недавно уволили. Он ответил, что убийца все еще здесь и смеется над всеми нами.
Мистер Сидни, представлявший защиту, был настроен скептически. Под давлением барристера Мэгилл признал, что большинство работников железной дороги разделяли мнение Споллина о том, что убийца все еще находится на территории станции.
Два офицера полиции рассказали о различных обысках на Бродстонском вокзале, а после вызвали эксперта, который дал свое заключение по одному из доказательств, на которое обвинение возлагало большие надежды. Уильям Маллен был слесарем, и, как только он сел за стол, ему вручили навесной замок, найденный в доме Споллина, и ключ от него. Следуя инструкциям мистера Фицгиббона, он вставил ключ в замок и открыл его, подтвердив суду, что они совпадают. Затем мистер Фицгиббон передал ему навесной замок, найденный в ведре с деньгами, и слесарь заметил, что он был залит свинцовым суриком.
– У вас, я полагаю, есть с собой инструменты, – сказал мистер Фицгиббон. – Как вы думаете, вы сможете убрать все, что мешает открыть замок?
Пробормотав, что он, конечно, может попробовать, мистер Маллен принялся за работу. Сурик отслаивался довольно легко, и вскоре он попробовал повернуть ключ в замке. Замок открылся.
Удачный исход этого эксперимента вызвал возгласы удивления со стороны зрителей. Но на этом дело не закончилось. Главный судья Монахан спросил слесаря, означает ли это, что это ключ от замка, найденного в ведре.
– Возможно, но этот ключ откроет все замки одного и того же образца.
Мистер Курран встал, чтобы подчеркнуть эту полезную для него деталь:
– Прав ли я, мистер Маллен, полагая, что существует огромное количество замков, идентичных этому?
– Да. Они производятся в Бирмингеме, и когда они делают новый замок, то выпускают тысячи его точных копий.
– То есть я могу практически где угодно приобрести такой же замок, как этот, который будет открываться этим ключом?
– Не где угодно, но я полагаю, что в Дублине их можно купить во многих местах.
Это стало катастрофой для обвинения. Их попытка доказать, что навесной замок принадлежал Споллину, окончательно провалилась, когда был вызван следующий свидетель. Томас Бамбрик рассказал суду, что до 1853 года он работал в железнодорожной компании. По его словам, он знал подсудимого и помнил, что у Споллина было несколько закрывающихся канистр для масла. По словам мистера Бамбрика, он не мог быть уверен в этом, но смутно помнил, что видел навесные замки.
цЛорд главный судья Лефрой был в ярости:
– Очевидно, должен быть кто-то более компетентный для дачи показаний по этому вопросу, чем человек, работавший там четыре года назад?
Незадачливый адвокат обвинения, мистер Бейтаг, продолжал настаивать на своем. Он указал на деревянное ведро, стоявшее на столе для вещественных доказательств, и спросил свидетеля, видел ли он когда-нибудь, чтобы подсудимый его использовал. Томас Бамбрик внимательно осмотрел его, прежде чем ответить:
– Я помню, что красную и зеленую краску он получал у кладовщика, но носил он их в квадратной коробке. А эту кадку я вообще не помню.
У зрителей не было особых претензий к тому, что они наблюдали до сих пор. Был и высокий драматизм показаний Люси и Джозефа, и разрядка, которую давали комичные казусы обвинения. Когда наступил поздний вечер, выяснилось, что впереди еще пятнадцать свидетелей, призванных испытать на прочность судей и присяжных. Впрочем, они не рассказали ничего нового. Несколько человек вспомнили об обнаружении тела, все детали которого уже обсуждались и не вызывали споров. Пятеро в утомительных подробностях описали обыск канала, а пожилой сторож Бродстонского вокзала и вовсе был вызван на свидетельское кресло, чтобы сообщить суду, что он не может вспомнить ничего полезного о ночи, когда умер мистер Литтл. Создавалось впечатление, что обвинение решило вывалить на присяжных каждую крупицу доступной информации, надеясь создать впечатление, что доказательства против Споллина не просто многочисленные, но и убедительные.
Когда без четверти семь в этот субботний вечер в суде был объявлен перерыв, присяжные узнали, что они не увидят своих жен и детей и не поспят в своих постелях еще некоторое время. До окончания процесса они не могли возвращаться домой и общаться ни с кем, кроме друг друга.
