ают.
— С Кузьмой-то? Ну, прямо особого знакомства у нас не случилось, но так, шапочно… Знаю, жалобы на него градоначальнику шли. Тот ещё жук! Самым умным себя считал. Не люблю я этаких-то. Хотя о покойниках не принято говорить нехорошо, да только слов-то из песни не выкинешь. Ежели бы была жива его жена, покойница, Янина Яковлевна, то такого «шкандаля» не вышло бы.
— Вы и жену его знали?
— А как же! Вот жену-то как раз я и знала. Два дома-то её были, это она их в приданое Кузнецову принесла. Он-то кроме погон ничего и не имел. А как взял богатую жену, так сразу и армию задвинул куда подальше.
— Вот что, Марта Иоганновна, а не желаете ли составить завтра мне компанию на похоронах Кузнецова?
Госпожа Раухвельд внимательно посмотрела в глаза Шумилову. Уголки её губ сложились в понимающую улыбку, и она произнесла светским тоном, словно Шумилов пригласил её в театр или на пикник:
— Ну, отчего же. С удовольствием.
Из головы Шумилова не выходила вся эта история, связанная с арестом Чижевского. Перебирая в уме все возможные варианты, Алексей Иванович вновь и вновь приходил к одному и тому же умозаключению, ставившему его в тупик: следствие должно располагать какими-то очень весомыми уликами против Чижевского. «Если только его арест — не ложная тревога, и он уже не отпущен, значит обвинение исходит вовсе не из банального соседства номеров Кузнецова и Чижевского. Видимо, есть что-то кроме совпадения места и времени», — решил Шумилов.
7
Ровно в 23.00 Шумилов, как и обещал, стоял на углу Невского проспекта и Надеждинской улицы. Из-за низкой облачности Луны не было видно, ночь выдалась холодная и сырая, точно в октябре. После прошедшего вечером дождя небо так и не очистилось, и теперь тучи чёрным одеялом висели прямо над крышами домов. Редкие прохожие, подняв воротники пальто, прыгали по тротуарам, боясь замочить ноги в лужах, а призрачный жёлтый свет газовых фонарей выхватывал из сумрака их ссутуленные силуэты. Зловеще чернели тени в наглухо закрытых воротами подворотнях и оконных проёмах зданий. «Лето кончилось», — с тоской думал Шумилов, топчась на углу. Десять шагов в одну сторону, десять шагов — в другую.
Наконец, подъехала коляска, из неё выглянула дама и поманила Шумилова рукой. Он запрыгнул внутрь, и экипаж повёз парочку к Знаменской площади.
Если бы Шумилов не знал наверняка, что перед ним Анна Григорьевна Проскурина, он ни за что не узнал бы в этой даме свою вчерашнюю собеседницу. Светлые волосы, кудрявыми локонами спускавшиеся из-под шляпки с вуалью, чрезмерная косметика, неуловимо, но явственно преобразившая лицо, кружевной костюм слишком тесно, по строгим меркам хорошего вкуса, облегавший ладную фигуру — всё в этой женщине было теперь иначе, чем вчера. Алексей Иванович отметил про себя эту разительную перемену, но замечаний вслух высказывать не стал, приписав её исполнению своей же давешней просьбы изменить внешность.
Экипаж остановился перед входом в гостиницу. Важный швейцар с достоинством распахнул двери и пропустил пару в просторный холл. Алексей огляделся. Прямо и наверх вела лестница, застланная широкой ковровой дорожкой, справа находилась стойка портье, а налево — коридор, через который можно было попасть в ресторан и располагавшийся рядом буфет. На свободном пространстве холла разместились три кожаных дивана с низенькими столиками перед ними, большие зеркала и пальмы в кадках.
Шумилов, поддерживая под локоток свою даму, подчёркнуто корректно подвёл её к одному из диванов, усадил, а затем вальяжной походкой направился к стойке портье. Тот в свою очередь поднялся с кресла и с искательной улыбкой на лице закивал полночному визитёру.
— Здравствуйте. Мы хотели бы снять номер, — с достоинством проговорил Шумилов.
— Это завсегда-с можно-с. Господа у нас впервые? — услужливо, не переставая искательно улыбаться, спросил худощавый портье с заметной лысиной, прикрытой остатками волос, и, не получив ответа, продолжил:
— К вашим услугам у нас удобные номера-люкс во втором этаже и более скромные, но тоже с новейшими удобствами в третьем. Что желаете?
— Разумеется, второй этаж, — не задумываясь, решил Шумилов. — Я желал бы именно второй номер… Или лучше нет, третий… Или взять второй? — Шумилов обернулся к своей даме, но она никак не отреагировала на его реплику, и Шумилов опять повернулся к портье. — Так что с третьим номером?
— Третий номер… м-м… к сожалению пока закрыт и не может быть сдан клиентам. А второй…
Он не успел закончить фразы, как Шумилов, навалившись грудью на стойку и заговорщически подмигивая, перебил его:
— Это из-за того убийства? А… скажи-ка, любезный, там и правда весь номер был в крови? Газеты писали — просто как на бойне. А полиция что? Убийцу-то нашла, что слышно? Да, решено, беру второй, это даже в некотором роде пикантнее, когда за стенкой… ммм… этакое место…
— Извольте, — осклабился портье. — Второй как раз свободен. На какое время желаете?
