– С чего это ты так решила?
Никакого отрицания.
– Мне показалась… – Ромилли покачала головой. – Ничего.
Но это крутилось у нее в голове весь день. И, вернувшись домой из школы, она первым делом подошла к флигелю и подергала дверь. Та была заперта. Ромилли никогда раньше не знала, что флигель заперт. Попыталась заглянуть в окна, но те были чем-то закрыты изнутри. Прислушалась: ничего не услышала. Нахмурившись, она вернулась в дом.
После этого по вечерам Ромилли оставалась начеку. И несколько раз видела, как отец заходил во флигель, но всегда один. Оставался там на пару часов, а потом шел обратно. Медленно. Расслабленно.
– Что ты там делаешь? – спросила как-то она.
– Столярничаю.
– А почему запираешь дверь?
Отец повернулся к ней и так сильно схватил ее за руки, что сделал ей больно.
– Держись оттуда подальше, слышишь меня? – сказал он. А затем, уже спокойней: – Там острые инструменты. О которые ты можешь пораниться.
Но дело было явно не в этом.
Вторая девушка, которую увидела Ромилли, вдруг закричала, когда отец нес ее через лужайку. Стала отбиваться, кусаться и сумела вырваться. Успела пробежать полпути обратно к калитке, прежде чем он догнал ее и схватил за волосы, заваливая на землю. Ромилли потрясенно смотрела, как он бьет девушку по голове, снова и снова, а затем несет ее, потерявшую сознание, во флигель. Стояла, вцепившись руками в подоконник, на враз онемевших ногах, и ждала. Ждала, когда он вернется.
И где-то через час отец наконец появился. Прошел половину лужайки, а затем, словно почувствовав ее взгляд, остановился. Посмотрел на ее окно, прямо ей в глаза.
Ромилли ахнула и бросилась на свою кровать, натянув на голову одеяло. Так и лежала, вся дрожа, когда услышала стук закрывшейся задней двери и его шаги на лестнице, после чего дверь ее спальни со скрипом отворилась. Она почувствовала, как матрас просел под его весом, когда отец медленно присел рядом с ней.
– Ромилли, – сказал он.
Она не пошевелилась.
– Ромилли…
Одеяло медленно откинули в сторону. Она посмотрела на него широко раскрытыми, испуганными глазами.
Шторы все еще были раздвинуты, и лунный свет отбрасывал тусклый отблеск на его лицо. Щеки у него были все в грязи – и еще в чем-то, о чем ей не хотелось думать.
– Ромилли… Что ты видела?
Она быстро покачала головой.
– Ничего.
– Ты видела меня с той девушкой, так ведь?.. – Не дожидаясь ответа, отец спокойно произнес: – Ну ладно тогда. Что будет дальше, зависит только от тебя.
– От меня? – выдохнула она.
Он кивнул.
– Ты уже достаточно взрослая, чтобы принимать самостоятельные решения. Ты понимаешь, что именно ты видела. Так что звони в полицию. Пусть они заглянут туда, арестуют меня. Именно так ведь ты и обязана поступить, не так ли?
Это было похоже на какое-то испытание; она хранила молчание.
Отец пожал плечами. Совершенно беззаботно.
– Но что тогда случится с тобой, Ромилли? Где ты окажешься?
Она уже знала ответ на этот вопрос. Слышала, как он говорил за обеденным столом о бедных детках, которым больше негде жить. Они оказывались в местах, где их избивали, издевались над ними. Заставляли спать в холодных спальнях. Даже в одиннадцать лет Ромилли уже слышала от отца всякие страшные истории: о «вечеринках», на которых мужчины, которым нравятся маленькие девочки, платили за то, чтобы трахать их, лезть в них пальцами и терзать их юные нежные тела.
– В детском доме, – пробормотала она.
– А ты этого не хочешь, так ведь? – спросил отец. Ромилли покачала головой. – Так что ты собираешься делать?
– Молчать.
– Сделай вид, будто ничего этого не было, – решительно сказал он. Встал и некоторое время наблюдал за дочерью, молча лежащей в своей постели. А потом склонился над ней и поцеловал в лоб.
В общем, с тех пор по ночам Ромилли держала глаза закрытыми. Не выглядывала в окно, заслышав, как хлопнула дверца его машины, как глухой ночью лопата с хрустом врезается в землю. Но в своих снах слышала их крики. Работало ее подсознание, показывая ей их там, связанных. Мертвых, бесчувственных. Остального она не знала. Ей было всего одиннадцать. Маленькая Ромилли никогда не слышала об анальном изнасиловании, о фистинге, о посторонних предметах в вагине и принудительном оральном сексе. Еще не могла представить себе запястья и лодыжки, настолько натертые оковами, что они воспалялись и покрывались личинками. Женщин, настолько истерзанных болью от пыток, что они ни на что уже не реагировали.
Отец даже стал поддразнивать ее. По утрам после того, как побывал там.
– Ты хорошо сегодня спала, Ромилли? – мог спросить он.
А она всякий раз кивала.
– Да, папа.
– Тебя ничего не разбудило?
– Нет. Ничего.
Детектив сидит молча, пока Ромилли все это рассказывает. Чай у нее в руке давно остыл. Лабрадор встает со своего места у камина и подходит к ее креслу, кладет свою тяжелую башку ей на колени, глядя на нее снизу вверх своими карими укоризненными глазами. Она запускает руку в его мягкую шерсть и понимает, что плачет.
