– Поскольку я вижу, что здесь присутствуют представители прессы, возможно, они спросят общественность, хотят ли они позволить этому человеку проявлять себя подобным образом. Если ему позволят выступить здесь сегодня с речью, чтобы получить деньги, он сделает то же самое в каждом городе Ирландии.
– Это я отрицаю, сэр, – горячо ответил Споллин.
– Как бы то ни было, – продолжал мистер Фицпатрик, – жители Дублина не потерпят подобного. Скудность этой аудитории показывает, что общественность преисполнена к этому человеку таким отвращением, что не станет его слушать. Я пришел сюда с твердым намерением сделать все возможное, чтобы показать хороший пример своим согражданам. Это чудовищно, что этот человек выступает с речами и рассчитывает, что его придут слушать жители Дублина.
Мистер Фицпатрик повернулся и обратился непосредственно к Споллину:
– Вы вышли на свободу благодаря милосердно сформулированной судьей сути обвинения, однако среди присяжных не было ни одного человека, который был бы убежден в вашей невиновности.
Временное облегчение Споллину принесло появление его сына, который спросил мистера Фицпатрика, оплатил ли он свой билет.
– Да, сэр, – сказал бакалейщик. – И у вас не получится меня остановить.
Споллин обратился к полицейским с просьбой выдворить нежданного гостя, однако детективы слишком наслаждались зрелищем, чтобы вмешиваться.
– Кто, – продолжал мистер Фицпатрик, не теряя самообладания, – сказал вашей жене, где находятся деньги?
– Вас это не касается, сэр, – сказал Споллин-младший.
– О, еще как касается, и если мне придется остаться здесь до шести часов, я не дам вам продолжить, пока вы не ответите на этот вопрос.
В ответ Споллин задал свой вопрос:
– Предположим, я был бы самым виновным человеком на свете. Вы бы загнали меня в яму, чтобы я умер с голоду?
– Даю слово, я бы загнал вас куда угодно, лишь бы подальше от людей, чтобы вы больше не натворили бед.
– Это не очень-то по-христиански, – заметил Споллин.
– Лорд-мэр должен прекратить этот балаган. Как бы то ни было, сейчас вас слушать некому, так что я, пожалуй, уйду.
С некоторым напором донеся свою мысль, мистер Фицпатрик удалился.
Споллин придвинул стул к краю сцены и сел, а после небольшой паузы продолжил заготовленную речь:
– Я изложу свою ситуацию оставшимся джентельменам. Что мне делать?
Он ждал ответа, но его не последовало.
– Если бы не моя семья, я бы просто ушел на покой и попал бы в одну из богаделен, – Споллин сделал паузу, чтобы вытереть слезы носовым платком. – Я думал, что целью каждого гуманного человека было бы помочь мне покинуть страну, а не устраивать представление, как это сделал мистер Фицпатрик. Никто не станет отрицать, что лучшим выходом для меня была бы эмиграция. Пойдя на этот шаг, я не смогу добиться большей известности в обществе, чем та, которую принес мне суд, Но если я останусь здесь, вы все знаете, каковы будут последствия. Если предположить, что я виновен, то это ужасно, что священные узы брака разрушены моей женой. Мне больше нечего вам сказать.
Он встал на ноги:
– Надеюсь, джентльмены, вы признаете, что я заслуживаю некоторой поддержки, а мистер Фицпатрик…
В разговор вмешался другой зритель:
– Вы не ответили на вопрос мистера Фицпатрика. Кто сказал вашей жене, где находятся деньги? Объясните это.
– Было бы трудно объяснить то, что полиция не смогла выяснить, – сказал Споллин. – Это совершенно не в моей власти.
Его собеседник не был удовлетворен:
– Вы же не сказали, что вы невиновны?
– Я заявлял о своей невиновности, но, как я уже говорил, даже если бы я был виновен…
– Кто положил туда деньги, вы знаете?
– Я вообще ничего об этом не знаю, сэр, – настаивал Споллин.
К ним присоединился третий зритель:
– Я заплатил шиллинг, чтобы посмотреть, как далеко заведет вас ваша дерзость. Теперь я с готовностью отдам второй шиллинг, чтобы купить веревку, на которой вас повесят.
С этими словами зритель удалился. Споллин подождал, пока закроется дверь, и продолжил:
– Конечно, некоторые не согласятся со мной. Но я уверен, что общественность скорее предпочтет помочь мне уехать, чем вынудит скитаться по стране.
Еще один человек отметил, что результат дневного выступления дает представление о настроениях в обществе по данному вопросу. Споллин получил свои восемь соверенов, так почему он просто не использовал их для эмиграции, если в Америку можно было попасть за три фунта стерлингов?
– Неужели вы хотите, чтобы я ходил по улицам Нью-Йорка без единого шиллинга в кармане? Итак, джентльмены, я оставляю свою ситуацию в ваших руках и надеюсь, что вы не сделаете ее еще хуже. Я предоставляю вашей совести шанс сделать все, что в ваших силах, чтобы помочь мне. Я не буду вас больше задерживать.
