Продавец остановившимся взглядом, полным ненависти, буравил лицо Шумилова и молчал. Неизвестно, в каком направлении пошёл бы разговор далее, но тут Алексей, скосив глаза, встретился со взглядом продавщицы. Та весьма выразительно шевельнула бровями и лёгким кивком указала ему на дверь. Она явно приглашала Шумилова выйти.
Алексей оттолкнул от себя продавца и, бросив на ходу: «У вас лоб вспотел, утритесь!» вышел из магазина. Спустившись по лестнице, он прошел 20 шагов по тротуару проспекта и, став поодаль, принялся дожидаться, что же последует дальше. Ждать долго не пришлось, буквально через минуту в дверях магазина появилась продавщица; оглянувшись и увидев Шумилова, она поспешила к нему. Женщина открыто улыбалась и имела чрезвычайно довольный вид.
— Как вы Франсуа схватили! Он чуть не обделался за прилавком! — это были первые слова, произнесённые ею.
— Простите, как вас зовут? — полюбопытствовал Шумилов.
— Ольга.
— Давайте, Ольга, отойдём в сторону, желательно даже уйдём отсюда подальше, и вы расскажете мне всё, что хотели сказать.
Они так и поступили. Перейдя мост через Мойку, они вошли в кондитерскую Вольфа. Расположившись за столиком и попросив принести кофе, Алексей обратился к новой знакомой:
— Я так понимаю, что рыжую девушку ваш Франсуа неплохо знает…
— На самом деле Франсуа вовсе не мой. А вот эту саму рыженькую он действительно знает хорошо, поскольку она тут работала буквально вплоть до последней недели.
— В самом деле?
— Да! И наш милый Франсуа имел на неё виды. Но… не срослось! А так хотелось! Сонечка явилась давеча в сопровождении смешного господина с усами, как у сома, — продавщица обеими руками изобразила, как свешивались эти усы, — заказала шляпку, а господин оплатил. Франсуа лез ей на глаза и вид имел самый жалкий, однако ж, подсуетился, заказ велел подготовить вне очереди… Фигляр!
— Сонечка, стало быть…
— Сонечка. Карьянова. Кстати, шляпку-то она сегодня забрала, только раньше вас.
— В самом деле?
— Ага. Явилась к открытию, говорит, недосуг ждать полудня. Франсуа вытащил ей коробку, гнусно улыбался, стелился и низкопоклонничал. Тьфу, смотреть было тошно!
Теперь вроде бы всё начинало вставать на свои места. Оставалось выяснить сущие пустяки, но в них-то, как это часто бывало, крылась вся соль.
— Вы говорите, что Сонечка уволилась неделей раньше. Даты не припомните?
— Ну-у, — продавщица на миг задумалась, забавно наморщив лобик, — седьмого она отработала, а восьмого… да, в среду, взяла расчёт.
— Без объяснения причин? — задал уточняющий вопрос Шумилов.
— Без объяснений.
— А адресочек Сонечки Карьяновой, часом, не припомните?
— Отчего же, припомню. Но вы-то мне, надеюсь, спасибо за это скажете?
— Разумеется, скажу, — Шумилов запустил руку под плащ и извлёк портмоне. — Вот вам десять рублей. Только с условием: не говорите мне о том, что Сонька живёт на Тележной улице. Я уже там был и знаю, что это не так.
— Тележная? — переспросила Ольга. — Про Тележную я ничего сказать не могу. А знаю только, что Карьянова снимает комнатку в квартире на третьем этаже в доме Плещеева в Толмазовом переулке, это по правую руку, если смотреть со стороны Садовой.
Теперь Алексею стало ясно, как Сонька-Гусар убежала от него давеча — она просто пересекла двор и поднялась к себе домой. И привязанность её к ресторану Тихонова в «Пассаже» тоже получила простое и ясное объяснение: до этого заведения ей было всего-то две минуты ходу. Как, оказывается, всё просто…
Уже при расставании с Шумиловым продавщица не выдержала и задала вопрос, видимо, мучивший её на протяжении всего разговора:
— Скажите, пожалуйста, а Сонька правда причастна к какому-то преступлению или это лишь выдумка?
— Причастна в самом деле.
— Что же, её определят в тюрьму?
— Сложно сказать. Сейчас многое будет зависеть от её поведения. Вполне возможно, что она действительно подвергнется судебному наказанию.
Шумилову показалось, что его новая знакомая испытала при этих словах глубокое и плохо скрываемое удовольствие. Сонька-Гусар, безусловно, вызывала у неё сильную антипатию, но на исследование причин этого антагонизма Алексей Иванович не имел сейчас ни времени, ни желания.
Уже через четверть часа Шумилов отыскал не только нужный ему дом, но и квартиру, в которой, по словам дворника, действительно проживала Софья Карьянова. В нужную ему дверь Алексей Иванович позвонил, будучи совершенно спокоен: теперь-то он был уверен, что сноровистая девица никуда от него не денется.
Едва только дверь приоткрылась на ширину цепочки, Шумилов заложил кастет в щель возле петель, сугубо на тот случай, чтобы её обратно не захлопнули перед носом. Предосторожность оказалась нелишней: Сонька действительно попыталась затворить дверь, и у неё это, разумеется, не получилось. Убедившись, что отделаться от Алексея подобным способом не получится, он отпрянула от двери в глубину темной прихожей и со вздохом спросила:
— Ну что вы меня преследуете?
