И вот теперь она заваривает себе чай, испытывая странную смесь тревоги и замешательства. Почему он прятался? Надо ли было окликнуть его, пригласить зайти? Хотя что бы она ему сказала?
Отношения с Филом по-прежнему напряженные. Уходя утром на работу, он сделал над собой усилие, пытаясь сделать вид, будто всё в норме, – сохранить то, что осталось от их отношений. Но то затаенное чувство осталось. Он не хотел, чтобы она встречалась с Адамом. Хотел, чтобы она опять вернулась к работе, забыла о своем бывшем муже. Оставила убийство Пиппы копам. Хотел всего того, чего, как понимала Ромилли, она не могла сделать.
Опасения Фила касательно Адама вполне оправданны – для бывшего мужа он чересчур уж глубоко пролез в ее мысли. Она думала о нем, когда засыпала, когда завтракала… Ромилли постоянно вспоминает и о Пиппе, печаль по убитой подруге едва не переполняет ее, но, когда наворачиваются слезы, ей меньше всего нужны слова утешения от Фила. Она хочет Адама.
На телефоне жужжит напоминалка. Сегодня утром у нее нет времени на Адама. Ей нужно идти на встречу, которую ни в коем случае нельзя пропустить. Особенно сейчас.
Ромилли пришла пораньше, доктор Джонс – вовремя. Ровно в девять тридцать ее психотерапевт появляется в дверях приемной с обычной своей легкой улыбкой на лице. Сегодня на ней темно-синие брюки, белая блузка и элегантные коричневые туфли-броги. Обувь на плоской подошве, удобная и практичная.
Доктор Джонс проводит ее в кабинет. Обстановка там не изменилась – порядок и чистота. В воздухе витает какой-то слабый цветочный аромат.
Потом садится. Закидывает ногу на ногу, кладет блокнот на колени, выжидающе смотрит.
– Уже второй раз за неделю, – произносит Ромилли с нервным смешком. – Вы, наверное, уже сыты мной по горло.
– Сейчас ведь непростое для вас время, Ромилли. Я смотрю новости. Как у вас дела?
– Всё в порядке, – машинально отвечает она. Джонс склоняет голову набок, словно бы говоря: «Да неужели?»
Ромилли пробует снова:
– Похоже, что мой отец продолжает убивать. Прямо из тюрьмы, хотя это просто невозможно. Убита моя лучшая подруга. Я поссорилась со своим бойфрендом. А мой бывший муж… – Она чувствует, как у нее сжимается горло. Замолкает и берет себя в руки, прежде чем заговорить снова. – Так что да, бывали у меня недели и получше.
– Но?.. – спрашивает психотерапевт.
Да, есть одно «но», и доктор Джонс это почувствовала. Несмотря на все это, Ромилли чувствует и что-то другое.
– Все это время, с тех пор как мне исполнилось одиннадцать, я думала, что это когда-нибудь произойдет. Что мой отец опять начнет убивать. Все мои сны, все мои кошмары были только о его возвращении. И вот теперь он…
– Вам кажется, что все это время вы были правы.
– Да. И это такое облегчение… – Ромилли неловко смеется, вдруг испытав чувство спокойствия, здравомыслия. – Узнать, что я не сошла с ума.
– Думаю, вы всегда это знали, – говорит доктор Джонс. – А почему вы поссорились с Филом?
– Он считает, что мне не следует больше встречаться с Адамом.
– И почему же, на ваш взгляд?
– Из ревности. Он хочет контролировать меня.
– Или?..
Ромилли уже к этому привыкла. Доктор Джонс всегда оспаривает ее утверждения, когда они преподносятся как голая констатация факта.
– Каково альтернативное объяснение? – спрашивает доктор.
Ромилли вздыхает.
– Потому что он любит меня и тревожится. Хочет уберечь меня от расследования, которое может мне только навредить.
Джонс сочувственно кивает.
– Ну а Адам? Вы тогда не закончили фразу.
– Это сложно.
– Попробуйте все-таки объяснить.
Мысли Ромилли сразу же обращаются к Джейми. Вчера она приходила в тот дом – в дом Адама – повидаться с ним.
Когда она приехала, сразу после восьми вечера, шторы там были задернуты, внутри было тихо. Заперев свою машину, позвонила в дверь. Ничего. Попробовала еще раз – на сей раз к двери приблизились тяжелые медленные шаги, и она открылась.
Перед ней стоял Джейми. Волосы у него торчали во все стороны, на лице темная щетина. Был он в футболке, носках и широких свободных трусах, сверху – старый халат Адама. Который смотрелся на Джейми почти комично маленьким – рукава доходили ему только до середины предплечий.
Увидев ее, он, не сказав ни слова, развернулся и направился обратно в дом.
Ромилли последовала за ним в гостиную и невольно поморщилась при виде царящего там бардака. Запах сигаретного дыма и мужского пота, пустые бутылки, порожние контейнеры из-под еды, бухло… Джейми опять сгорбился на диване. Он еще не был пьян, но она могла сказать, что это дело недолгое.
Страдание так и исходило от него – он был лишь оболочкой того человека, которого она знала.
Ромилли поймала себя на том, что не находит слов. Она хотела что-то сказать о том, каким замечательным человеком была Пиппа, какой она была хорошей подругой, как ей нравилось ее общество, но ничто из этого не выражало ее чувств. Вместо этого просто сказала:
– Я любила ее.
