«Вот же дерьмо…»
– И я осталась в живых.
Это она. Та пятая женщина. Которая вышла из этого флигеля ужасов во внешний мир. Публиковать ее фотографию было запрещено судом; она сменила имя и бесследно исчезла.
Вот только это оказалось не так. Она здесь. И не погибла в конце концов.
Между ними всего шесть футов. И она маленькая, худенькая. Он запросто сумеет ее одолеть, если понадобится.
– Я пошла навестить его, – продолжает Кэтрин. Голос у нее звучит тихо и холодно. – Я стосковалась по нему. Ну как я могла по нему не тосковать? Мы были с ним так близки, когда были вместе, много лет назад… И с тех пор каждый день, проведенный вдали от него, был для меня му́кой.
Адам удивленно моргает.
– Но он ведь похитил тебя! Запер под замок. Насиловал.
– Сначала я его боялась. Он сказал, что убьет меня, причинит мне боль, если я не буду делать то, что он говорит. Но потом понял, что мне все равно. Мне больше некуда было пойти. Он подарил мне жизнь.
Кэтрин делает паузу, медленно закидывая одну стройную ногу на другую. Задумывается.
– Те парни на улице… – продолжает она. – Это было изнасилование. Я не хотела заниматься с ними сексом, но мне нужны были деньги. На героин, который я пускала себе по венам. Все эти мужчины, эти вонючие озабоченные твари, хотели одного: трахнуть меня, как животные… Хотели, чтобы я отсосала им… Им было наплевать на меня, пока я делала то, за что мне платили. Но с ним все было по-другому. Меня любили. Он спас меня, избавил от зависимости. Оберегал меня. А потом они забрали его.
– Ты отказалась давать показания на суде, – говорит Адам, медленно осознавая правду. Этой женщине основательно промыли мозги. За все эти месяцы, проведенные взаперти в том флигеле, ее убеждения полностью изменилась.
– Мы выбирали их вместе. Мы с Элайджей.
– Выбирали кого?
– Жертв. Торговец наркотиками… Шлюха… Мужик, который притворялся примерным семьянином, а сам изменял своей жене с проститутками… Худшее, что могло предложить общество. И люди, которые нас подвели. Адвокаты… Учитель… Социальный работник…
Кэтрин на секунду умолкает.
– Полицейские, – добавляет она с улыбкой, и Адам чувствует прилив ненависти. – Он рассказал мне свою историю. Что этот человек творил с ним. Кто стал бы винить Элайджу за то, что он был вынужден сделать? Двадцать жертв во имя его отца. Месть людям, которые не спасли нас.
– Но эти люди были ни в чем не повинны, – отвечает Адам. – Что тебе когда-либо сделала Пиппа Хокстон?
Она игнорирует его.
– К ним как-то пришел полицейский. Когда Элайджа был еще ребенком. В конце концов соседи позвонили в «три девятки» в ответ на крики его матери. И что же этот коп сделал? Выпил пива с его отцом. В саду перед домом. Вот почему Элайджа их так ненавидит. И я тоже. Они и пальцем о палец не ударили, чтобы помочь мне. Только регулярно арестовывали за приставание к клиентам. А потом отобрали меня у него. У единственного мужчины, который когда-либо любил меня.
– Элайджа Коул не любил тебя, – недоверчиво произносит Адам. – Он просто использовал тебя.
– Я была у него первой. – Кэтрин улыбается, словно погрузившись в теплые воспоминания. – А потом он притащил и других девушек. Трахал их у меня на глазах. Но он всего лишь пытался заставить меня ревновать.
Адам потерял дар речи, потрясенный словами, слетающими с уст этой женщины.
– Это я посоветовала ему запирать их в клетки. Это я решала, смогут ли они поесть днем; будет ли у них одеяло, чтобы согреться ночью. Иногда он даже приводил меня к себе домой. Посидеть с ним за кухонным столом и поесть вместе с ним, когда его дочь уже лежала в постели. Как муж и жена. Это была его награда, его способ отблагодарить меня.
Адам едва осмеливается спросить:
– За то, что ты делала – что?
– За то, что выбирала, кому быть следующей. Кому предстоит умереть. От этих женщин был прок только до тех пор, так что когда они становились слишком больными, слишком жалкими… – Она пожимает плечами. – Но Грейс… Господи, эта женщина никогда не теряла надежды! Даже когда она закрыла перед нами дверь. Тогда она потеряла самообладание. Принялась кричать, дергать за цепи. Я тогда подумала, что Грейс оторвет себе руки, настолько она была решительно настроена. – Кэтрин снова смотрит на Адама. – Знаешь, каково это? Увидеть свободу и сразу же опять ее лишиться? Я думала, это убьет ее. Но она начала кричать о том, что все равно выберется отсюда, заставит его заплатить. Что даст показания в суде. Конечно, я знала, что этого никогда не произойдет.
Адам пытается сглотнуть, но во рту словно не слюна, а песок.
– И ты убила ее.
– Ударила ее бутылкой по затылку. – Звучит это холодно и обыденно, как нечто само собой разумеющееся. – Она упала, даже не пикнув. И я оказалась права. Вскоре после этого они и пришли. Освободили меня, как они сказали.
Лицо у нее каменеет.
– Но все, что они сделали, это отобрали его у меня. Со временем мы нашли способ поговорить. Ты и понятия не имеешь, каково это было – вновь увидеть его в тюрьме. Мы воссоединились. С моим Элайджей.