— Нам надо поговорить. В ваших, Софья, интересах поговорить со мною до того, как вас отыщет полиция, — ответил Шумилов.
— При чём тут полиция? Моя совесть чиста, я не сделала ровным счётом ничего такого, из-за чего должна бояться полиции, — ответила она с вызовом.
— В самом деле? Вы не опаивали убитого в гостинице «Знаменская» господина Кузнецова снотворным? — быстро спросил Шумилов; он выдержал внушительную паузу и, поскольку Сонька молчала, продолжил. — Хорошо, что не стали врать, у меня есть свидетель, который подтвердит обоснованность моего вопроса. Так мы поговорим?
— Поговорим. Только дайте мне снять дверную цепочку.
— Если вы меня обманите и захлопните дверь, я обещаю, что приглашу агентов Сыскной полиции, — заверил девицу Шумилов. — Мне уже надоело гоняться за вами. Честное слово, у меня есть занятия поинтереснее.
— Не беспокойтесь. Обещаю, что впущу вас.
Алексей вынул заложенный в щель между дверью и дверной коробкой кастет, а Сонька сняла цепочку. Когда дверь распахнулась, Шумилов увидел, что она была облачена в прекрасный стеганый халат с шёлковым воротником-шалью. Высокая девичья шея, бледная кожа, лишенная обычных для рыжих веснушек. Коротко остриженные рыжие волосы топорщились ежиком, придавая Соньке-Гусару сходство с тифозным больным.
— Идите за мною, — пригласила она Шумилова.
— Квартирная хозяйка не будет ругаться из-за моего посещения?
— Не будет. Её сейчас нет дома. Иначе бы я не вышла к двери.
Они прошли в маленькую, но довольно чистую комнату с высоким потолком. У самого порога стоял закрытый саквояж, второй, разверстый, словно пасть бегемота, лежал на кровати. Подле него с одной стороны выстроились рядком закрытые маленькие коробочки, а с другой были навалены в кучу дамские платья, штук пять или шесть. Платяной шкаф напротив двери ощетинился распахнутыми дверцами. По одному взгляду на обстановку в комнате нетрудно было понять, что живший здесь человек паковал вещи.
— Вы, как я посмотрю, собрались бежать… — пробормотал Шумилов.
— Представьте себе.
— И как долго вы собираетесь бегать?
— Пока всё не уляжется.
— «Всё» не уляжется до тех самых пор, пока не будет пойман убийца.
— Какой убийца?
— Если вы, Софья, будете идиотничать, я прекращу разговор и сдам вас в полицию. Либо мы разговариваем как взрослые люди, спокойно, достойно, уважительно, без лжи, либо мы вовсе не разговариваем. Словесной эквилибристикой мне надоело заниматься уже лет шесть как.
— Я действительно не понимаю, о каком убийце вы говорите.
— О том, который перерезал горло господину Кузнецову.
— Я никоим образом не прикосновенна к убийству.
— В самом деле? Тогда я немного порассуждаю, и если в моей логике вы найдёте изъян, то немедля остановите и поправьте меня. Итак, Софья Карьянова, вы профессионально занимаетесь проституцией, то есть вступаете в интимные отношения с мужчинами за деньги. В широких кругах проституток, работающих на Садовой улице, вы известны под «погонялом» Сонька-Гусар. Живёте вы не по «бланку» как должно, а маскируете свой промысел работой в модных салонах. Сие есть грубейшее нарушение Положений 1848 и 1862 годов, известных в вашей среде как «Положения о городских проститутках». Такое нарушение карается административной высылкой из столицы. Что-то я не слышу криков негодования в попытке защитить оскорблённую невинность. Вы молчите? Что ж, значит я во всём прав.
Шумилов прошёлся по комнате, заложив руки за спину, словно намеревался читать лекцию. Сонька, отодвинув на угол кровати платья, уселась прямо на одеяло, забросив нога на ногу. Она с деланым равнодушием наблюдала за своим визитёром и как будто приготовилась слушать.
— Полиция без труда устроит вам опознание работниками гостиницы «Знаменская». Уверяю, стриженые волосы вас не спасут. Вас узнают коридорные, да и портье вспомнит. Вы пришли в гостиницу вместе с человеком, найденным после вашего ухода убитым. Вы скрылись с места преступления. Вы не примчались в полицию на следующий день, чтобы дать показания, снимающие с вас вину. Значит, обстоятельств, способных снять с вас подозрения просто-напросто не существует.
— Послушайте, господин сыщик, мы люди практические и… мне есть что вам предложить, — с этими словами Сонька развязала поясок халата и сбросила его с плеч, обнажив молодую крепкую грудь нерожавшей еще женщины, затем, откинувшись на спину, приняла недвусмысленную приглашающую позу. — Может мы столкуемся, а-а?
— Вы красивая женщина, Софья, но существует масса причин, по которым я никогда не лягу с вами в одну кровать.
— Вот как? Что же это за причины?
— Боюсь, вам будет трудно меня понять. Причины эти лежат в области моих этических представлений. Я даже не считаю нужным их объяснять, поскольку, как мне кажется, тот участок вашего мозга, который отвечает за этику и нравственность, полностью атрофирован.
Софья фыркнула, флегматично вернулась в исходное положение, влезла обратно в халат.