». Его отпечатки пальцев, его слюна, клетки его кожи, его волосы, оставшиеся на ее кровати… Он стягивает с головы капюшон, со рта – маску. Ему нужна причина, по которой они могут все это найти. Забылся, мол – бывает… Но один из криминалистов останавливает его:
– Босс, что вы делаете? Вы же загрязните место преступления!
– Да, точно, прости. – Адам опять натягивает капюшон с маской и быстро удаляется. Не стоит тянуть, просто нельзя тянуть!
Выйдя из дома, он направляется к своей машине. Снимает белый комбинезон, а потом сидит и ждет, тяжело дыша.
Думает об убийце. Достаточно дерзок, чтобы незамеченным пройти по дому и убить так, чтобы никто не поднял тревогу… Вошел и вышел, не попавшись никому на глаза… Соседки по квартире поднялись наверх узнать, не хочет ли Элли горячего шоколада, и обнаружили тело. Как долго она оставалась одна – десять, пятнадцать минут? Что это – простое везение, самонадеянность или что-то еще?
Наблюдая за происходящим, Адам видит, как напротив останавливается автомобиль. Он сразу узнает его – шикарный «Ягуар E-type», принадлежащий Маршу.
Даже не раздумывая, он выбирается из машины и переходит улицу; Марш все еще сидит за рулем. Адам стучит по стеклу с пассажирской стороны. Щелкает центральный замок, и он забирается внутрь.
– Это детектив-констебль Куинн? – спрашивает Марш. Адам лишь кивает. Слишком уж пересохло во рту.
Марш смотрит в сторону дома, тихо матерясь про себя.
– Шеф? – наконец произносит Адам.
Марш оглядывается на него.
– Мне нужно вам кое-что сказать. Кое-что насчет прошлой ночи.
Глава 52
– Мать твою, Бишоп…
Марш произносит это с раздраженным вздохом.
Адам рассказывает ему о своем походе в бар. О том, как наткнулся там на Элли. Как они вместе двинули к ней домой. Особо в подробности не вдается, но и этого достаточно. Личные отношения с подчиненными строго наказуемы. Особенно теперь, когда она мертва.
– Мать твою… – снова говорит Марш. – Понадобятся твои официальные показания. Чтобы, по крайней мере, исключить тебя из числа подозреваемых, хотя сам знаешь: отдел профессиональных стандартов[30] тоже обязательно впишется. Им нужно будет надлежащим образом провести расследование, и кто знает, какое еще дерьмо выплывет наружу… – Он пристально смотрит на Адама. – О каком еще дерьме мне нужно знать, старший детектив-инспектор Бишоп?
Адам печально качает головой.
– Больше ни о каком, шеф. Больше ничего, клянусь.
Марш вздыхает.
– Езжай домой. Я тут и сам разберусь, а утром опять поговорим.
– Я отстранен?
– Нет. Хотя… Господи, я не знаю! И без того было плохо, что ты работал над делом, когда убили Пиппу, но это… Это уже слишком, Адам. Я никак не могу оставить тебя старшим по этому делу.
– Понимаю, шеф.
Больше ни слова не говоря, Адам открывает дверцу машины Марша и выходит в ночь. Отходит от места преступления шагов на десять – а может, и на двадцать. В общем, достаточно далеко, чтобы никто его оттуда не видел. И когда убеждается, что это так, позволяет себе окончательно расклеиться.
Глава 53
Ромилли никак не ожидала увидеть на пороге своего дома Адама, особенно с таким выражением лица. Выглядит он сейчас точно так же, как в тот день, когда она впервые повстречала его, в полном одиночестве сидящим в больничном коридоре. Уголки рта опущены, лицо осунулось, плечи сгорблены… Она понимает, что произошло что-то плохое.
– Адам? – произносит Ромилли.
Он секунду молчит, играя желваками. А потом наконец бормочет:
– У нас еще одна жертва. Причем из моей группы. Я отстранен от дела.
– О господи… Мне так жаль! – говорит она, протягивая к нему руки.
Ромилли не колеблется – просто обхватывает его за плечи и притягивает к себе. Чувствует, как в этот момент он напрягся, но уже буквально через секунду Адам падает в ее объятия, уткнувшись лицом ей в плечо и сотрясаясь всем телом. Так они и стоят, прижавшись друг к другу. Входная дверь все еще открыта; Ромилли не осмеливается пошевелиться.
Через некоторое время она чувствует, что он затихает. Его тело словно сопротивляется объятиям, и Адам отстраняется. Она ведет его в гостиную, где они бок о бок садятся на диван.
– Что случилось, Адам? – спрашивает Ромилли.
Он вытирает глаза, прокашливается.
– Сам не знаю. Но он добрался до нее. Я только что оттуда. Повсюду кровь.
– Но почему тебя отстранили от дела?
Адам пожимает плечами, но этот жест кажется натянутым. Есть еще что-то, чего он ей не говорит, но сейчас она предпочитает не настаивать.
– Сам-то ты как? – мягко спрашивает Ромилли.
Он качает головой.
– Все эти смерти… Все эти люди… – Поднимает голову и на долю секунды встречается с ней взглядом. – Прости. За все, что произошло между нами. Мне жаль, что тебя больше нет в моей жизни.
– Я все еще с тобой, – отвечает Ромилли.
