– Старший детектив-инспектор Бишоп… – начинает Коул. – Приятно наконец-то познакомиться с вами воочию. Хотя на вашем месте я бы предварительно принял душ и побрился, просто из элементарной вежливости.
Он протягивает руку, дружелюбно и любезно. Адам пристально смотрит на него, затем садится напротив, скрестив руки на груди.
– Ну-ну, – насмешливым тоном продолжает Коул. – Не надо быть таким букой. Это ведь не мне приспичило с вами повидаться.
Запрос на посещение был согласован в кратчайшие сроки. Опять повезло. Адам даже удивился.
– Да, это так. И почему же вы согласились?
Доктор склоняет голову набок.
– Чисто из любопытства, – отвечает он. Адам чувствует, как оценивающий взгляд пробегает по его лицу, вниз по груди к рукам, а затем обратно наверх. Глаза у Коула просто-таки невероятно темные, на тонких губах играет улыбка. – Вы ведь тот человек, за которого вышла замуж моя дочь… Хотя кажется немного странным видеть вас здесь именно сейчас. Насколько я понимаю, – заканчивает доктор со смешком, – вам выдалась не самая лучшая неделя, детектив?
Адам отказывается заглатывать наживку.
– И что вы об этом знаете? – спокойно отвечает он.
– Вы про бедняжку Пиппу Хокстон? Мертвую и обескровленную? Абсолютно ничего. – Доктор с улыбкой обводит рукой комнату. – Я пробыл здесь всю неделю. Идеальное алиби.
Адам бросает взгляд на единственного охранника, со скучающим видом стоящего в углу комнаты. Бритая голова, некогда мускулистый торс, порядком расплывшийся от недостатка внимания. Лицо его абсолютно ничего не выдает – и уж точно никакой преданности коллеге-правоохранителю, находящемуся с ним в одной комнате.
Адам вновь поворачивается к Коулу.
– С кем вы общались? Кто вас навещал?
– Разве это не ваша работа – выяснять такие вещи?
– Информацию приходится буквально клещами вытягивать. Можно сказать, что мне намеренно чинили препятствия.
Коул пожимает плечами.
– Я тут ни при чем. Это не моя вина, если бюрократия мешает старой доброй полицейской работе. – Он делает паузу. – Как там Ромилли? У меня создалось впечатление, что она была расстроена, когда вчера уходила отсюда.
– Я здесь не для того, чтобы говорить о Ромилли.
– Нет? Тогда зачем же?
Адам примолкает. Нужно все разыграть правильно: он знает, что Коул ничего ему прямо не скажет, но вполне может ненароком что-нибудь выдать. Мимолетным выражением лица… Случайно сорвавшимся с губ словом… Чем угодно.
– Вы знаете, кто за всем этим стоит, доктор Коул? – медленно произносит он.
Тот пристально смотрит на него; Адам не отводит взгляд. Ни один из них не моргает. Затем Коул заговаривает опять:
– Всю свою жизнь я знал, что у меня есть особый дар. Свой собственный подход, если хотите. – Он вздыхает: медленный вдох, затем столь же медленный выдох, опуская глаза. – Один мой школьный учитель – единственный человек, который видел меня насквозь, – называл меня хитрым. Другие же говорили, что я славный, обаятельный, просто неправильно понятый. Я никогда не был тем, кто попадал в неприятности. Никогда не был тем, кто попался.
Его глаза скользят обратно, встречаясь со взглядом Адама.
– Но когда постоянно добиваешься своего, то становишься излишне избалованным, старший детектив-инспектор Бишоп. Сами с этим не сталкивались?
Адам ждет, зная, что Коул не ожидает ответа. И точно – он продолжает:
– Человек вроде вас… с приятной мужественной внешностью и характером ей под стать… Я слышал, как здешние вертухаи отзываются о вас и о людях, которых вы посадили. Вы ведь из настоящих ищеек, так ведь, Адам? Упорство… Амбиции… Вы любите, когда все складывается в вашу пользу. И как же вы справлялись, когда Ромилли изменила вам? Когда вы стали ей не нужны?
Адам чувствует, что напрягся всем телом, но крепко держит себя в руках.
– Я здесь не для того, чтобы говорить о Ромилли, доктор Коул, – повторяет он. – Я хочу поговорить о Пиппе.
Коул лишь отмахивается.
– Не торопите события, детектив. Не спешите, наслаждайтесь жизнью. Вы ведь сейчас здесь, не так ли?
Адам бросает на него взгляд.
– Так что вы бы хотели обсудить, Элайджа?
– Вас, старший детектив-инспектор Бишоп. – Темные глаза опять встречаются с его глазами.
– Это не тема для разговора.
– По-моему, это несправедливо. Вы хотите, чтобы я что-то рассказал, но сами не готовы ничем поделиться в ответ. Что вы почувствовали, детектив, когда ваш лучший друг пришел домой и обнаружил свою жену мертвой?
– Я не собираюсь это обсуждать.
– Детектив-сержант Хокстон винит вас? За то, что вы так и не сумели найти Пиппу? Или прощает вас перед лицом вашей некомпетентности?
Адам молчит, так сильно стиснув зубы, что это причиняет боль.
– Ромилли расстроена тем, что ее подруги больше нет в живых? Или, может, вы этого и не знаете… Может, она больше и не обращается к вам, ведь теперь у нее есть новый сердечный дружок, которому можно поплакаться по ночам?
– Я знаю, что вы делаете, Элайджа, но ничего у вас не выйдет, – ворчит Адам. – Я не доставлю вам такого удовольствия.
