Как только мы спустились в равнину, стало заметно жарче, а воздух после высокогорья показался густым и тягучим, как ириска. При каждом вдохе я некоторое время ощущал счастливую наполненность легких, вдыхал полной грудью, никак не мог надышаться и в конце концов так переполнился кислородом, что голова должна была просто лопнуть мыльным пузырем. И было-то неважно, а стало совсем худо. Поскольку мой телефон был принесен в жертву празднику мертвых, читать было не с чего, а успеть за Викой в таком состоянии — это нонсенс, поэтому мне не оставалось ничего другого, как лежать на подголовнике и отгонять мысль о том, что моя черепушка — это полудохлая, умирающая от жажды жаба.
На фоне красот тропического предгорья то и дело мелькали фазенды, ранчо, фермы, небольшие индейские поселки с жилищами из сырцового кирпича и двускатными крышами из веток и листьев пальм. Поселки можно было даже не обозначать специальными знаками, потому что почти у каждого населенного пункта на разделительной полосе стояли мужчины, женщины и дети, которые держали в руках прозрачные пакеты, набитые манго, ананасами, бабако, бананами, клубникой, женщины совали в окна какие-то черные шарики, которые оказались мякотью гуавы, смешанной с шоколадной пастой, — редкостная гадость. В пластиковых бутылках продавали мутный кокосовый сок, в котором плавала стружка от ореха. В общем, торговля на дороге шла бойкая и самая разнообразная.
— Кокосовая вода называется эндосперм, — заметила зачем-то Вика. Видимо, чтение не вызывало у нее большого интереса, раз она успевала отвлекаться на происходящее вокруг.
— Доллара вполне достаточно, но вам это не нужно, — охотно предостерег меня Хорхе, увидев, что я, помня о ценах в Кито, собрался дать продавцам десятидолларовую бумажку за бутылку напитка.
Хорхе вдруг резко затормозил у автомобильной кафешки, которая притаилась в тени гигантской павлиньей пальмы.
— Не покупайте на дороге, это грязно, пойдемте лучше перекусим, — любезно предложил он, приглашая на выход.
— О нет! Я туда не пойду! — вскрикнула Вика, едва только открыв дверь.
Отказ Виктории я понял в ту же секунду, как оказался снаружи, но было уже поздно: развидеть этого я уже не мог. Рядом с машиной для выжимания сока из сахарного тростника располагался самодельный мангал, на нем стройными рядами возлежали длинные деревянные шампуры, на которых, словно преступники на колах, были нанизаны небольшие зверьки, похожие на растолстевших крыс. Я не сразу понял, что это за животные, так как шкуры были ободраны и шерсть оставалась только на голове и шее. Выражения морд у зверьков красноречиво свидетельствовали о том, что обдирали и насаживали на шампуры их еще живыми.
Показав на зверьков, наш провожатый нецензурно выругался, причем сделал это по-русски.
— Что?!
Он повторил более отчетливо, и я смог разобрать, что он произносит слово «куй», а не то, что мне послышалось сначала.
— Мясо морской свинки — одно из любимых лакомств бедных жителей Эквадора, — пояснил Хорхе, кажется, совершенно не понимая моего смущения. — Здесь далеко не все могут позволить себе держать барана или тем более корову. А морские свинки — хорошая альтернатива. У нас это животное называется «куй». В Европе, кстати, большой деликатес. Попробуете?
Мы спрятались за широким гладким светло-коричневым стволом дерева, расцветка которого показалась мне похожей на винную пробку, а форма — на пятистворчатое трюмо, причудливо завернувшееся в пространстве.
— Это бальса, самое легкое дерево на земле, — пояснил Хорхе, а я испытал состояние, близкое к оргазму, потому что жить в этом неименованном мире становилось все сложнее и сложнее. Самое большое напряжение возникало из-за невозможности договориться с поисковыми ресурсами Гугла, что вызывало подобие адреналиновой тоски, проще говоря, банального уныния.
Куя есть я не стал, заказал у толстой коротконогой индианки сок из сахарного тростника, который женщина загрузила в машину, словно поленья в печь, и та с ревом и грохотом пережевала стволы в какие-нибудь тридцать секунд. Хорхе же явно наслаждался, обгладывая своего куя со спины. Во время трапезы голова животного со страдальчески зажмуренными глазами моталась из стороны в сторону, как будто у этой несчастной морской свинки было две жизни и ее не только жарили заживо, но еще и заживо ели. Я постарался не концентрироваться на этом зрелище, в конце концов, обычаи и пищевые традиции в каждой стране свои.
Меж тем Хорхе старался поддержать светскую беседу.
— Я выучил английский язык в Ванкувере, на севере США. Там я жил целый год и получил диплом переводчика, — сказал он и посмотрел на меня выжидательно.
— Здорово, — ответил я на максимальном уровне вежливости, который сумел откалибровать в предложенных обстоятельствах. — Ваш английский намного лучше, чем у всех, кого мы встречали здесь до сих пор.
Хорхе галантно улыбнулся, но, как оказалось, о Ванкувере он сообщил неспроста.