– Ну не знаю… Мы с тобой… Я все это разрушил, давным-давно. – Он сцепляет руки на коленях, все еще уставившись в пол. – Я знаю, что это я во всем виноват. В том, что мы разошлись.
– Это не так, Адам. Я ведь…
– Нет, Милли, – произносит он прерывающимся голосом. – Да, ты переспала с тем парнем, но только из-за меня. Я так долго был просто ужасен по отношению к тебе! Отталкивал тебя. Наш брак был мертв еще задолго до… до этого. Это был просто удобный предлог. Чтобы во всем винить тебя. – Адам быстро встает, качая головой. – Мне не следовало приходить. Прости.
Он идет к двери, но Ромилли хватает его за руку, и он оборачивается.
– Нет, Адам. Тебе надо было это сделать. Я всегда буду рядом с тобой. Всегда. Это честно – то, что я тебе тогда сказала.
Он встречается с ней взглядом. Они останавливаются, замерев, ее рука по-прежнему на его руке. А потом он делает шаг к ней, берет ее лицо в ладони и целует.
Ромилли помнит его запах, его вкус. Абсолютно ничего не изменилось. Она даже не пытается сопротивляться. Быть с Адамом кажется таким естественным, таким правильным, что она сдается. Ее уже едва держат ноги. Ее руки у него на спине, его пальцы у нее в волосах и на шее. Все чувства обострены до предела – ощущение его щетины у нее на губах, его губ, его языка, прикасающегося к ее языку.
Она ведет его обратно в гостиную. Он тянет ее вниз, на диван. Когда они целуются, Ромилли то и дело украдкой открывает глаза: глаза у него закрыты, но иногда вдруг открываются и смотрят на нее. Он улыбается, не отрываясь от ее губ, и она улыбается в ответ.
Адам на миг отстраняется от нее.
– Ты уверена, что хочешь этого? – спрашивает он хриплым голосом.
Ромилли кивает.
– Да.
Да, она хочет этого больше всего на свете. Она хочет его. Она хочет, чтобы он разделся догола. Хочет, чтобы он оказался внутри нее. И ее руки уже стягивают с него рубашку через голову.
Ромилли в точности помнит тот момент, когда впервые встретила Адама, – так четко и ясно, как будто это было вчера. Она была тогда младшим врачом-стажером, измотанным до предела под конец бесконечного обхода больничных палат, одетым в поношенную светло-голубую медицинскую форму и кроссовки – некогда белые, но давно ставшие серыми. Ромилли остановилась у торгового автомата с монетами в руке, раздумывая, что бы взять – «Твирл» или «КитКат», – когда вдруг заметила какого-то мужчину, сидящего на одном из пластиковых сидений в коридоре. Поза у него была такой же, как у любого другого человека в больнице: плечи опущены, локти уперты в колени, голова покоится на руках. Но потом он выпрямился, откинувшись на спинку сиденья, протер глаза и посмотрел на нее.
Это длилось всего долю секунды, но оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание Ромилли. У него были самые голубые глаза на свете, самый совершенный в мире нос.
Улыбнувшись, она спросила:
– Вы в порядке?
Он кивнул, и тень улыбки тронула его губы.
– Да. Хотя нет. Не знаю.
Ромилли подошла к нему.
– В каком это смысле? – тихо уточнила она.
– Я… – начал было мужчина, пожав плечами, но голос у него дрогнул, и он замолчал, на секунду уставившись в потолок и сжав челюсти.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросила Ромилли. – Я здесь младший врач. Можно? – Она указала на сиденье рядом с ним, и он кивнул. На запястье у него был больничный браслет.
– Вы пациент?
– Был, – ответил он. – Только что выписался.
– И вы всё еще здесь? Большинству людей не терпится поскорей убраться отсюда.
Ромилли и сама не понимала, зачем завела этот разговор. Она знала, что ей нужно вернуться домой, немного поспать перед очередной двенадцатичасовой сменой, но что-то в нем остановило ее. На первый взгляд он совершенно не вписывался во всю эту унылую больничную обстановку – вроде бы сильный, пышущий здоровьем молодой мужчина, только вот держался он совсем по-другому. Как будто был чем-то сильно испуган.
Ромилли уже и раньше видела таких, как он. Неприкаянных, неспособных даже ворочать языком. Погрязших в тоске, отчаявшихся. Потом такие идут домой и заглатывают целый флакон таблеток, запив их литром водки.
Мужчина посмотрел на нее, но тут же быстро отвел взгляд.
– Давайте я попробую вам помочь, – сказала она.
Он сглотнул.
– Врачи говорят, что со мной всё в порядке. – Он все еще смотрел в пол, натягивая рукава джемпера на руки – детский жест, странно беззащитный для такого мужчины, как он. – Но я никак не могу избавиться от этого чувства… Будто что-то не так, а они этого просто не находят.
– Ладно. Какие у вас симптомы?
– Утомляемость. Слабость. Носовые кровотечения. Такие же, как и раньше.
– Раньше?
– Когда я был ребенком. Когда мне было девять. У меня был рак. Острый лимфобластный лейкоз.
– И вы думаете, что он вернулся.
– Я знаю, что вернулся.
Ромилли на секунду задумалась.
– Вот что я вам скажу… Как посмотрите на то, чтобы я достала вашу больничную карту, взглянула на нее и все вам растолковала? Я – младший врач из онкологии. Рак – это как раз по моей части.