Руки Адама взлетают ко рту. Он бросает взгляд на дверь, за которой в кармане пальто в коридоре остался мобильный телефон.
– Он защитил меня. Он так и не сказал ни слова. Он любит меня.
– Тебе нужна помощь, Кэтрин, – мягко говорит Адам. – Я могу тебе помочь.
– Да ничем ты не можешь мне помочь! Ты даже сам себе не можешь помочь, никчемный ты человек! Элайджа был прав – ты недостоин его дочери. И тогда не был достоин, и уж точно не сейчас. Ты несколько дней гонялся за Мэгги. Женщиной, которая настолько повредилась умом, что думала, будто сможет заслужить любовь своего отца, убив этих людей. Я была и ее психотерапевтом. Это все упростило. Я взращивала ее безумие до тех пор, пока в ее перекошенном мозгу едва осталось место для реальности.
– Но, Кэтрин, посмотри на себя! Ты же успешная женщина. Ты доктор психологических наук, живешь нормальной жизнью…
– И ты называешь это успешностью? Ты называешь это нормальным?
Лицо у нее искажается, все тело напрягается от гнева. Она распахивает рубашку на груди с такой силой, что пуговицы отскакивают и разлетаются по всей комнате. Адам не может не поморщиться. Грудь ее вокруг лифчика представляет собой массу порезов и синяков, шрамов и ссадин – как частично заживших, так и воспаленно-красных.
– Я сама это делаю. Только так я могу контролировать то, что происходит у меня в голове. Я пыталась обратиться за помощью, а потом, когда из этого ничего не вышло, попробовала излечиться сама. Но знание того, что не так, умение поставить диагноз – будь то ПТСР, пограничное расстройство личности или реактивное расстройство привязанности, – так и не помогло мне понять, как все это исправить.
Ее рука поднимается к одному из порезов; она ковыряет его, даже не дрогнув, сдирая кровавую корку. Из-под ногтей у нее струится кровь. Адам с отвращением наблюдает за этим зрелищем, желая остановить ее, но не смеет даже пошевелиться.
Кэтрин ерзает в кресле, после чего быстро засовывает руку за спину и вытаскивает обратно. Адам фиксируется на том, что оказалось у нее в руке. На маленьком ноже с серебристым лезвием, направленном на него.
Нужно сваливать… Нужно как-то отвлечь ее…
– Но почему? – спрашивает он. – Зачем было выслеживать меня в том баре? Почему…
– Думаешь, потому, что мне так уж захотелось тебя трахнуть? Да чисто из любопытства… – Она лениво проводит пальцем по лезвию ножа. На кончике пальца расцветает красная полоска; у Адама сводит живот. – Ромилли только о тебе и говорит. Мэгги была тобой просто одержима. Мне захотелось узнать, из-за чего весь этот сыр-бор.
Кэтрин пожимает плечами.
– Как оказалось, ничего особенного. Но Ромилли… – Она поднимает голову, и лицо ее озаряется улыбкой. – Она меня и вправду заинтересовала. Стать ее психотерапевтом было совсем нетрудно. Я подкатила к ней. Выслушала ее, посочувствовала – просто отнеслась к ней элементарно по-человечески. Легко было ей приглянуться, когда все остальные консультанты относились к ней как к объекту научного исследования. Они хотели писать на эту тему статьи, можешь в это поверить? Дикари…
Кэтрин опять направляет кончик ножа на Адама.
– И я знаю Элайджу. Я понимаю. Эту любовь.
– Чего ты хочешь, Кэтрин? – медленно произносит Адам, уже весь подобравшись.
– От тебя? Абсолютно ничего. Я здесь для того, чтобы сделать то, что просил Элайджа, только и всего.
Адам едва может заставить себя заговорить:
– И о чем же просил Элайджа?
Она снова смеется.
– А ты как думаешь?
Адам заставляет себя сделать глубокий вдох, ощутив, как сильно забилось сердце. Взгляд его перебегает с ножа на лицо Кэтрин и снова вниз.
– Я знаю, что больше его не увижу, – говорит она. – Только не в этой жизни. А что еще у меня есть? Если его нет?
Кэтрин еще дальше выставляет перед собой нож, потом встает. Адам быстро отскакивает назад, схватив кресло и выставив его перед собой как щит. Она делает несколько шагов к нему.
Он обдумывает варианты действий. Можно рвануть прямо на нож, попытаться вырвать его у нее из руки. Или метнуться к двери, выскочить в коридор и запереть ее внутри, а потом вызвать подкрепление. Но она стоит у него на пути, блокируя выход. И вокруг никого нет – никто не услышит его, если он закричит. Здесь только они вдвоем.
– Я не хочу сделать тебе больно, Кэтрин. Отдай мне нож.
Адам медленно опускает кресло, вытягивает перед собой руки, надеясь успокоить ее, но это вызывает противоположную реакцию.
Она делает выпад вперед – раз, другой, Адам кое-как уворачивается от ее попыток. Но теперь он прижат к стене, загнан в угол. Кэтрин опять бросается на него, и на сей раз ему удается схватить ее за запястье. Но она бьет его по лицу тыльной стороной другой руки, и нос взрывается резкой болью. Он пятится от нее – глаза у него слезятся, из носа течет кровь – и судорожно протирает глаза, пытаясь прояснить зрение, увидеть нож.