Джейми повернулся к ней, слабо улыбнувшись.
– Я тоже, Ром. Она ведь это знала, верно?
– О да. О, Джейми, она тоже была так влюблена в тебя!
Джейми быстро отвернулся, пряча лицо, и Ромилли присела рядом с ним, притянув к себе и крепко обняв. Он неловко обнял ее в ответ.
– Я не могу ясно мыслить, Ром, – произнес Джейми, когда они отпустили друг друга. – Как будто теперь, когда ее нет, она забрала с собой какую-то частичку меня и я уже никогда не буду прежним. – Он горестно посмотрел на нее покрасневшими глазами. – Она была моей второй половинкой. Моим всем. Каждое мгновение, которое я провел отдельно от нее – когда работал допоздна, встречался с друзьями, бухал с Адамом, – было потрачено впустую. Я должен был быть с ней. – Он ненадолго примолк. – Не позволяй этому случиться с тобой, Ром.
Ощутив, как к глазам подступают слезы, она быстро кивнула. Не смогла ничего ответить. Ромилли всегда чувствовала то же самое по отношению к Адаму. Что быть рядом с ним, любить его – это так же естественно, как дышать. Что каждый из них – это часть одного и того же человека, что они без всяких слов понимали друг друга и то, через что обоим пришлось пройти. Она не испытывала такого спокойствия и удовлетворенности с тех пор, как потеряла его, и теперь, когда Адам вернулся в ее жизнь, Ромилли чувствует, как волна привязанности накатывает вновь.
…Теперь она пытается объяснить это доктору Джонс, но путается в словах и мыслях.
– Просто не могу представить, что бы я чувствовала, если б это был Адам, – говорит Ромилли. – Я была бы совершенно уничтожена. И теперь все, о чем я могу думать, – это о том, как я загубила наш брак.
– Это ведь была ваша вина, насколько я понимаю?
– Да, я переспала с тем мужчиной. Я была неверна.
– И что привело вас к этому? – спрашивает доктор.
Ромилли хмурится. Что привело? То, что Адам все больше отдалялся от нее, эта его отстраненность, из-за которой она чувствовала себя окончательно запутавшейся и одинокой…
Доктор Джонс откладывает блокнот в сторону. Подается вперед и упирается локтями в колени, глядя прямо на нее.
– Мне кажется, Ромилли, – произносит она, – что вы сами во многом виноваты в том, что происходит в последнее время.
Ромилли буквально физически ощущает ее слова – словно лезвие, пронзающее кожу.
– В том, что вашему браку с Адамом пришел конец, – перечисляет психотерапевт. – В вашей ссоре с Филом, поскольку вы настаиваете на встречах с бывшим мужем, в которого явно все еще влюблены. Даже в смерти Пиппы. Это ведь был ваш старый дом, где ее держали. И это ваш собственный отец, перед которым убийца либо преклоняется, либо выполняет его приказы.
Долго сдерживаемые слезы наконец дают о себе знать – начинают подступать, стекая по щекам Ромилли. Но, несмотря на это, она чувствует волну негодования.
– Я не убивала Пиппу! И это не моя вина, что гибнут люди!
– Вот именно. И мне интересно, почему вы считаете, что это именно так.
Ромилли изумленно моргает сквозь слезы. Доктор Джонс откидывается на спинку кресла, вновь заложив ногу за ногу.
– Когда я высказываю это вслух, это звучит нелепо, не так ли? – ровным и спокойным тоном продолжает она. – Это вызвало у вас раздражение. Злость. Так почему же, когда нечто подобное говорит ваш собственный внутренний голос, вы верите ему? А, Ромилли?
– Я… я не знаю.
– Вам нужно говорить себе это. Регулярно. Своему собственному отражению в зеркале. Разговаривать с самой собой в машине. Где угодно. Но вам нужно убедиться, что вы регулярно повторяете все это и слушаете. Вы не убивали тех женщин тогда, в девяносто пятом году. И теперь вы тоже не несете ответственности ни за чьи смерти. Верно?
Ромилли кивает. Доктор Джонс протягивает ей салфетку, и она сморкается в нее.
– И поговорите с Адамом. Еще не поздно загладить свою вину. Что бы из этого ни вышло.
Ромилли уходит с приема, мысли у нее путаются. Слова доктора Джонс повторяются у нее в голове. «Вы ни в чем не виноваты». До этого момента вся ее жизнь была посвящена служению одному – отчаянным попыткам искупить грехи своего отца.
Но это был сизифов труд. Как у врача, у нее всегда остается кто-то нуждающийся в помощи, еще одна жизнь, которую нужно спасти.
«Вы ни в чем не виноваты».
Ромилли хочет в это верить. Вправду хочет. Как было бы здорово снять этот камень с души – пускай себе катится… «Но как? – выплевывает ее мозг в ответ, когда она садится в машину, чтобы ехать домой. – Как это у тебя выйдет, когда ты знаешь, что это не так?»
Глава 44
– Вам нельзя здесь находиться, Бишоп, – говорит Росс, едва только войдя в морг. – У вас личные отношения с жертвой.
– Я обещал Джейми, – бормочет Адам, не сводя глаз с обнаженной жены своего лучшего друга, лежащей на секционном столе.
Росс приподнимает бровь.
– Предупреждаю, миндальничать я не собираюсь.