От этого застрявшего в памяти запаха Ромилли тоскует по Адаму еще больше. Ее охватывает беспомощное отчаяние. Она смотрит на часы: его нет уже восемь часов. Они должны вернуть его домой. Они обязаны это сделать.
Снизу до них долетает уличный шум – запоздалый люд возвращается домой с работы. Голоса, смех… Обычные люди, живущие нормальной жизнью, и, вопреки здравому смыслу, при виде этой совершенно обыденной картины на Ромилли вдруг волной накатывает гнев. Как смеют они продолжать свое существование, когда ее жизнь неумолимо летит под откос? Когда Адам где-то там, совсем один, умирает, и все их попытки найти его терпят неудачу?
– Что вы о ней знаете, Ромилли? – спрашивает Марш.
Она вздыхает.
– Не так уж и много. Тогда мы не были особо близки, а после ареста Элайджи и вовсе потеряли связь.
Прищурившись, она смотрит на небо, отчаянно пытаясь вытащить из своей затуманенной головы хоть какое-нибудь воспоминание.
– Хотя помню, как ее мать упоминала, что у нее были какие-то проблемы со здоровьем. И что она какое-то время даже не ходила в школу. Но в подробности не вдавалась, а я не спрашивала. Может, запросить ее медкарты?
– Уже запросили, доктор Коул. Уже везут.
– И ее отчима нет в живых… – Джейми наконец отрывается от закатных красок и поворачивается к ним. – А он мог бы много чего рассказать, если что.
Марш согласно кивает.
– Он вполне мог обсуждать свои мусорные проблемы прямо за обеденным столом. С упоминанием того, где именно все это происходит. Не зная, что несколько месяцев спустя Мэгги воспользуется этим местом примерно в тех же целях.
Он делает еще одну долгую затяжку, затем бросает окурок под ноги.
– Да пошло оно все… – бормочет он. – Вот найдем Адама, и сразу двину домой. Обниму мужа, позвоню детям…
Ромилли замечает, что Джейми удивленно смотрит на него.
– Я и не знал, что у вас есть дети, – говорит он. Про «мужа» деликатно умалчивает – о сексуальной ориентации своего начальника он тоже не имел ни малейшего понятия[35].
Марш кивает.
– Двое. Вообще-то уже взрослые. Джеймс в универе, изучает операторское искусство. Энди – инженер. Никому из них не захотелось податься в копы.
– Разумно, – отвечает Джейми.
– Вот именно. – Затем, уже тише, Марш добавляет: – У нее никак не выйдет убить еще четверых. Ни при каком раскладе.
Они переваривают его слова. Джейми стоит у самого края крыши, Ромилли – рядом с ним. Марш, который, пока курил, расхаживал взад-вперед, теперь останавливается неподалеку от выхода, спиной к открытому дверному проему.
Все происходит так быстро, что никто из них не успевает хоть как-то отреагировать. Ромилли слышит со стороны Марша какой-то звук. Это даже не вскрик, а тихий стон – шум воздуха, вырвавшегося из легких. Резко обернувшись, она смотрит на него. Безнадежная усталость на лице у Марша успела смениться удивлением, глаза широко распахнуты, рот приоткрыт. Он встречается взглядом с Ромилли, почему-то вдруг обмякнув всем телом. Ноги у него подкашиваются, и он падает на колени.
И она там. Позади него.
На ней синяя рубашка поло и черные брюки. Тяжелые ботинки. Это немного похоже на полицейскую форму, но Ромилли предполагает, что гражданским криминалистам тоже выдают нечто подобное. Она встречается взглядом с Ромилли, и на ее сухих потрескавшихся губах появляется улыбка.
– Так и знала, что найду тебя здесь, – говорит Мэгги. – Адам частенько говорил, что курит на крыше.
Лицо у нее бледное и изможденное; от одного ее вида сердце у Ромилли пропускает удар, в груди застревает комок паники.
Мэгги одна. «Но где же Адам? И жив ли он до сих пор?» – кричит голос у нее в голове.
Что она здесь делает? У нее хватило наглости явиться сюда? Прямо в отдел полиции? Да она же ненормальная, сумасшедшая! «Она твоя единокровная сестра…» Эти слова кружатся и расплываются в голове у Ромилли, усиливая ощущение нереальности происходящего. И тут она видит нож.
Лезвие, крепко зажатое у Мэгги в правой руке, все в крови. Крови Марша. Взгляд Ромилли быстро скользит по бетону, где теперь неподвижно лежит Марш. Как врач, она хочет сразу же броситься к нему, но не смеет даже пошевелиться. Ромилли выставляет перед собой руку, нащупывая другой телефон.
– Мэгги, отсюда нет выхода, – медленно произносит она. – Ты в полиции. Положи нож, пока еще цела.
– Мне не нужен выход. – Мэгги смеется, и Ромилли вдруг видит перед собой ту девчушку двадцатилетней давности. – Мне нужно сделать то, что он просит.
– Кто? Коул?
– Он мне все про тебя рассказал. Ты-то меня не помнишь, насколько я понимаю?
– Мы когда-то играли вместе, – отвечает Ромилли. – В его клинике, после школы.
– Было дело. Я так ревновала тебя, ты в курсе? Что ты его дочь, что вы с ним постоянно вместе… Тогда я даже не знала, что я тоже его дочь. И ты предала его! – кричит она. – Как ты могла?
– Он был убийцей. Он убил тех женщин.
Мэгги опять улыбается.
