– Ясно. Так ты едешь в участок?
– Поеду, но чёрт его знает во сколько! Сначала мне нужно забрать с аварийной площадки свою колымагу, побороть бюрократизм и перекрыть финансовые издержки за эвакуатор, доставив клячу в ремонт. Думаю, допоздна с этим провожусь. Документы не убегут, как и мёртвая старуха. К тому же, Вик их припрятала от любопытных глаз. Кстати, если будет что-то срочное, она позвонит сюда. Если до шести звонка не будет, не тяни кота за хвост, отправляйся на Кипарисовую Аллею. Главное, держи дистанцию, помни об уютной комнате в круглосуточном отеле с решётками на окнах.
И НАСТУПИЛ ВЕЧЕР…
К вечеру, уставший и злой Конте всё-таки добрался до участка. Недопитый кофе в кофейнике был ужасен и даже от малейшего глотка выбивал оскомину. От суеты вокруг старого автомобиля гудела голова – боль накатывала на глаза и отдавала звоном в ушах. Даже тусклый свет настольной лампы обжигал от самих ресниц. Дюкетт постаралась на славу, припрятав документы в коробку из-под печенья, аккуратно прижав их ананасом.
Схватившись одной рукой за голову, Конте погрузился в изучение бумаг. Вцепившись в краешек первой страницы, он на автомате почти перелистал все бумаги, но опомнился, когда в его глазах мелькнула знакомая фамилия. Вернувшись снова к началу, его взгляд завис уже на первой строке – написанное заставило Конте проснуться и на время забыть о мигрени.
«10 января в церкве Святой Марии состоится прощание с архитектором Люком Урфе и его супругой Матильдой, скончавшимися накануне в своём особняке на Кипарисовой Аллее по причине отравления угарным газом. Трагедия произошла из-за халатности печного мастера Г.Бушара, который не удосужился проверить безопасность и надёжность вентиляционных ходов в дымоходе. У четы осталось двое детей, их жизни и здоровью ничего не угрожает. Адвокат погибших Теодор Лавроне заявил о возбуждении уголовного дела. Газета «Нюэль дю Суд», 9 января 1943г». Рядом с пожелтевшей колонкой газеты была размещена чёрно-белая фотография той самой четы: деловой мужчина с элегантно выстриженными усами и темноволосая, утончённая женщина в клетчатом платье, с подобранными лентой волосами. По всей вероятности, пара стояла у того самого злосчастного камина, Люк Урфе подпирал его локтем, а Матильда Урфе держала на руках задиристого котёнка.
Конте долго всматривался в старую фотографию, ведь черты Люка и Матильды Урфе, казались ему очень знакомыми. Когда-то, где-то он уже видел нечто подобное…
Следующим документом была краткая сводка по убитой Елене Жако:
«Елена Захария Жако, рождённая 26.06.1886 округ Драгиньян, кантон Фрежюс. Убита 5 января 1960 года (предположительно около 3 часов ночи) по адресу: г. Ницца, Кипарисовая Аллея, дом 19. Причина смерти: огнестрельное ранение из куркового бельгийского двуствольного ружья «Лепаж» 1880»…
Внезапно за закрытой дверью кабинета послышался какой-то скрежет, а ручка начала медленно оборачиваться. Конте убрал бумаги в коробку, спрятав её под стол и погасил свет. Он не исключал подобной провокации, но наглеть прямо в стенах полицейского участка – это уже перебор!
В темноте показался силуэт человека, медленно, но достаточно уверенно ступавшего по кабинету. Человек направился сразу к столу мадемуазель криминалистки и склонился над папками. Включив тусклый фонарик, он начал шуршать бумагами, словно выискивая что-то конкретное…
Осознав, что оружие валяется чёрте-где, комиссару ничего другого не оставалось как вооружиться колючим снарядом и приложить его прямо о затылок наглеца. Но в этот момент человек обернулся, и получил ананасом прямо по лицу, которое мелькнув, также показалось знакомым.
После грохота упавшего на пол тела и стонов, последовал щелчок выключателя – свет лампы отдал бьющей наотмашь резью в глазах.
– Вы хотите меня изуродовать?! – закрыв ладонями лицо, недовольно причитал злоумышленник.
– Вам бы ещё жаловаться! Чёрт вас дери, что вы тут делаете, Лашанс?!
– Трамвай жду!
– И этот человек ещё обвинял меня в том, что я вмешиваюсь в чужие дела!
– Ладно, ладно! Успокойтесь. Проявлю к вам христианское милосердие, хоть я и атеист, и ничего не скажу начальству. На этот раз вам это сойдёт с рук, Конте.
Обескураженный хамством комиссар не сдержался:
– А ты не обалдел, юнец?!
Но Лашанс и не думал смущаться или чувствовать себя виновато. Он как ни в чём не бывало, прикрывая ладонью один глаз, также надменно заявил:
– С чего вдруг? Теперь мы квиты. Спите спокойно, доброй ночи.
Инспектор Лашанс высокомерно поднялся и покинул кабинет Конте, хлопнув дверью. Комиссар уже устал удивляться южному нахальству, и его головная боль снова напомнила о себе. Собирая разлетевшиеся по всему кабинету отчёты и ордеры, Конте проклинал всё на свете включая себя, что притащился на ривьеру. Возможно, этим ругательствам не было бы ни конца, ни края, если бы случайно он заметил выпавшую фотографию из бумаг, переданных доктором Сири. Это был портрет убитой Елены Жако – старенькой дамы с атласной лентой на шее, подобранными кверху выжженными седыми волосами, аккуратно уложенными под сеточку, слегка подведённые чёрным карандашом ареалы бровей, и небольшой отёчностью под маленькими, но пробирающими до дрожи глазами. У груди она держала усатого, красивого кота, и словно нарочно демонстрируя на пальце кольцо с большим рубином.