В воскресенье утром им, однако, разрешили отправиться в свои церкви, пусть и в сопровождении судебного пристава, а после обеда шериф организовал для них прогулку на каретах по Феникс-парку. Затем они вернулись в заключение в Европейский отель. Это была золотая клетка: за все, что они ели или пили, платило государство. Присяжные, как известно, иногда злоупотребляли этой привилегией. Во время другого судебного процесса по делу об убийстве в викторианском Дублине девять присяжных (остальные трое были трезвенниками) выпили огромное количество пива, вина, шампанского, хереса, джина и виски, а затем устроили погром в отеле, вызвав такой хаос, что их поведение стало предметом парламентского расследования.
Члены коллегии присяжных по делу Споллина оказались более сдержанными, и утром в понедельник, 10 августа, в зал суда на Грин-стрит не дошло ни намека на скандал. После двух долгих дней Корона закончила изложение своей версии, однако, как только судьи вернулись на свои места, достопочтенный барристер обвинения Абрахам Брюстер встал, чтобы сказать, что был один или два момента, упущенных стороной обвинения. Для дачи показаний вызвали полицейского констебля, который рассказал о кочерге и окровавленном полотенце, найденных в кабинете мистера Литтла, хотя все стороны согласились с тем, что первый предмет не имел отношения к преступлению. Затем был вызван Патрик Хэнбери, чтобы прояснить некоторые детали из его предыдущих показаний. Мистеру Сидни предоставили возможность во второй раз провести перекрестный допрос начальника станции, и он выбрал неожиданную и провокационную линию нападения.
– Мистер Хэнбери, каково было общее мнение по этому вопросу среди людей на станции?
Тот не успел ответить: генеральный прокурор вскочил с места и заявил, что это всего лишь слухи, а потому эта информация не может быть принята судом. Судьи согласились, и мистер Сидни попробовал применить другой подход:
– Были ли задержаны полицией другие сотрудники железной дороги, помимо подсудимого?
– Да. Кэтрин Кэмпбелл находилась под их охраной более месяца, а в общей сложности – около трех месяцев под их контролем.
– А были ли подозрения в отношении других лиц на железной дороге?
– Да.
– Серьезные подозрения?
– Да.
– А имелись ли улики?
На этот раз в дело вмешался мистер Брюстер:
– Не отвечайте на этот вопрос. Как он может сказать, были ли улики, если не занимался расследованием?
Мистер Сидни проигнорировал это замечание:
– Не были ли эти факты настолько вескими, что они собирались арестовать другого человека?
Мистер Брюстер не мог больше терпеть:
– Не отвечайте, мистер Хэнбери. Я должен возразить против этой реплики. Вы и так зашли слишком далеко, мистер Сидни.
– Я очень вам благодарен, мистер Брюстер, – с преувеличенной вежливостью сказал мистер Сидни. Было очевидно, что его линия допроса будет признана неправомерной, но это не имело значения: ему удалось намекнуть, что полиция уже арестовывала не того человека. Возможно, это был подлый прием, но эффективный. Присяжные не могли забыть услышанное.
Мистер Брюстер должен был вызвать еще одного свидетеля: сержанта Майерса, присутствовавшего при аресте Споллина. Полицейский сообщил, что одежда подсудимого была изъята и отправлена на экспертизу доктору Гейгану, судебному химику. Ученый должен был присутствовать в суде, чтобы рассказать о том, что он обнаружил, но поскольку его не удалось найти, мистер Брюстер заявил, что обвинение, наконец, закончило со своими аргументами.
Из всех достопочтенных юристов, присутствовавших в суде в то утро, только Джон Эдье Курран в прошлом переживал сложную юридическую шараду с позиции обвиняемого. Ровно двадцать пять лет назад Курран стоял в том же зале суда на Грин-стрит и обвинялся в участии в незаконном собрании. Будучи студентом юридического факультета, он участвовал в кампании против десятины – древнего налога, за счет которого финансировалась Ирландская церковь. Как и многие католики, он был глубоко возмущен тем, что его заставляли оплачивать богослужения богатого протестантского меньшинства, в то время как католические церкви, посещаемые крестьянами и рабочими, ничего не получали. Молодой Курран стал ярым сторонником отмены этого церковного закона и летом 1832 года выступил на митинге против десятины, про