Инспектор осилил подъём к выступу, всматриваясь на верхнюю дорогу: Эрцест только успел выйти из машины.
– Эй, спускайся сюда! Сюда! Он зовёт тебя! Осторожно, не сверни себе шею!
Услышав крик Лашанса, Эрцест поспешил на спуск.
– Конте, я вызвал службу спасения, они уже в пути!
– Боюсь, что они всё равно не успеют. Подойди, он звал тебя.
Эрцест опустился на землю, как можно ближе склонившись над умирающим тестем.
– Это Эрцест, я здесь. Вы слышите меня, мэтр?
– Я… Я-д! Яд в са-ха…ре. Ты по…нял м-мен-ня? Тог…Тогда… Она, она уб-би-и-ла. Бу…Буш-ша-р не… не винов-ве-н. Это она… Она…
– Кто? Кто она?! Громче, мэтр, громче! – кричал Лашанс, напряжённо слушая последние слова мэтра Лавроне.
Сделав последний вдох, он еле слышным, хриплым шёпотом произнёс:
– Е… Е-лен…на.
Вот и раскрылась ещё одна афера мэтра Лавроне, ещё одна тщательно скрываемая тайна сбросила свои завесы. Последний призрак прошлого наконец ушёл в небытие, освободив дорогу жизни и свободы.
Эрцест Урфе ушёл сразу, как только мэтр сказал своё последнее слово. Конте предложил Лашансу закурить – по лицу бедолаги было видно, что он испытывает глубочайшую досаду.
– Полнейший провал! Ну вот и всё закончено, комиссар Конте. Не удалось мне дотащить этого гада до суда…
– Отпусти ему это, Лашанс, покойников не судят. Кстати, спасибо за то, что подбросил парочку ранее тобою же позаимствованных бумаг. Я верил, что ты оправдаешь свою фамилию.
– Да на здоровье, только вот всё теперь к чертям…Я, знаете ли, потратил три года на севере и ещё два на юге, чтобы вывести его на чистую воду. Мне нужно было раньше ввести вас в курс этого дела. Просто я опасался, что опытный комиссар обставит меня в два счёта. Надеюсь, вы не в обиде за мою профессиональную ревность.
– Я польщён быть частью этой постановки, Лашанс. И да, прости за ананас. Но знаешь, у тебя и так не было шансов привлечь Шаболо к ответу, который покрывал эти сделки. Этот волк начинал с низов, ещё в Сомма, перед тем как оказался здесь. Могу себе только представить, сколько он запросил у мэтра за это тёпленькое «убежище».
– Конте, я хотел рискнуть. Что за жизнь без риска? Насчёт мэтра вы правы, когда для него запахло жаренным на севере, он начал драть когти на юг. В свою очередь, я смог добиться относительно быстрого расположения Шаболо, потому и был рекомендован мэтру к услугам в качестве эдакого "подспорья". Моей целью было вывести эту шайку на чистоту, на Высокий суд. Признаю, это звучит как борьба с ветряными мельницами, но я был уверен в себе, что в этом поле я воин хоть куда. Я хватался за ниточки, но к моему разочарованию, они быстро терялись. Лавроне оперативно подчищал хвосты, убирая как свидетелей, так и некогда полезных ему людей.
– Охотно верю, Лашанс. И одним из таких людей был Адар, как его называли в доме на Кипарисовой Аллее.
– Конте, мэтр фальсифицировал завещания и доверенности, присваивая себе или своим клиентам чужие блага. Как и в случае с Адаром, большинство людей были пешками в его игре. Они примеряли на себя роль давно умерших, или чаще всего – пропавших без вести, далее восстанавливали документы и орудовали по его указке, получая нехилые отступные. А настоящий брат Ивонн Жако, Адар, умер на фронте. Этот Кристиан типичный мошенник, по совместительству, муж этой авантюристки. На юге мэтр быстро вышел на новый уровень, и начал проводить махинации с «мёртвыми душами», получая на подставных лиц заведомо выморочное имущество, отстёгивая Департаменту. Я был уверен, что и в случае с Еленой могло быть также – это был мой последний шанс, я не мог позволить себе промашки! В выигрыше только эта девица Ивонн, утащившая с собой богатства старухи, которые спёр её «братец» в ночь убийства.
– Лашанс, ты зря её демонизируешь. Мне известно, что Ивонн ожидала получить двойную долю от наследства Елены. Её доля, плюс доля её фиктивного брата – это почти четверть от всего, что было в закромах у этой старой ведьмы. Только мэтр не учёл, что она не спешила расставаться со своими богатствами даже после её собственной смерти. Как итог: наследство старухи – хоть и большой, но довольно старый дом в кипарисах, куча долговых расписок и несбывшиеся ожидания жильцов. То, что она унаследовала по липовым бумажкам от покойного Люка и Матильды Урфе, на которых работала, тщательно перепрятала, словно в отместку. Ей не на что было их тратить, такие как она, умеют исключительно копить. А раз не она, то никто к ним не прикоснётся. Но на всякий же случай, она оставила завещание, в котором упоминается только одно законное обстоятельство для перехода её наследства к другому лицу. И там указан отнюдь не Мориез. Чёрным по белому там указано, что наследство может перейти только к лицам, состоящим с ней в прямом родстве по материнской линии.
– Что могу сказать, Конте, это только подтверждает сказанное мною ранее. Ведь мне на ум приходит только Ивонн Жако.
