Он медленно садится на голую кровать. Кладет руки на колени. Пытается умерить дыхание. Итак, она была здесь. Пиппа была здесь. Не так-то легко куда-то переместить человека, даже находящегося в полубессознательном состоянии. Понадобились бы машина или фургон. Тот «Фольксваген Транспортер» так до сих пор и не нашли.
А остатки медицинских принадлежностей во флигеле – откуда они? Из какой-нибудь больницы? Или из частного врачебного кабинета? Преступник имеет какое-то отношение к медицине?
Все это тоже пойдет в общую копилку. Любые новые сведения позволяют сузить круг подозреваемых, накладываясь друг на друга и пересекаясь между собой, как на диаграмме Венна[23]: возможное владение медицинскими знаниями, психическая нестабильность, владение микроавтобусом или фургоном «Фольксваген»… Нужны аналитики, чтобы обработать все эти данные, детективы, чтобы еще раз просмотреть записи с камер наблюдения… Они найдут этого человека – место пересечения кругов диаграммы в точности укажет на него.
Тут он слышит снаружи крик и встает, выглядывает в окно. Криминалисты движутся в дальнюю часть сада, к флигелю. Адам пристально смотрит на него – он и не думал, что тот так близко и так хорошо виден из спальни Ромилли. Сколько раз она точно так же смотрела в окно, даже не подозревая о том, что творится в глубине ее собственного сада?
Вновь какие-то голоса, и он слышит, как констебль Куинн кричит снизу лестницы:
– Босс? Марш требует, чтобы вы вернулись в отдел!
Адам вздыхает. Пора уходить. Он выходит из спальни, мягко закрыв за собой дверь.
Смерть таится за каждым углом. Кто-то уже умер, кто-то еще умирает. И никого ему пока что не удалось спасти.
Глава 33
Требуется многотонная фура, резко нагнавшая Ромилли на внутренней полосе автострады, чтобы вернуть ее к реальности. Дальнобойщик оглушительно рявкает сигналом, отчего она, чертыхнувшись, машинально дергает рулем – адреналин так и бурлит в жилах – и осторожно съезжает на крайнюю полосу для тихоходов.
Ромилли хочет позвонить Адаму, узнать, что происходит, но знает, что нельзя. У нее уже два пропущенных звонка от Фила, но она игнорирует их – нужно держать линию свободной.
Нынче в ее жизни не так уж много людей. Не так уж много друзей, которым она доверяет. Ромилли еще в самом начале решила быть честной касательно своего отца – люди все равно рано или поздно узнают, так что лучше как можно быстрей отсеять тех, кто не способен с этим смириться. Это была главная причина, по которой она не стала менять имя: если ты любишь меня, зная, кто я такая, – значит, ты и вправду любишь меня.
Большинству людей такое не под силу – полюбить дочь серийного убийцы. Ромилли знает, какие вопросы это поднимает. Сама их в свое время себе задавала.
Похожа ли она на него? У нее такие же темные глаза, такие же нос и рот… Она умна, обладает аналитическим складом мышления и склонностью к наукам. Но еще может быть упрямой и вспыльчивой, и эта черта характера всегда заявляет о себе быстро и громко – в такие моменты Ромилли чувствует, как напряглась всем телом и так крепко стиснула зубы, что они готовы рассыпаться в пыль, и каждый раз задает себе вопрос: неужели этой своей стороной она похожа на него?
Нечто подобное и побуждает людей убивать?
Она видела взгляды, слышала шепотки за спиной. «Био» или «социо»? Природа или воспитание? Убивал ли Элайджа Коул из-за чего-то в своей ДНК или же его так воспитали? Ее отец никогда не рассказывал о своем детстве, и Ромилли никогда не встречалась с его родителями, своими бабушкой с дедушкой – оба они умерли еще до ее рождения. Что-то случилось с ним в детстве или юности? Он что, как-то раз ударился головой, им помыкали, его унижали, как многих серийных убийц до него?
Она читала биографии таких людей, пытаясь отыскать правду среди домыслов и лжи. Одного за другим меняла психотерапевтов, тщетно пытаясь исправить порушенное отцом, пока наконец не встретила доктора Джонс. Женщину, которая вроде бы и вправду понимает ее. Которая научила ее вновь доверять.
Любить.
Когда арестовали отца, следующую неделю она провела как в тумане. Беседы с полицией, сменяющие друг друга умудренные жизнью взрослые с серьезными лицами… Люди, задачей которых было якобы проследить за ее благополучием, каждый из которых оказывался столь же любопытным и назойливым, как и предыдущий. Социальная служба поместила ее в детский интернат, в котором она провела несколько ночей. На чужой кровати в шумной комнате. Потом в приемную семью.
Никто не хотел удочерять дочь убийцы. Малейший прокол – и ее передавали дальше. Она кочевала из одних рук в другие, нигде не задерживаясь дольше чем на полгода.
Никто не скажет тебе, что делать и как себя вести, – не написано пока руководства, как быть дочерью серийного убийцы. Как-то с ней связалось одно подпольное сообщество – родственники убийц, – но ей оказалось с ними не по пути. Люди там были разгневаны, шокированы, сбиты с толку, утверждая, что всегда видели психопата, кипящего под поверхностью. Но Ромилли… она и помыслить об этом не могла.