– Удовольствия от чего, Адам? От того, что вы выдадите наружу свои чувства? Разрушите тот фасад, который так основательно возвели? – Элайджа вздыхает и откидывается на спинку стула. Затем поворачивается и жестом подзывает охранника. – Принеси нам обоим по кофейку, ладно?
К большому удивлению Адама, тот кивает, отталкивается от стены и уходит. В комнате тишина; теперь они одни.
Элайджа оглядывается на Адама с широкой улыбкой на лице.
– Испугались? – насмешливо бросает он. – Боитесь остаться наедине с серийным убийцей?
– Вы же старик, Элайджа, – отвечает Адам, подпуская в голос уверенности. Хотя вдруг у него есть какое-то оружие: заточка или бритвенное лезвие? Он чувствует, как напрягаются все его мышцы. – Ну давайте же! – говорит он.
Но тот лишь смеется.
– Как будто я стал бы заморачиваться… Нет. Нет, я просто хочу поговорить.
– Так говорите.
Коул подается вперед – так близко, что Адам видит крошечный порез возле уха, оставленный при бритье.
– Вы хотите знать про Пиппу? – шепчет он.
– Да.
– Хотите узнать, почему я выбрал ее, почему она была как раз тем, чем надо? Вы ведь знаете, насколько нравятся мне ранимые женщины… Как сильно они мне нравятся.
Адам чувствует, как у него начинают дрожать руки. Мог ли Коул говорить правду? Мог ли у него быть кто-то со стороны, как они предполагали? Но как? Как он общается с ними, как говорит им, что делать?
Он откашливается.
– Кто убивает за вас, доктор Коул?
Тот смеется.
– Сказать вам и так рано испортить такую забаву? Прежде чем мы закончим?
– Вы никогда не досчитаете до двадцати, Элайджа. Мы остановим вас задолго до этого.
Тот качает головой.
– О, эта самонадеянность… Эта уверенность в себе… Я завидую вам, старший детектив-инспектор Бишоп. Когда-то я был таким же, как вы. Думал, что абсолютно все мне по плечу. И в какой-то степени это и в самом деле было так. Но вот ее-то я так и не смог контролировать, верно? В конце концов, моя чрезмерная уверенность в собственной дочери и стала причиной того, что я оказался здесь. Вот какая она трусиха.
– Ромилли – одна из самых храбрых людей, которых я только знаю.
Коул усмехается.
– Вы думаете, нужна храбрость, чтобы позвонить в полицию? Чтобы совершить «правильный поступок»? – Тон у него насмешливый и презрительный. – Настоящая храбрость в том, чтобы прожить свою жизнь так, как тебе хочется, вопреки всем законам страны, человечности и морали. Я знал, что удерживать этих женщин в неволе нехорошо. Но я хотел этого, поэтому я это сделал. Скольких вы знаете людей, способных прожить свою жизнь именно так, как им заблагорассудится?
– А теперь посмотрите на себя, – отвечает Адам. – Гниете тут в тюрьме…
– Но они-то здесь. – Коул постукивает себя пальцем по лбу. – Мои девочки. И что они делали. И что я с ними делал. Я никогда больше не буду одинок. Они мои навсегда.
Коул на секунду закрывает глаза и улыбается, как будто демонстрируя все это Адаму. Тот проглатывает отвращение и ненависть. Если ему придется выслушивать все эти мерзости, чтобы добраться до убийцы Пиппы, – значит, так тому и быть.
Коул медленно открывает глаза.
– Полиция в итоге выяснила, зачем мне понадобились клетки и как я их использовал? – спрашивает он.
– Вы запирали там женщин.
Коул смеется.
– Да, но зачем? Это было нечто большее, чем простое лишение свободы. – Он на секунду умолкает, глядя на Адама. – Скажите мне, как бы вы сами поступили? Если б вам выпала возможность делать с женщиной все, что только душе угодно? Что бы вы предпочли?
Адам вспоминает Элли прошлой ночью, и ему сразу становится дурно. Он качает головой.
– Я не такой, как вы.
Элайджа поднимает брови.
– Вы в этом уверены? Такой молодой человек, с такой горячей кровью… – Он опять подается вперед и практически шепчет: – Если б никто не узнал? Каковы ваши самые потаенные, самые темные желания, Адам Бишоп?
Адам отворачивается, отодвигаясь вместе со стулом, чтобы оказаться подальше от него.
Элайджа хмурится.
– В этом-то и проблема молодого поколения. Вам не хватает воображения. – Он скрещивает руки на груди, полуприкрыв глаза. – Я поделюсь лишь одним со своей стороны, только для вас. Клетки…
Коул опять открывает глаза, убедившись, что завладел вниманием Адама. Тот сжимает руки в кулаки, уже еле сдерживаясь.
– Трех разных размеров. Если кто-то из них хорошо себя вел, если удовлетворял меня должным образом – позволял мне трахать ее так, как я хотел, не отбивался, слушался меня, – тогда у нее могла быть клетка побольше. И я выпускал ее оттуда раньше. Может, подержав ее там всего лишь часа четыре или пять. Но в противном случае… – Коул смеется, и Адам чувствует, как в животе у него бурлит желчь. – За каждый бунт добавлялся час. Грейс, та была бойцом. Ругалась, орала, визжала… Пробовал связывать ее, но я не люблю, когда приходится их так принуждать. Люблю, когда они соглашаются, кивают своими прелестными головками и лежат смирно, пока я их трахаю. А эта Грейс… Мне пришлось изрядно п