– Ошибка, инспектор Лашанс. Ивонн Жако дочь Жан-Жака Жако, который не приходился Елене родственником по прямой линии. Он был сыном от первого брака её отца. И Жан-Жаку отец Елены приходился лишь отчимом, он просто носил его фамилию после брака его матери с новым мужем.
– Лихо, комиссар! Эти семейные узы, сам чёрт ногу сломит! Но… Откуда вам всё это известно? Архивы Фрежюса были уничтожены огнём лет двадцать назад, а те, что остались перевезли в Ним – там полнейший бардак, ушли бы годы, чтобы восстановить эту родословную. Ну и кто же тогда законный наследник? У Елены не было детей, сестра погибла на пожаре, наследников после себя также не успела оставить. Опираясь на ваши данные, по исконному завещанию у потомков Люка и Матильды Урфе совсем незавидные дела: имущество будет считаться выморочным.
– Не спешите, мой друг, не спешите. В любой момент может объявиться законный наследник, которого все выпустили из виду.
Прозвучала сирена спасательной машины. Конте и Лашанс поднялись наверх, присоединившись к отстранённому Эрцесту. Маттиа остался на месте, курируя работу спасательных служб, а Конте уехал с Урфе в противоположную от Вильфранш сторону. Всю дорогу он посвящал его в запутанную игру, которую затеял Департамент и его тесть. Но Эрцест не слушал. Перед его глазами снова был тот самый мостик через шуршащие на ветру камыши, тот самый низкорослый дуб-старичок, с поскрипывающими качелями, и заветный домик у озера…
– Конте, вы должны мне помочь. – прервал трепню комиссара Эрцест.
– Как говорится, чем смогу. Что это?
– Прошу, помогите добиться посмертного оправдания одного человека. Умоляю! Это освободит мою душу и поможет его семье.
– Какого человека, Урфе?
– Я говорю о том злосчастном дне, который перевернул мою жизнь и жизнь моей сестры. Тогда всё списали на халатность печного мастера. Его бросили за решётку, но через два года он вышел досрочно. В тюрьме он серьёзно заболел, и через месяц, после того как был уже на свободе, скончался. Конте, я не хочу, чтобы невиновного человека считали убийцей, даже если его уже нет в живых.
Конте глубоко вздохнул: чёртово дело ну никак не хотело кончаться. Но оставить Эрцеста без помощи он не мог.
– Давай сначала позаботимся о живых, Урфе, пока они ещё рядом с нами.
ПРОШЛО ПОЛТОРА МЕСЯЦА…
– Франка оправдали, Конте! Я действительно счастлива за них. – сказала оправившаяся после нервного срыва Ровенна, завязывая шифоновый платок на шее.
– Да, мне это известно. Прокурор Марбье предоставил суду признание Ивонн Жако в убийстве Елены. А как вы? Разобрались в себе?
– Да, и скажу вам, мне самой стало легче. Я отпустила Эрцеста де-юре, и де-факто, как бы сказал мой отец, если бы был жив. Вы были правы, и мой отец был прав. Хочу прокатиться по побережью на прощание. Я уезжаю домой, на север в Роскофф. Вас покатать по побережью на прощанье?
– Нет, спасибо. Я сегодня в пешем настроении.
Последний житель дома на Кипарисовой Аллее покинул его стены. Конте насвистывая, уступил дорогу кабриолету Ровенны и пошёл в противоположную сторону, в сторону порта Ниццы.
На причале она уже ждала его, и увидев со стороны, помахала белым платочком. Он торопился неспеша, самоуверенность не позволяла показывать свои истинные чувства.
В лучах солнца она была ещё ослепительней – бело-голубой костюм был ох как хорош на такой идеально выточенной фигуре. Её платиновые, сверкающие на солнце волосы вырывались из-под голубой косынки, пленительно цепляя взгляд. И хоть она и прятала за тёмными очками свои кошачьи глаза, её шарму и всеобъемлющему обаянию это ничуть не мешало.
– Комиссар Конте, вы пришли удостовериться, что я действительно покидаю Ниццу или попрощаться? – хитровато сказала она.
– Скорее просто ещё разок на тебя посмотреть. – вздохнул Конте, не спуская глаз с красотки.
Она улыбнулась, но уже не так, как прежде – открыто, просто и с какой-то грустью. Возможно, это слезинка серебром скатилась по её напудренной щёчке, а может, показалось, и это был лишь солнечный блик. Взяв его за руку, она так и порывалась сказать очень многое, но сошлась лишь на простой фразе:
– Спасибо за всё, комиссар.
– И вам, мадам Донне.
Вдруг красотка кокетливо нахмурила брови:
– Почему так официально? – и вот уже она обвила его шею своими нежными ручками.
– Прощай Ивонн. – шепнув ей на ушко, он в последний раз вдохнул аромат её сладких духов.
Какое приличное прощание обходится без поцелуя? Тем более, что прощание это как минимум навсегда. А как же… долг службы, субординация? Да к чёрту эту блажь! Даже в этом случае, вполне этично сделать исключение из правил, ведь он всё равно не поведёт её под суд.
На самом эпичном моменте часто что-то начинает докучать – это неписанный закон подлости нашей жизни. На сей раз это был «Генерал Белчер», дудевший как умалишённый в свою покрытую копотью топку.
– Ивонн, возьми деньжат на первое время.
– Как плохо ты меня знаешь, милый.
– Насколько смог узнать за несколько недель.