Марш поворачивается к белой доске и начинает размашисто на ней что-то писать, продолжая говорить:
– Если принять во внимание обычный образ действий преступника – и судьбу прочих его жертв, – у нас не так много времени, чтобы найти его. Давайте исходить из того, что меньше суток. Таким образом, времени у нас до завтрашнего утра.
Что произойдет потом, Джейми и представить себе не может. Адама ждет та же судьба, что и Пиппу, которую в итоге нашли мертвой и обескровленной? Или дело идет к чему-то другому? Чему-то еще более страшному?
– Лаборатория сработала быстро, – продолжает Марш. – Кровь, обнаруженная на месте преступления, и в самом деле принадлежит Бишопу. Следы шин на заднем дворе совпадают с теми, что были найдены на том пустыре на прошлой неделе, так что мы знаем, что его похитил тот же преступник.
– Но зачем? – спрашивает кто-то из опергруппы, вторя тем мыслям Джейми, что по-прежнему не дают ему покоя.
И теперь Марш повторяет услышанное от Джейми для всех собравшихся:
– У Бишопа есть одна фобия. Страх перед шприцами и иглами. На что убийца наверняка полагался с самого начала. Использовал эту фобию руководителя опергруппы в собственных целях.
По комнате прокатывается удивленный ропот.
Марш был крайне недоволен, когда Джейми сообщил ему об этом.
– И он даже не подумал упомянуть про столь важный факт? – заорал он в трубку.
Джейми тогда не нашелся что ответить. Он испытывал те же самые чувства. В прошлом ходили кое-какие слухи. Джейми слышал о каком-то происшествии, когда всем в отделе делали прививки во время очередной диспансеризации, но в ответ на вопрос друга Адам лишь отшутился. Сказал, что не о чем и говорить. Мол, аллергическая реакция, и все дела. Гордый тупой мудак… Это может стать его концом, если они не будут действовать быстро!
Теперь Марш поворачивается и указывает на доску.
– Итак, касательно дальнейших мероприятий. Действовать будем по двум основным направлениям. Во-первых, продолжим работать с уликами по другим эпизодам. Что-нибудь в конце концов укажет на то, кто этот урод. Тим, подстегни лабораторию – что-то они там больно уж долго копаются. Рич, еще разок пробегись по списку владельцев микроавтобусов «Фольксваген». Что-то должно вытряхнуться. А во-вторых…
Он делает паузу. Джейми понимает причину – Марш никогда не верил в версию Адама касательно связи с Коулом.
Начальник отдела откашливается.
– Бишоп считал, что преступник находится под влиянием Коула – каким-то образом действует под его контролем. Поскольку теперь мы знаем, – он бросает взгляд на Джейми, – что Пиппу Хокстон держали в доме Коула, а Бишопа похитили из его бывшей клиники, я склонен с этим согласиться. Есть какие-то соображения?
В комнате по-прежнему тишина.
– Тогда ладно. По какой-то причине у нас до сих пор нет эти долбаных журналов посещений из Белмарша, так что я попрошу главного констебля применить там свое немалое влияние. Истории болезни пациентов Коула уже переправлены в наше хранилище. Я хочу, чтобы кто-нибудь уже сегодня просмотрел их, прошерстил списки персонала – короче, нас интересуют абсолютно все, кто когда-либо оказывался в этой клинике.
– Не хотите, чтобы я съездила пообщаться с Коулом?
Все взгляды обращаются к Ромилли. Предложение прозвучало совсем тихо, но это было как раз то, о чем все думали.
– Нет, – решительно говорит Марш. – Всем нужно держаться подальше от этого урода. Он все равно не скажет нам, где Адам, а я не собираюсь скакать вокруг него как собачонка, выпрашивая подачки. Не доставлю ему такого удовольствия.
Ромилли никак не реагирует.
– Слышите меня? – повторяет он, и она медленно кивает. – Действия опергруппы будет координировать детектив-сержант Хокстон, которого я назначаю своим заместителем. Если вдруг что-нибудь выплывет – пусть даже совершеннейшая мелочь, – сразу же ставьте нас в известность.
Марш делает паузу, поддерживая напряжение в комнате. Все уже готовы сорваться с места, чтобы поскорей приступить к работе.
– Сейчас это ваша главная – нет, ваша единственная задача, – говорит он. – Никто не спит, никто не срет, никто не уходит домой, пока я не скажу. – Марш оглядывает собравшихся, на секунду встретившись взглядом с Ромилли. – На данный момент нет ничего важнее, чем найти старшего детектива-инспектора Адама Бишопа. И найти его живым.
Он здесь. Наконец-то.
Такой красавчик, такой храбрец… Такой охрененный злюка. Он смотрит на меня своими прекрасными голубыми глазами, так и сверкая ими, тяжело дыша, с силой раздувая ноздри при каждом вдохе.
Рот у него опять заклеен скотчем. Как только он понял, кто я, то сразу начал орать на весь дом, а этого нельзя было допустить. Это его явно не обрадовало. Он отчаянно вертел головой из стороны в сторону во время моих попыток залепить ему рот. Орал, ругался. Пришлось схватить его за волосы и сильно оттянуть ему голову назад. Но даже тогда он не заткнулся, и мне потребовались все мои силы, чтобы удержать его на месте, обматывая скотчем ему голову поверх рта, петлю за петлей, пока у него не осталось ни малейшего шанса разинуть рот.