Она стремилась всем угодить – доказать всем, что они не правы. Старалась изо всех сил: окончила школу на круглые пятерки, подала заявление в университет… Ее юные годы были скучными, ничем не примечательными. Учась на медицинском, Ромилли иногда встречалась с мужчинами, но ни с кем не сблизилась. Так и не осмелилась.
А потом встретила Адама.
Звонит ее телефон, отчего она опять вздрагивает. Быстро отвечает на звонок.
– Ты была права, – говорит Адам тусклым голосом. – Мы в том доме.
У нее перехватывает дыхание. Расцветшая было надежда тут же разбивается вдребезги из-за следующих слов Адама.
– Ее здесь нет, – продолжает он. – Но была.
Ромилли с трудом удерживает машину на полосе, и ей опять возмущенно сигналят.
– Когда? Как?
– Мы его упустили. Мне очень жаль, Милли. Надо было мне послушать тебя. – Долгая пауза. – Он держал ее во флигеле.
– О боже… Послушай, Адам…
– Мне нужно бежать, я просто хотел поставить тебя в известность, – быстро говорит он и вешает трубку.
Остальную часть пути до дома Ромилли медленно осмысливает эту новость. Она так и знала. Знала ведь! Но… Но… Как Элайджа может быть во всем этом замешан? Он ведь в тюрьме, полностью отрезан от всего остального мира… Ромилли никак не может понять, как такое могло произойти. Как он может с кем-то общаться? Разве нет всяких правил и процедур, способных предотвратить нечто подобное?
Сумев без дальнейших происшествий добраться до дома, она паркует машину на подъездной дорожке и с удивлением видит машину Фила. Уже вставляет ключ в замок, но дверь распахивается сама собой.
– Ромилли! Где ты была?
– Почему ты не на работе? – Резко уклонившись от его объятий, Ромилли снимает пальто и помещает его на вешалку.
– Потому что я волновался. Ты поехала навестить своего отца, а потом не позвонила. И не отвечала на звонки.
– Прости. Я… Не до того было. Адам…
– Ты звонила Адаму? – Лицо у него омрачается.
– Да. – Явное неодобрение Фила раздражает ее. – Он отвечает за поиски Пиппы, так что естественно, я позвонила Адаму! И я была права. Мой отец и вправду в этом как-то замешан. Есть связь.
– И что?
– В смысле «и что»?
– Они нашли ее?
– Нет… Нет, Фил, ни хера они ее не нашли!
Ромилли понимает, что вымещает свой гнев на любимом человеке и это несправедливо, но ничего не может с собой поделать. Он делает шаг к ней, протягивая руки, чтобы утешить, но она поворачивается и уходит. Идет на кухню и заваривает чай. Кружка, чайник, вода… Чувствует, что он стоит в дверях и наблюдает за ней.
– Ромилли, я понимаю твое беспокойство, но нельзя же позволять всему этому так влиять на тебя.
– Например, чему, Фил?
– Например… Да вот этому! Этой твоей злости. Тревоге… Это уже берет верх над всей твоей жизнью. Ты пропускаешь работу. Не спишь. Может, еще разок сходишь к доктору Джонс?
– Хватит уже с меня всей этой долбаной психотерапии!
– И с ним тебе больше не следует встречаться.
Ромилли вполне может согласиться с этим.
– Я больше не собираюсь навещать своего отца, – отвечает она. Его лицо все еще маячит перед ее мысленным взором. Его улыбка, такая знакомая, вернула ее в детство. Выкопала из могилы те старые чувства, тревогу, бессонницу. Чувство вины.
– Нет, – твердо говорит Фил. – Я имел в виду Адама. Я не хочу, чтобы ты опять виделась с Адамом.
Ромилли быстро оборачивается.
– Не указывай мне, что делать!
– Он плохо на тебя влияет, Ромилли. Это расследование, эти убийства… Все это разрушает тебя. И он твой бывший…
– И что?
– А то, что тебя с самого начала так и тянуло с ним повидаться. И ты еще говоришь мне, что никаких чувств к нему не испытываешь…
– Отвали, Фил!
Она уходит от него в гостиную, но он следует за ней по пятам.
– Скажи мне, что это не так. Что, не можешь?
– Если ты не доверяешь мне, когда я говорю, что нашему с ним браку пришел конец, то какой смысл вообще хоть что-то говорить?
– Я говорю не о твоем браке. Я говорю о твоих чувствах к нему. О том, что ты все еще хочешь быть с ним. Что ты все еще любишь его.
– Это просто смешно!
– Ой ли? – Фил хмурится, качая головой. – Я помогу тебе справиться с кошмарами, со страхом темноты. Я позабочусь о тебе, Ромилли. Потому что я все знаю и о тебе, и о твоем отце, и о твоем трагическом прошлом.
«О ее трагическом прошлом…» Ромилли пристально смотрит на него, когда он произносит эти слова – слегка пренебрежительно, чуть ли не с отвращением. Как будто у нее какой-то неприятный социальный недуг, который невозможно вылечить.
– Но это… Когда ты продолжаешь встречаться со своим бывшим прямо у меня под носом… Такого я принять не могу.
– Я не… – начинает было она, но Фил опять перебивает ее:
– Если ты любишь меня, то поступишь так, как я говорю, и больше не станешь с ним встречаться.