«Ох и непростой была эта старушка, да и приятной её далеко не назовёшь. Почему-то мне очень сильно захотелось увидеть завещание покойницы Елены Жако. Но успела ли она его оставить?», подумал Конте не сводя глаз с фотографии.
СЛЕДУЮЩИМ УТРОМ
Теперь каждое утро Конте приходит практически раньше всех в участок – за многим и за многими нужно следить, чтобы не попасть в очередной капкан. Явившаяся на пять минут позже Дюкетт прямо с порога была огорошена комиссаром:
– Ты уже видела рожу Маттиа?
Разгорячённая в спешке, она отдышалась, прежде чем ответить:
– Да, комиссар. Кажется, ему досталось на выездной операции…
– Как бы не так! Это был не бандитский кулак, а ребро самого обычного ананаса!
Дюкетт была ошеломлена, что чуть не опрокинула вешалку на пол.
– Как вы сказали? Ананаса?! Это кличка какого-нибудь террориста?!
– Ага, как же, и этот террорист лежит перед тобой. Прости, но это я подбил глаз твоему жениху. Случайно. Моя интуиция меня не подвела, я оказался в нужном месте в нужное время. Ночью он пытался пробраться в мой кабинет чтобы пошуршать в бумагах. Видимо, прознал о помощи доктора Сири. Теперь ходит с чёрной меткой на лице после схватки с ананасом.
– Комиссар, он мне не жених! И даже мне не нравится… – конечно, Вик немного слукавила, заявив об этом.
– Хорошо, хорошо! Это не моё дело. Просто я хочу, чтобы ты знала – этот соловушек поет на два цветника.
Как бы Дюкетт не старалась скрыть горечь разочарования, она заметно поникла, тихо ответив:
– Я все поняла, комиссар. В любом случае, спасибо, что предупредили. Хотя бы потому, что это важно для дела… Комиссар, вчера Каррель передал записку, адресованную вам. Это было уже после шести, когда я вернулась за зонтиком. В «Мимозе» мне никто не ответил…
– От кого послание?
– Не знаю, не могу разобрать что вообще здесь написано…
– Давай сюда, расшифрую. – но энтузиазм комиссара погас уже с адресной строки. – Знаешь, Вик, хоть я и вовсе не придирчив к орфографии, но здесь глаз так и ломит от ошибок. Ошибка на ошибке, ошибка на ошибке! Словно это писал трёхлетний ребёнок или пещерный человек!
Записка представляла собой небольшой клочок бумаги для телеграмм, исписанный простым карандашом. Действительно, легче было расшифровать послание древних аборигенов, чем это письмо. Конте попытался прочитать его вслух по слогам:
«Камиссарру госсу конти от ананимнага адправиделля. СРОЧЬНА: ЭРЦЗЕЗСТУ ГРОЗЗИТ УБИЙСДВО. СПАЗАЙТЕ ИВО ПАКА НЕ ПОЗНА».
– Батюшки-матушки, что вы сейчас прочли?!
– Да чёрт его знает Вик, что это сейчас было! И кого я должен «спазать»?
– Комиссар, может это какой-нибудь розыгрыш? Может, это идиот Лашанс дурачится?
– Если бы меня хотели разыграть, то сделали хотя бы видимость ума. Здесь же писал явно если не слабоумный, то очень малограмотный человек. И как я могу спасать того, чьё имя даже не могу прочесть?!
Дюкетт пожала плечами.
Конте включил лампу и попытался ещё раз всмотреться в кривые буквы на записке, но это лишь вызвало уже знакомую резкую боль в глазах, и он отбросил записку в сторону.
– Ладно, к чёрту эту блажь. Я возвращаюсь в дом на Кипарисовой Аллее – но об этом никому не сообщай. Меня ни для кого нет, я ушёл в неизвестном направлении, улетел на Луну, поступил в корпус Мира и прочее. А ты как всегда, на телефоне до шести, дальше свободна.
Конте накинул пальто, и был уже практически на пороге, как завизжал селектор. Вернувшись с удивлением к своему столу, комиссар соединился с Каррелем.
– К вам пришли, комиссар. Вы свободны? – голос Эрика звучал также неразборчиво и гнусаво, что дико играло на нервах Конте.
– И кого это ко мне принесло сегодня?
– Мсье Урфе, комиссар.
Конте был удивлён такой телепатии.
– Да… да, он может зайти.
На пороге кабинета показался один из жителей дома на Кипарисовой Аллее, с которым Конте успел не очень лицеприятно пообщаться накануне. Мокрое пальто, взволнованный взгляд, быстрая походка – у мсье Урфе явно были неприятности.
– Добрый день, комиссар. Даже не буду спрашивать, помните вы меня или нет. Наша последняя встреча была не из приятных, и это целиком моя вина. Признаюсь, я сожалею об этом.
– Что ж, мсье Урфе, полагаю у вас были причины так реагировать, и о них вы сообщили мне в тот же день. Облегчите душу, что вас ко мне привело?
– Не сочтите за грубость, но я бы хотел переговорить с вами тет-а-тет. – на этом слоге он жалобно покосился в сторону Вик.
Мадемуазель Дюкетт прониклась к этому печальному мсье с хорошими манерами, и рассмотрев в глазах комисса