Я отпускаю его, и он по-прежнему пытается вырваться, но кресло стоит надежно. Оно большое, тяжелое, и у него нет ни малейшего шанса его опрокинуть. Он быстро сознает это и останавливается, чтобы сберечь силы.
Издает какой-то звук, бубнит что-то из-под ленты. Пытается заговорить со мной, и я улыбаюсь.
– Думаю, что ты уже сказал достаточно – так ведь, Адам? – отвечаю я. – Тебе уже была предоставлена возможность высказаться. Теперь моя очередь.
Смотрю на рассечение у него на лбу – в том месте, куда пришелся мой удар. Кровь уже запеклась, и я протягиваю туда палец, вдавливая его во влажное липкое месиво. Он тихо стонет, глаза у него закатываются, а затем опять нацеливаются на меня.
Перевожу взгляд на трубки, свисающие у него с рук, на канюли, аккуратно вставленные мной, пока он был без сознания. Я знаю, что он всячески старается не смотреть на них, но теперь я подхожу к нему сзади и опять хватаю за голову. Толкаю его в затылок, заставляя опустить ее.
Он издает протестующий стон и зажмуривается. Лицо у него бледное, кожа липкая.
– Посмотри на это, Адам, – говорю я. Он опять начинает часто дышать – скотч так и ходит туда-сюда у него на лице. – Посмотри на это! – кричу я.
Он отчаянно пытается помотать головой, говоря «нет». Меня злит его отказ подчиниться. Еще раз пытаюсь нагнуть ему голову, и в руке у меня остается клок его волос.
Отпускаю его, и он снова выпрямляется. Подхожу к столу в дальнем конце комнаты и беру нож – маленький скальпель, все еще в стерильной упаковке. Вскрываю ее, и на острой нержавеющей стали вспыхивает лучик света. Теперь его глаза открыты и неподвижны. Иду со скальпелем обратно.
– Видишь это, Адам? – говорю я. Он не двигается. – Видишь это? – кричу я.
Он кивает, быстро двигая головой вверх-вниз.
– Делай, как я говорю, и мы прекрасно поладим. – Я бросаю взгляд на часы. Только что перевалило за полдень. – Сейчас я открою трубки, чтобы потекла кровь, и все у тебя будет хорошо. Умрешь ты чисто и безболезненно. Как Пиппа Хокстон.
Я знаю, что все это ложь, что она умерла в страхе и в муках, подвешенная к потолку, точно свинья, приготовленная на убой, но ему ни к чему это знать. Он не мигая смотрит мне прямо в лицо.
– Сомневаюсь, что твои ребятки успеют тебя найти, но, по крайней мере, ты не будешь страдать. Но если ты не будешь слушаться… Если создашь проблемы…
Я подношу лезвие ему к носу – так близко, что он смотрит на него, почти скосив глаза. Затем опускаю скальпель к его руке.
Рука уже зафиксирована ладонью вверх, чтобы мягкая бледная поверхность предплечья и сгиб локтя были открыты для введения иглы. Подношу туда лезвие.
Хорошо вижу синие линии под кожей – прекрасные, толстые мужские вены, в полной боевой готовности. И это хорошо, что он сейчас в стрессе – сердце бьется чаще, отчего они надулись и выступают еще заметней.
Прижимаю лезвие к его коже. Какой-то миг та сопротивляется, но тут давление ослабевает, и острый скальпель прокалывает ее, погружаясь внутрь.
От боли он сдавленно всхлипывает. Нажимаю сильней и вижу, как напрягаются мышцы его предплечья. Порез расширяется – глубокий, но длиной всего около дюйма. Убираю скальпель, чтобы он мог его видеть.
И сейчас он все-таки смотрит на него. В глазах у него испуг, он быстро моргает, когда из пореза начинает струиться кровь, растекаясь по подлокотнику кресла и капая оттуда на пол.
– Будешь дергаться, и я продолжу в том же духе. Одну за другой выдерну тебе вены наружу. Буду обрывать с тебя кожу, и плевать мне, как ты при этом будешь орать.
Его взгляд падает на канюлю, торчащую у него из руки, но тут же возвращается к моему лицу.
– Так ты еще быстрей истечешь кровью. Тогда можешь и не надеяться, что тебя найдут.
Он опять стонет, быстро и прерывисто. Я смотрю на него – на слезы, навернувшиеся ему на глаза, на его лихорадочно ходящие бока – и понимаю: моя взяла. Он издает еще какой-то звук, пытаясь что-то сказать, так что я протягиваю руку и, разрезав скальпелем скотч, медленно и осторожно отвожу отрезанный лоскут ото рта.
Он делает несколько судорожных вдохов, затем смотрит мне прямо в глаза.
– Ты все понял? – тихо спрашиваю я.
– Иди ты на хер! – отвечает он.
Глава 61
В животе у Джейми поселилась противная дрожь, которая так и не проходит, – он изо всех сил напрягает переплетенные пальцы, чтобы унять ее, но это не помогает. Каждую секунду, проведенную здесь, он сознает, что Адам где-то там. С ним. Время утекает прочь. Подвергаясь пыткам, медленно умирая. Умирая от боли.