ия. Так вот, в одном из фужеров с недопитым шампанским, а именно в том, что испачкан помадой, обнаружены следы кокаина, а в наполовину полном бокале красного вина — опия. Примечательно, что опий присутствовал так же и в самой бутылке, а следов кокаина более нигде не обнаружено. Отсюда напрашиваются сразу несколько выводов. Первый — тот, что один из парочки опаивал другого, стараясь при этом самому по ошибке не сделаться жертвой отравления. Второй вывод тот, что обнаружение этих веществ ещё более усложняет картину преступления, превращая его в тщательно спланированный и точно исполненный заговор.
— Само действие этих веществ — противоположно, — задумчиво заметил Путилин, внимательно слушавший рассуждения следователя. — Опий — это сильное успокаивающее средство, прекрасное снотворное. Кокаин же, напротив, оказывает выраженное стимулирующее действие, дает прекрасный тонизирующий эффект. Зачем понадобилось принимать эти два взаимоисключающих препарата?
— Кокаин вызывает сильное возбуждение полового чувства, — заметил Гаевский. — Проститутке был прямой резон повысить потенцию клиента.
— А вы не думаете, что проститутка использовала только опий и только для того, чтобы побыстрее усыпить жертву? — подал голос Иванов, как обычно оппонировавший Гаевскому. — Кокаин Кузнецов мог принять самостоятельно, преследуя вполне очевидную и безобидную цель: подхлестнуть свою стареющую плоть. Кстати, возможно, что именно из-за принятого прежде кокаина последующее воздействие опия оказалось менее выраженным и Кузнецов проснулся во время обыска номера преступниками. А это неожиданное пробуждение повлекло его убийство грабителями.
— Догадка интересна, — кивнул следователь, — но правду, пожалуй, мы узнаем лишь «взяв» преступников и добившись от них признательных показаний. Пока же я только добавлю, что мною выписано постановление о судебно-химическом исследовании органов убитого. Это исследование пока ещё не осуществлено.
— В любом случае мне представляется очевидным, — вновь заговорил Путилин, — что Кузнецов не по собственной воле принял опий, вызывающий сонливость. Потому как иначе получается абсурд: представьте себе на минуточку — человек платит шестнадцать рублей за номер в гостинице, не говоря уж обо всём остальном, и всё это для того, чтобы через час, выпив снотворного, дрыхнуть, как говорится, без задних ног. Полагаю, добавить снотворное в вино могла только девица.
— Кстати, как обстоит дела с поисками этой проститутки? — поинтересовался помощник окружного прокурора.
— Мы можем попробовать подойти к ней разными путями, — стал объяснять начальник Сыскной полиции, — Владислав Гаевский принялся было изучать картотеку Врачебно-полицейского комитета, а там учтено, дай Бог памяти… более пятнадцати тысяч девиц. Проверив за первый день около девяти тысяч карточек, он отобрал некоторое количество потенциальных подозреваемых. Теперь надо бы провести опознания с привлечением коридорного и портье, но я остановил Владислава. Думаю, мы найдём эту женщину иначе: арестовав Чижевского и получив его признательные показания, мы получим прямой выход на неё.
— М-м… — покивал Грибанов. — Наверное, это оправданное решение. Опознание потребует много времени, согласен. В конце концов, если Чижевский откажется назвать сообщницу, опоившую убитого, то к идее проведения опознания мы вернёмся. Пока же мне бы хотелось обсудить тактику первого допроса Чижевского.
— Честно скажу, я бы сам хотел поговорить с этим человеком, — заметил Путилин.
Ничего необычного в высказанном желании начальника Сыскной полиции не было. Многие преступники в его присутствии робели и давали признательные показания от одного лишь осознания того факта, что их допрашивает «сам знаменитый Путилин».
— Что ж, возможно это сподвигнет нашего подозреваемого на скорейшее сознание в содеянном, — согласился следователь (впрочем, было бы странно, если бы он воспротивился желанию действительного тайного советника). — Давайте суммируем, что мы можем предъявить Чижевскому в качестве улик. Итак, первое: нахождение в непосредственной близости от места преступления в момент его совершения…
— Отсутствие alibi, — поддакнул Гаевский.
— Именно. Второе: подтверждаемый свидетелем острый конфликт с погибшим за два месяца до убийства. Конфликт этот сопровождался высказанными вслух угрозами. Третье… — следователь задумался, и Агафон Иванов негромко подсказал:
— Подозрительное поведение в ночь убийства. Чижевский покинул гостинцу ранее истечения оплаченного времени, а кроме того, не воспользовался извозчиком, что было бы логично на его месте.
— Согласен полностью. Он дошёл до Знаменской площади, но и там не взял извозчика, что выглядит совсем уж странно. Он явно не желал, чтобы его путь проследили, поэтому пошёл пешком по Невскому проспекту. Так и запишем, — товарищ прокурора сделал пометку в своём блокноте, — Четвёртое: серьёзной уликой может оказаться обнаружение на лезвии, спрятанном в трости Чижевского, следов крови. Так что на эту трость следует обратить особое внимание. С нею он был в гостинице, возможно, именно она и явилась орудием убийства.