— Думаю, трёх часов вполне хватит, — Шумилов снова подмигнул молодому человеку по-свойски, достал из шикарного портмоне тонкой лайковой кожи, специально прикупленного для тех случаев, когда надо пустить пыль в глаза, пятирублевый билет и забрал из рук портье ключ на тяжелом деревянном брелке с цифрой «2» на торцевой его части. «Третий, стало быть, опечатан полицией, — подумал Шумилов. — Долго ли они его будут держать закрытым? Уж пять дней минуло…»
Вернувшись к своей даме, Алексей Иванович манерно подставил ей свой локоть и повёл её по парадной лестнице во второй этаж, где сразу за стеклянными дверьми у стойки их встретил коридорный дежурный и, не мешкая, провёл во второй номер.
— Не желаете ли заказать ужин в номер? Или, может быть, вино, закуски, десерт? — спросил он, остановившись в маленькой прихожей. Выполнение заказа сулило ему мелочь «на чай», так что вопросы коридорного носили вовсе не праздный характер.
— Закажи-ка, любезный, для нас бутылочку мадеры и фруктов, — сказал Алексей Иванович и протянул коридорному десять копеек. — Скажем пару фунтов винограда, ну и, скажем, пару померанцев и пару персиков.
Когда коридорный ушёл, Шумилов обратился к своей Анне Григорьевне:
— Ну-с, что скажете, вы узнали кого-нибудь?
— Швейцара, признаюсь, я не запомнила, а вот портье и дежурный тоже были в ту ночь. И вино Константин тоже заказал, как вы сейчас.
— Уже хорошо. Вот что, Анна Григорьевна, я попрошу вас внимательно посмотреть на обстановку номера и сказать, осталась ли она неизменной?
Она кивнула. Было видно, что ей не по себе. Возможно, от бередящих душу воспоминаний, возможно от тоски по отсутствующему другу. Шумилов и Проскурина прошли из отделённой драпировкой прихожей в центральную часть номера, являвшейся гостиной. Здесь стояли диван, два кресла, большое, в рост человека зеркало, подле кресел — большой круглый стол морёного дуба, напротив дивана — вместительный трёхстворчатый шкаф. Подле окна в кадке рос развесистый фикус, настоящее дерево, у противоположной стен на подставках в виде дорических колонн располагались гипсовые бюсты Сенеки и Нерона, пол в центре гостиной занимал большой яркий ковёр. Конечно, присутствие бюста Сенеки в этом царстве разврата представлялось несколько неуместным, но в общем номер выглядел очень чистым, а обстановка его смотрелась на удивление респектабельно.
— Это кресло в прошлый раз стояло вот здесь, — сказала Анна Григорьевна, указав на место возле окна.
Сказанное прозвучало странно. Кресло, казалось, сейчас на своём месте, именно там, где ему и надлежало стоять; интересно, кто же тогда и для чего передвигал его к окну? Шумилов перенёс кресло к окну, лёг на пол и внимательно осмотрелся по сторонам. По всему периметру комнаты прекрасно просматривался плинтус, нигде никаких зон невидимости. Взгляду абсолютно не за что зацепиться. Впрочем, в одном месте как будто бы отсутствовала часть плинтуса. Как раз там, рядом со столом, где только что находилось кресло.
Шумилов поднялся с пола, подошёл к ткани, драпировавшей стену, и отбросил её. Так и есть: в стене была дверь. И в этом-то месте как раз отсутствовал плинтус. Чуть выше предполагаемой ручки, вместо которой в накладной пластине зияло сквозное отверстие, наклеен кусок бумаги с синими оттисками полицейской печати. Один конец бумажной ленты крепился на наличнике, а другой — на самом дверном полотне. Это был полицейский «маячок», разрыв которого при открывании двери должен был просигнализировать о несанкционированном проникновении посторонних лиц в опечатанное помещение.
— Что ж, ради одного этого открытия стоило явиться сюда, — удовлетворённо пробормотал Шумилов. — Вы знали о существовании двери?
Вопрос был адресован Анне Григорьевне. Женщина выглядела потрясённой открытием, она даже не сразу нашла слова для ответа, лишь развела руки в стороны и только потом пробормотала:
— Нет, конечно! Мне непонятно, как можно оставлять двери между номерами! Ведь кто-то мог к нам зайти!
Она подразумевала «зайти в момент интимной близости», но вслух этого не сказала. Шумилов же, перешёл к противоположной стене и поднял драпировку там: стена оказалась гладко оштукатуренной.
Алексей Иванович вернулся на прежнее место, снова поднял ткань и присел перед дверью на корточки, пытаясь заглянуть в сквозное отверстие на месте ручки. По ту сторону двери ничего не было видно. Шумилов приложил ухо и несколько секунд слушал тишину, пока не поймал себя на мысли, что занимается явно бессмысленным делом: что можно услышать в опечатанном полиции помещении?
— Судя по всему, за этой дверью находится тот самый третий номер, в котором погиб Кузнецов. Видимо, полиция нашла какие-то следы, указывавшие на то, что убийца проник именно через эту дверь, — проговорил задумчиво Шумилов. — Возможно, это были кровавые отпечатки, по крайней мере, это самое очевидное, что приходит на ум. Если убийца проник в третий номер из второго, то это прекрасно объясняет, почему следствие сфокусировало своё внимание именно на Константине Чижевском.