После почти получасового отступления – никакого «личного рассказа», о котором говорилось на афишах – зрители разошлись. На предложение Споллина «добровольно внести свой вклад» никто перед уходом не откликнулся.
Вечером людей было не намного больше, чем днем – набралось не больше двадцати зрителей. Монолог Споллина был таким же жалостливым, как и ранее в этот день, и был воспринят с тем же пренебрежением. На вопросы об убийстве он отвечал уклончиво и лишь откровенно рассказал о своем происхождении, сообщив, что большая часть его семьи эмигрировала в Америку. Один человек встал и сказал, что жители Дублина слишком нравственны и религиозны, чтобы испытывать к нему симпатию. Перед ним стоял простой выбор: он должен либо доказать свою невиновность, развеяв сомнения, возникшие в связи с этим делом, либо признать свою вину. Повторный суд над ним был невозможен, поэтому признание не повредило бы ему, однако, по крайней мере, могло принести ему прощение Бога и людей.
Через некоторое время в зале стало неспокойно, и один из зрителей встал, чтобы спросить, когда Споллин начнет вести «повествование», обещанное на афишах. Споллин ответил, что не подготовил такой речи и что текст на афише писал не он. Его целью было лишь завоевать симпатии общественности и собрать средства. Началась шумиха, и одного особо неугомонного скандалиста полиции пришлось выдворять из здания. Ситуация снаружи была еще хуже: там собрались сотни людей, протестующих против публичного выступления Споллина. Руководство театра распорядилось запереть двери, а когда толпа обнаружила, что не может попасть внутрь, стала забрасывать театр камнями и донимать ни в чем не повинных прохожих. Почувствовав, что ситуация может быстро перерасти в беспорядки, полицейские решили досрочно остановить мероприятие. И вот уже второй раз за этот день малообещающий театральный артист покинул сцену под звон насмешек и бесславно скрылся через черный ход прочь с глаз толпы.
Первые рецензии на театральный дебют Джеймса Споллина были, возможно, не такими, на какие он рассчитывал. Газета Dublin Evening Post осудила «беспрецедентную дерзость и непристойность» его поведения, добавив, что невозможно описать «то отвращение и омерзение, с которым на это смотрит возмущенная и негодующая публика». Газета Daily Express назвала его появление на сцене «шокирующим нарушением приличий», а Dublin Evening Mail возвышенно заявила, что не может себе представить, «чтобы подобное когда-либо происходило в обществе, считающим себя цивилизованным».
Этими выступлениями Споллин оттолкнул от себя даже своих сторонников. Многие простые дублинцы были готовы отнестись к нему с пониманием, видя в нем католика из рабочего класса, которого некомпетентная полиция использовала в качестве козла отпущения. Они радовались его оправданию, но его дальнейшее поведение вызывало лишь недоумение. Каждый знал семью, которая эмигрировала, считая гроши, пока не наскребла достаточно средств на переезд в Америку. Споллин же для них был человеком с 10 фунтами стерлингов в кармане, которых было более чем достаточно, использующим свою дурную славу – и смерть невинного человека – для получения финансовой выгоды. В лучшем случае это было непорядочно, в худшем – убеждало в его виновности.
Что бы ни говорили о Джеймсе Споллине, он не был глуп, а потому не стал продолжать свою театральную «карьеру». К часу следующего дня «Принц Патрик» оставался закрытым, а на тротуаре не было не было никого, кроме шумной компании детей и нескольких человек, слонявшихся, чтобы посмотреть, не покажется ли Споллин. Эти бездельники коротали время за обсуждением убийства Джорджа Литтла и своей растущей уверенности в том, что убийцей действительно являлся Джеймс Споллин. Примерно через полчаса к двери подошел полицейский, коротко переговорил с кем-то из присутствующих и объявил, что Споллин в театре больше не появится. Он поступил мудро, так как вечером у театра собралась еще одна большая и враждебная толпа, явно намеревавшаяся учинить расправу.
Не подозревая о своих противниках, Споллин и его сын находились всего в нескольких улицах от них, в неприглядном пансионе на Эксчейндж-стрит. В течение нескольких дней они не высовывались, ожидая, пока утихнет шумиха. В редких случаях, когда они выходили на улицу, за ними на незаметном расстоянии следили полицейские в штатском, которые вели постоянное наблюдение с момента освобождения Споллина из тюрьмы. Что делать дальше, было неясно: «личный рассказ» принес жалкий фунт стерлингов, а их средства таяли с каждым днем. До Джеймса Споллина наконец начало доходить, что в Дублине, где общественное мнение было настроено против него, у них нет будущего. Вместо этого он решил рассказать свою историю в Корке или Лимерике, уповая на благотворительные инстинкты жителей других городов.
Только вот воплотить этот план в жизнь ему так и не дали. Поздно вечером в субботу к нему пришел инспектор Райан и сообщил, что он арестован и будет обвинен в ограблении железнодорожной компании Midland Great Western Railway Company на 350 фунтов стерлингов. Споллин выглядел изумленным.
– Ну, ничего не поделаешь, – будто смирившись, сказал он. – Но я ничего об этом не знаю.