— Не забудьте про сторублёвку, — напомнил Путилин.
— Именно. Итак, пятое: нам известен номер сторублёвого билета, полученного Кузнецовым за несколько часов до гибели в кассе «Санкт-Петербургского международного банка». Этот билет исчез с места преступления, что позволяет нам предполагать ограбление. Поэтому при обыске квартиры Чижевского надлежит обратить особое внимание на розыск этого банковского билета. Если нам удастся его обнаружить, то эта улика намертво привяжет нашего подозреваемого к убийству. И наконец, шестое: во время обыска следует сделать особый упор на розыск грязного белья Чижевского, если же оно уже сдано прачке, то выяснить у нее все обстоятельства и изъять белье. Я понимаю, что это вроде бы азбучная истина, но как раз такие очевидные вещи особенно часто упускаются из вида. Убийство было очень кровавым, и наш подозреваемый никак не мог избежать попадания крови жертвы на свою одежду. Поэтому во время обыска прошу всех особенно внимательно осматривать одежду и детали туалета Чижевского.
— Что ж, для двух дней работы результат, по-моему, весьма неплох, — заметил Путилин. — Я предлагаю сейчас же выдвигаться на Измайловский и приступать к обыску.
— Сегодня пятница, он часом не на службе? — спросил следователь начальника Сыскной полиции.
— С ночи квартира под наблюдением. В любом случае мы будем знать, где находится наш подозреваемый. Если Чижевский уехал — начнём обыск без него, в присутствии домохозяина или приказчика домовой конторы…
— Ну, это уж как водится, — согласился Грибанов.
— … если же Чижевский дома — что ж! тем лучше — берём его в оборот прямо на месте. — Путилин даже привскочил со стула от возбуждения и зашагал по кабинету, заложив руки за спину, — И ежели Бог даст, то у нас уже к вечеру будет сознавшийся убийца и раскрытое дело, казавшееся поначалу совершенно непонятным.
Дом № 29 по Измайловскому проспекту был обложен по всем правилам полицейской науки. В тридцати саженях от въезда во двор стоял извозчик, не бравший пассажиров, якобы потому, что смазывал колёса солодом. На самом деле это был филёр «летучего» отряда, замаскированный под возницу. Другой филёр играл в карты с Константином Головачом во дворе. Если бы Константин Владимирович Чижевский вздумал покинуть квартиру, то новый сыскной агент немедля последовал бы за ним на извозчике, однако, делать этого ему не пришлось: всю первую половину дня девятого августа подозреваемый находился дома.
Когда целая вереница экипажей с полицейскими и прокурорскими чинами подкатила к дому № 29, Константин Головач выиграл в «подкидного» очередную копейку и, бросив карты, вышел на проспект отдать рапорт.
— Ваше высокопревосходительство, интересующая нас персона находится дома и квартиры покуда не покидала, — бодро сообщил он начальнику Сыскной полиции. — Приходила прислуга, кухарка, принесла с собою продукты, до сих пор не выходила.
— К прачке, часом, бельишко не отсылал? — поинтересовался Путилин. Сейчас, пожалуй, это был самый главный вопрос, волновавший его.
— Никак нет, ваше высокоблагородие.
— Хорошо, Константин, пошли с нами, поприсутствуешь при обыске, посмотришь вблизи, как это делается, — и, обернувшись к шагавшим следом Гаевскому и Иванову, добавил, — познакомьтесь, господа, это наш новый сотрудник: Головач Константин Михайлович. Только вчера зачислен в штат. Я вас очень попрошу помочь ему войти в курс дела.
Не прошло и минуты, как на лестницах выше и ниже третьего этажа встали полицейские в форме, пара филёров тем временем перекрыла чёрную лестницу. В нужную дверь постучал Агафон Иванов, подле него стоял дворник, которому предстояло разговаривать.
На стук вышла кухарка. Она безропотно пустила в квартиру вереницу мужчин и тут же скрылась за кухонной дверью, куда её увлёк один из полицейских. Константин Владимирович Чижевский, сидевший в кресле в небольшой комнатке, служившей ему кабинетом, был, видимо, немало поражён видом полицейских и прокурорских мундиров, обладатели которых неожиданно появились перед ним на пороге. Отложив в сторону газету, он поднялся со своего места и, дождавшись, пока в комнату войдут все желающие, спросил:
— Я не спрашиваю, кто вы такие, поскольку вижу ваши мундиры, господа. Но я хотел бы знать, что вы здесь делаете?
В наступившей тишине голос Чижевского прозвучал неожиданно громко и строго. Для человека, оказавшегося в столь необычной ситуации, он держал себя на удивление спокойно. Уже сказанного было достаточно, чтобы понять — этот человек имеет характер чрезвычайно выдержанный. Перед ним стояли четверо полицейских в форме — в шинелях, фуражках, при палашах и револьверах, прокурорские следователь и делопроизводитель, три сыскных агента, наконец, начальник Сыскной полиции собственной персоной.
Именно Путилин и заговорил. Как лицо, имевшее высший чин, он шагнул к столу и, встав напротив Чижевского, пронзительно посмотрел ему в глаза.