— Знаете ли вы, кто я? — спросил начальник Сыскной полиции.
— Не имею чести…
— Я действительный тайный советник Путилин. Зовут меня Иван Дмитриевич. Я возглавляю Сыскную полицию при Градоначальстве Санкт-Петербурга. Теперь представьтесь, пожалуйста, вы.
— Чижевский Константин Владимирович, потомственный дворянин, старший мастер кузнечно-прессового цеха «Обуховского сталелитейного завода».
— Почему вы не на работе?
— С пятнадцатого августа у меня расчёт. А не на работе я потому, что имею отгулы в счёт отработанных прежде авралов. Вот я их и гуляю перед увольнением.
— Так много отгулов? — удивился Путилин.
— Отгулов не много, авралов было много, — довольно язвительно ответил Чижевский.
— Что вы делали и где были в ночь с шестого на седьмое августа сего года?
— Я обязан отвечать?
— В ваших интересах ответить не только исчерпывающе, но и правдиво.
— Не вижу ни одной причины, по которой я должен это делать. Уж извините, — Чижевский развёл руки в стороны, — при всём моём уважении к вашему высокому званию…
В глазах Путилина появилось злобно-хищническое выражение. Он привык видеть страх и оторопь оппонента, ненависть или трепет, но подобное пренебрежение, видимо, глубоко задело начальника Сыскной полиции.
— Что ж, господин Чижевский, вы хотите получить урок юридической грамотности… и вы его получите. Господин следователь, — Путилин оборотился к Грибанову, — предъявите господину Чижевскому ордер на обыск занимаемого им жилого помещения.
Пока подозреваемый читал поданную ему бумагу, Путилин не сводил с него взгляда, покачиваясь с носка на пятку. Едва только Чижевский вернул ордер товарищу прокурора, начальник Сыскной полиции заговорил быстро и уверенно:
— В прочитанном вами ордере указано, что именно прокуратура будет искать в вашей квартире. Вы можете добровольно выдать эти вещи, и данное обстоятельство будет расцениваться как сотрудничество со следствием. Речь идёт, напомню, о любом окровавленном белье, о трости с потайным клинком и, наконец, о сторублёвой банкноте с указанным в ордере номером.
— Окровавленного белья в моём доме нет, — спокойно заговорил Чижевский. — Трость стоит в прихожей. Что касается сторублёвки, то я никогда не имел обыкновения запоминать номера купюр. Поэтому не знаю, есть ли у меня таковая.
— Кто стирает ваше бельё? Фамилия и адрес!
— Юганова Екатерина… отчества, уж простите, не знаю. Проживает тут же, в доме Бахметьева, во флигеле во дворе.
— Когда вы последний раз отдавали ей бельё? Учтите, мы обязательно проверим!
— М-м, — покивал Чижевский и не без сарказма ответил. — Я уже понял, что вы обязательно проверите. Бельё последний раз было отдано ей третьего дня, то есть… то есть шестого августа.
— Хорошо, я понял вашу линию, — Путилин повернулся к стоявшим позади него людям. — Господа, приступаем к обыску. Приглашайте понятых; Агафон, давай живенько отыщи-ка прачку; в общем, поехали, господа, это надолго. А вы, господин Чижевский, выходите из-за стола, садитесь-ка на стульчик посреди комнаты! Продолжим нашу презанятную беседу…
Гаевский стремглав бросился в прихожую: за вешалкой действительно стояла трость, скрытая от глаз полой длинного пальто песочного цвета. Трость выглядела добротной, её без преувеличения можно было назвать вещью благородного человека: рукоять в форме львиной головы с развевающейся гривой, чёрные бусинки-глаза, четыре латунных кольца в верхней части, аккуратные буквы SHCAFF — всё в точности, как на эскизе филёра. Взяв её в руки, Владислав повернул нижнюю часть трости относительно верхней на 180 градусов против часовой стрелки: по линии разреза одного из колец показалась щель, в которой блеснула холодная сталь клинка. Владислав развёл руки в стороны и увидел пугающего вида оружие куда длиннее морского кортика, кинжала или охотничьего ножа, хотя и короче палаша. Обоюдоострым отполированным клинком дюймовой ширины можно было одинаково хорошо и солнечные зайчики пускать, и животы резать. Подойдя к окну, сыщик самым внимательным образом изучил лезвие, особенно возле рукояти — в этом месте очень часто остаётся засохшая кровь, особенно в тех случаях, когда оружие не очень тщательно отмыли. Несмотря на всё желание найти хоть что-то подозрительное, Владислав был вынужден признать, что клинок находится в идеальном состоянии и никоим образом не уличает своего владельца в совершении убийства.
Владислав принёс трость Путилину, который, прервав на минуту разговор с Чижевским, лично осмотрел её. Подобно Гаевскому он встал перед окном и самым тщательным образом изучил клинок с обеих сторон. Никак не выказав неудовольствия результатом, Путилин собрал трость и отдал её следователю.
— Скажите, господин Чижевский, а почему вы увольняетесь с завода? — поинтересовался он.
Вопрос этот, никак не вязавшийся с предыдущим разговором, как будто бы озадачил подозреваемого.