Потом смотрит на Адама. Уголки рта у него опущены, глаза прикованы к ней. Ромилли не может сказать, о чем он сейчас думает. Вскоре после того, как они поженились, она подумывала все ему рассказать. Но что бы он сказал в ответ? Как бы отреагировал, узнав, что его новоиспеченная женушка была замешана в убийствах своего отца? Она потеряла бы его тогда – как, возможно, уже потеряла и сейчас. Но Ромилли больше не может этого терпеть. Не может больше удерживать в себе то, что было заперто в ней долгие годы.
– Что же тогда случилось? – Голос Адама звучит хрипло, и он откашливается. – В тот день?
Ромилли знала, что ключи тоже были испытанием. В открытую лежащие на кухонном столе, когда она вернулась из школы. Ее отец никогда не отличался беспечностью; не был он и глупцом. Ромилли взяла их, подержала в руке. Всего там было пять ключей разного размера. Она положила было их на место, но вдруг замешкалась, оглянувшись на флигель.
Неделю назад отец опять кого-то закопал. В саду появился еще один клочок потревоженной земли.
И вот они, ключи…
Не раздумывая, Ромилли схватила их и быстро пошла через сад. Дрожащими руками вставила их в замки, один за другим. Сначала наружная дверь, три замка – щелк-щелк-щелк. Затем шагнула внутрь.
Провела пальцем по зарубкам, вырезанным на дверном косяке. XX, XIX и XVIII. Три смерти, но тогда Ромилли этого не знала.
Отсюда уже были слышны какие-то звуки. Шорох, тихие постукивания по полу. Голоса – неистовый шепот. Все тело обдало холодом, отчего она содрогнулась. Но не стала отступать. Ей надо было знать. Щелкнули оставшиеся два замка, и Ромилли распахнула дверь.
Поначалу ничего не смогла разобрать. Внутри было темно, и глазам понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть к густому полумраку. Но она ощутила этот запах. Прокисшего пота, дерьма и мочи. И чего-то еще.
Смерти.
А потом услышала голос.
– Пожалуйста… – тихо прошептал кто-то в темноте. Ромилли заморгала. Там маячила какая-то фигура, тело. Нет, два. Которые переплелись друг с другом на матрасе.
– Она больна. Ей нужно как-то выбраться отсюда.
Женщина посмотрела на нее, а затем медленно поднялась на ноги. Белые блестящие глаза на почерневшем лице… Одежда – не более чем лохмотья. Худые руки и ноги, жидкие сальные волосы… Она шагнула к Ромилли, и ту сразу же пронзил страх.
Эта женщина даже мало походила на живого человека: лицо – скорее беззубый череп с резко выступающими скулами, туго обтянутый кожей. Засохшая кровь, грязь, бог знает что еще покрывали ее тело. Металл дернул ее запястья, ограничивая движения, когда она умоляюще протянула руки к Ромилли.
Та бросилась назад, к двери. Навалилась на нее всем своим весом с обратной стороны, закрыла и опять защелкнула замки.
– Пожалуйста! – умоляла женщина сквозь толстую деревянную дверь. – Пожалуйста!
Затем глухой удар. И еще два. Частый стук, крики, неистовый плач, мольбы открыть дверь, позвонить в полицию, позвать на помощь.
Но Ромилли ничего не предприняла. Повернулась и плотно закрыла и наружную дверь, заперев ее. Пробежала обратно по саду и положила ключи туда, где их нашла, на стол. И, вернувшись домой, отец забрал их.
– Ты заходила туда? – спросил он.
– Нет, – ответила она.
– Что же заставило вас позвонить в полицию? – спрашивает детектив.
– Я увидела ее во сне, – отвечает Ромилли. – Умоляющую. Всю в крови. И проснулась в слезах. Как и каждое утро с тех пор.
Детектив мрачно кивает.
– Но мне было стыдно. Когда вы допрашивали меня. Я понимала, что совершила роковую ошибку. – Ромилли теперь говорит быстрее, ее мозг отчаянно пытается избавиться от того, что копилось в нем долгие годы. – Я сказала, что заметила ключи, когда пришла домой из школы, и понимала, что вы догадаетесь, что я выждала, прежде чем звонить в полицию. Поэтому и лгала. Раз за разом. Утверждала, что и понятия не имела, чем он там занимается.
– Но вы знали.
– Да. Обо всем этом. И ничего не делала.
В комнате тихо. Дрова в камине уже догорают, надо подбросить еще полено, но никто не двигается с места.
– Эти женщины погибли из-за меня.
– Нет.
Она поднимает глаза. Голос Адама – твердый и звучный.
– Нет, Ромилли, – повторяет он. – Тебе было всего одиннадцать. Ты была ребенком. Напуганным, сбитым с толку. Эти женщины мертвы, потому что их убил твой отец.
– А если бы я раньше позвонила в полицию?
– Может быть, – отвечает Адам. – Но ты оказалась в ужасной ситуации. Твоя мать умерла, у тебя больше никого не было. И ты любила своего отца.
Ромилли опять начинает плакать.
– Да, любила, – произносит она сквозь слезы. – Но, может…
– Старший детектив-инспектор Бишоп прав, – говорит детектив Шепард. – Мы знали, что вы лжете. И хотели, чтобы вы сказали правду. Но не для того, чтобы мы могли арестовать вас или что-то в этом роде. Нам требовалась ваша помощь. Мы не хотели, чтоб