– Не притворяйся такой невинной овечкой, Ромилли Коул! Не делай вид, будто ты не имела никакого отношения…
– Я не…
Мэгги громко хохочет, прерывая ее. Ромилли переводит взгляд на дверь. Ей нужна помощь. Но эта психопатка все еще размахивает ножом – ей никак не одолеть ее.
– Где Адам, Мэгги? – спрашивает Ромилли. Старается не выдать голосом свои чувства, но ей нужно это знать. Она должна это знать. – Он еще жив?
– Может быть. Наверное. Сколько крови осталось в его теле на данный момент, Ромилли?
Ромилли не отвечает. Не знает, что сказать, чтобы это подстегнуло женщину проговориться, где сейчас Адам. Лицо у Мэгги искажается гневом.
– Ты должна знать! Ты же врач! Так сколько?
– Я… я не знаю, – заикается Ромилли, с трудом заставляя себя задуматься, припомнить свои медицинские познания. – У среднего мужчины примерно семьдесят пять миллилитров крови на килограмм веса, так что… я не знаю. Я не знаю, Мэгги! – отчаянно выкрикивает она. – Пожалуйста, просто скажи нам, где он!
Но Мэгги лишь смеется.
– Ты не сможешь вернуть его. Он мой – навсегда. Ты забрала у меня Элайджу. Я забираю твоего драгоценного Адама.
– И это всё? – Ромилли выпаливает эти слова, не веря своим ушам. – Мелкая месть?
– Мелкая? Мелкая?! Ты отняла у меня моего отца! Ты посадила его в тюрьму! Я прожила всю свою жизнь, не сознавая, кто он такой. А теперь я это знаю, и мне нужно, чтобы он гордился мной. Но мне уже никогда не позволят к нему вернуться. Я больше никогда его не увижу. И если я не могу получить Элайджу, то и ты не сможешь получить Адама. У тебя было все, что можно только пожелать. Ты с ним выросла – уютные ужины за круглым столом, поцелуи на ночь перед сном… А знаешь, что было у меня?
– У тебя была твоя мать! И приемный отец, который любил тебя.
– Моя мать? Женщина, которая отказалась от меня, вышвырнула меня вон сразу после рождения? Я росла, чувствуя себя совершенно чужой, чувствуя, что всё у меня не так. Но только из-за них. Папа – Роберт, – с презрением выплевывает она это имя, – утверждал, будто любит меня, но они никогда не были честными со мной. Элайджа написал мне. Пять лет назад. И все объяснил.
– Что он – твой отец?
– И все остальное. Что они сделали со мной. Мои приемные родители. Что они… Что они тогда… – Мэгги зажмуривается, и на миг ее лицо превращается в маску боли. Ромилли делает было шаг вперед, но тут она вновь открывает глаза. Размахивает ножом.
– Как только я это поняла, все сразу обрело смысл, – прерывающимся голосом продолжает Мэгги. – Элайджа понимает меня. Я всегда знала, что у нас особая связь, просто не понимала почему – до недавних пор. Не понимала, ради чего живу. Элайджа – единственный человек, который когда-либо любил меня. А ты отобрала его у меня.
– Так убей меня, Мэгги! Если ты так меня ненавидишь… Убей меня.
Та смеется.
– Папа никогда не простил бы мне, если б я хоть волосок тронула на голове его любимой доченьки. Но его зять?.. Это честная игра.
– Так почему же ты убила Пиппу? – слышится голос с другой стороны крыши – это Джейми.
Все это время тот стоял как вкопанный. Ромилли едва обращала на него внимание – настолько сосредоточилась на Мэгги и ее ноже. Но теперь та смотрит в другую сторону.
У Джейми какое-то странное, незнакомое выражение лица. Взгляд его прикован к Мэгги, брови опущены, лоб собрался в морщины.
– Зачем было убивать Пиппу? – опять рычит он. – Зачем было убивать всех остальных?
Мэгги смотрит на него с легкой улыбкой на лице.
– Потому что это то, чего хочет Элайджа. Досчитать до двадцати.
Ромилли недоуменно моргает. Ее отец хочет смерти двадцати человек? Но почему? И почему именно эти люди?
– Арестуйте меня! – Мэгги протягивает к ним запястья, нож по-прежнему у нее в руке. Ромилли в нерешительности; она видит, что Джейми тоже колеблется, ожидая подвоха. – Наденьте на меня наручники. Бросьте меня в тюрьму, – продолжает Мэгги. – Будет суд, и меня признают невменяемой. Сумасшедшей. И я выйду. Годик-другой в уютной психиатрической клинике, и меня выпустят досрочно из-за сокращения бюджета. – Сделав паузу, она поворачивается к Джейми. – Но я хорошо знала, что делаю.
Ромилли видит, как у Джейми раздуваются ноздри, как ходят желваки у него на лице.
– Я знала, что делала, когда пришла к тебе домой, – говорит она Джейми. – Когда ударила твою жену по голове. Когда оттащила ее во флигель Элайджи и связала…
Плечи у Джейми тяжело вздымаются и опадают; дышит он быстро, короткими толчками.
– Когда подвесила ее к потолку, вскрыла ей вены и выпустила из нее кровь. – Мэгги улыбается. – Как вы думаете, детектив-сержант Хокстон, зачем на скотобойне подвешивают туши на крюки?
Это уже последняя капля. Джейми с ревом прыгает вперед. Раскинув руки, налетает на Мэгги – одна ладонь обхватывает ей шею, другая крепко вцепляется в предплечье. Вздернув ее в воздух, словно пес, вцепившийся зубами в тряпичную куклу, он швыряет е