— Потому что государство полностью выкупает у частных акционеров их доли, и «Обуховский сталелитейный завод» превращается в полностью казённое предприятие. Соответственно происходит изменение штатов. Для меня сие означает потерю работы.
— То есть, вы не сами нашли новое место, это вас отставляют от старого, — подытожил Путилин. — А скажите, Константин Владимирович, вам довелось знавать Кузнецова Кузьму Фёдоровича?
— Кузнецов? Был мастер такой на заводе, но его звали не Кузьма. Постойте… Ну да, знаю, Кузьма Кузнецов — это домовладелец, у которого я некоторое время жил, в доме у Поцелуева моста.
— Что вы можете о нём сказать?
— Да ничего особенно хорошего. По совести говоря — каналья! Слишком любит деньги и не видит за ними людей.
— То есть ваши отношения были не очень хороши…
— Да, думаю можно сказать так.
— … или, может быть, они — ваши отношения то есть — были очень плохи? — закончил фразу Путилин, пристально вглядываясь в лицо собеседника.
Чижевский промолчал, опустив глаза. Повисла пауза, которая с каждой секундой становилась всё тяжелее.
— Что ж вы так примолкли, господин Чижевский? Я, кажется, задал очень неудобный для вас вопрос? Особенно, ежели взять на ум ваше обещание поквитаться с Кузнецовым.
— Я не обещал с ним «поквитаться». Я обещал наказать его спесь законным образом — путём подачи жалобы Губернатору. Я даже высказался словами поговорки, дескать, и на вашу спесь, господин Кузнецов, пословица есть.
— Ну, а он?
— А он давай брать на арапа.
— То есть вы признаёте конфликт.
— Признаю ругань, брань. А более ничего не признаю, поскольку ничего более и не было.
— А вы знаете о том, что в ночь с шестого на седьмое августа господин Кузнецов был убит?
— Первый раз слышу. Я, знаете ли, не слежу за его судьбой.
— Газет не читаете? — Путилин с ехидцей скосил глаза на «Санкт-петербургские ведомости», лежавшие на письменном столе. Именно эту газету Чижевский пролистывал перед появлением полиции.
— Газеты читаю. И кое-что кроме газет.
— Да, я вижу, библиотека у вас приличная, — Путилин прошёлся вдоль шкафов, заставленных книгами. — Так вот, разве вы не видели заметок об убийстве в гостинице «Знаменская» в ночь с шестого на седьмое августа?
— Видел.
— Так это как раз Кузьму Фёдоровича и убили.
— Понятно. Знаков скорби выказывать не стану, поскольку таковой не испытываю. Уж извините, лицемерить не привык. И вы, стало быть, явились ко мне потому, что узнали о моей ссоре с ним?
— Мы явились к вам потому… — Путилин примолк и выдержал внушительную паузу, сделав вид, будто читает корешки книг на полке; затем неожиданно повернулся к Чижевскому и выпалил, — потому что он был вашим соседом на втором этаже «Знаменской»!
— То есть как? — опешил подозреваемый. — С чего это вы так решили?!
— Поскольку второй номер, который занимали вы, находится рядом с третьим номером, который занимал господин Кузнецов.
Чижевский замолчал, опустив голову. Взгляд его блуждал по сторонам, ни на чём не задерживаясь, и было нетрудно заметить, как сильно он побледнел.
— Да-да-да, — покивал механически головой Чижевский, и проговорил, словно бы в ответ на собственные мысли, — и вы, стало быть, заподозрили меня…
— Помилуй Бог, Константин Владимирович, следы ваших окровавленных пальцев остались на шкафу, который вы двигали, чтобы освободить проход. Тут уж и ребёнок догадался бы, каким путём убийца проник в номер.
— Н-да? И каким же?
— Через дверь в стене за шкафом.
— Там была такая дверь? Я даже не знал об этом.
— Ну, разумеется! Про дверь вы не знали и Кузьму Кузнецова не убивали…
— Не убивал! Что же, по-вашему, я похож на убийцу?
— Открою маленький секрет, Константин Владимирович, — понизил голос Путилин, — Я уже тридцать два года ловлю убийц и поверьте, наловил их немало… Так вот, я сделал одно любопытное открытие: убийцы не похожи на убийц. Удивительно, правда?
— Я невиновен.
— Разумеется. Сие можно проверить очень легко. Назовите мне женщину, с которой вы были во втором номере.
— Это исключено. Я не могу назвать её имени. Ни при каких обстоятельствах.
— Очень жаль, — Путилин покачал головою. — Кстати, ни один бы убийца на вашем месте не назвал бы имени своей спутницы. Хотите знать почему? — спросил начальник Сыскной полиции и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Потому что женщина в сравнении с вами — слабое звено. Спасая себя от преследования закона, она разоблачит вас на первом же — или maximum — втором допросе. Вы, насколько я успел уже понять, человек неглупый, способный мыслить перспективно, и прекрасно это понимаете. Поэтому, отказываясь назвать свою спутницу, вы фактически укрепляете нашу уверенность в вашей виновности.
Чижевский молчал. Видимо, он решил ни под каким видом не вступать в полемику с Путилиным. Тот же, напротив, хотел вызвать Чижевского на разговор и потому продолжил свои рассуждения.
— Но ваша тактика, Константин Владимирович, вас не спасёт. Мы обязательно найдём жен