— Я тоже видел снег. Я знаю, что это такое — минус десять и даже минус двадцать градусов, — серьезно заявил наш провожатый. Так вот о чем ты, дружочек! Его все еще волновал вопрос об обогревателе. Я задумался. Сейчас было не до того, но если надо скоротать время, да еще терпеть это варварское мясоедство моего спутника… Вдохновение пришло неожиданно.
— В России, там, где живем мы с Викой, — проговорил я, намеренно соблюдая паузы, — в такую погоду, как зимой в Ванкувере, люди на речку купаться ходят.
Хорхе на несколько секунд застыл с торчащим изо рта зверьком, но я не чувствовал себя обманщиком. Я попросил у него телефон и набрал в интернете словосочетание «крещенское купание», а затем показал картинки. Хорхе недоверчиво разглядывал подборку с фотографиями нашего президента, вылезающего из проруби в одних шортах.
Контраст между палящим солнцем, птичьим гомоном, запахом влажной листвы и сахарного тростника и лицами крещенских купальщиков, ничуть не менее выразительными, чем у морских свинок на колах, сделал свое дело. Я выиграл этот спор.
— Хорошо, я привезу вам обогреватель, — сдался Хорхе.
— Что там? — спросил я Викторию, которая, избежав созерцания местных кулинарных нравов, мирно сидела в машине и читала переписку.
— Пока сплошной праздник жизни. Залезли на Пичинчу, заспамили все чаты фотографиями и эмодзи, покатались на ламах, купили пончо, ловили тропических бабочек, влезли на колокольню базилики Национальной клятвы.
Если не принимать во внимание того, что сейчас эти ребята сидели в эквадорской тюрьме, потому что кто-то из них утопил в Тихом океане молодую красивую коллегу, то не жизнь, а малина. Вернее, не жизнь, а бабако.
Кстати, Паша написал, что уже приземлился в Кито, скоро они вылетают в провинцию Эсмеральдас, на океан, так что приедем почти одновременно.
— Мы уже подъезжаем — осталось часа полтора, — обнадежил в свою очередь Хорхе, который, после того как я составил ему компанию в поедании куя, вдруг проникся ко мне самыми дружескими чувствами.
Очень скоро мы еще раз убедились в том, что находимся на другой планете. Во всем мире прибрежная полоса с жарким экваториальным климатом — это место самой дорогой земли и самых зажиточных ее владельцев. В Эквадоре все наоборот. Чем дальше мы углублялись в лес (само собой, тропический), чем ближе подбирались к океану и одному из самых дорогих прибрежных курортов, тем беднее и безрадостней открывались нашим глазам картины.
Кирпичные и сырцовые домики постепенно сменились лачугами из небольших, толщиной с руку, стволов, света становилось все меньше, отовсюду наступали джунгли, даже дорога укрылась плотным многоярусным зеленым пологом. Бороться с зелеными завоевателями здесь либо не видели смысла, либо не имели сил. Даже через работающий кондиционер чувствовался запах сырости и гнили.
— Это ужасная страна, ужасная! — воскликнул Хорхе, когда мы проезжали мимо тощего вола, везущего на своем обтянутом кожей хребте гору из стволов сахарного тростника.
— Почему вы не уехали в Канаду или Америку, Хорхе? — поинтересовался я.
Хорхе хитро сощурился, как будто ожидал этого вопроса: вокруг его глаз разбежалась сеточка мелких морщинок, что вдруг придало ему забавное сходство с енотом.
— А вы знаете, что такое жить на вулкане? — поинтересовался он.
— Вы сейчас про какой вулкан? — уточнила Виктория, поднимая голову от компьютера. — Про физический или экономический?
— Про все, — усмехнулся наш квартирный хозяин. — В Эквадоре много вулканов, ни в одной стране мира нет столько вулканов, сколько есть в Эквадоре. Ни в одной другой стране нет столько солнца, сколько есть в Эквадоре. Невозможно жить где-то в другом месте, если ты родился в центре мира.
Мы лишь многозначительно покивали, предпочтя не комментировать это неожиданно пафосное выражение любви к родине. Вот и пойми этих патриотов!
Апофеозом царившей вокруг бедности стала одна из заправок, на которой к нам подошла женщина, весь наряд которой составляла только грязная, когда-то, в далеком прошлом, белая футболка, натянутая на талию в качестве юбки. В одной руке женщина держала все те же фрукты, нарезанные в прозрачный пакет, за другую ее руку держалась совершенно голая девочка лет пяти, эта малышка в свою очередь вела за собой такого же голого мальчишку еще младше.
Виктория дала ей доллар, но туземка нахмурилась и зашипела на нас, показывая белые зубы. Видимо, для того, чтобы продемонстрировать, что она не зря просит больше, женщина приблизилась и сделала перед моим носом восьмерку тощими длинными грудями, похожими на огурцы в засушливый год, после чего крикнула что-то девочке, и та принялась крутить круглой детской попой в жанре доморощенного тверка. Женщина вызывала лишь изумление и отвращение, но девчонку было ужасно жаль. Я достал десятидолларовую бумажку, и женщина хищно выдрала ее из моих пальцев.
Хорхе, наблюдавший эту сцену от заправочного автомата, вдруг замахал руками и что-то прокричал, но я не понял, чего он хочет. Брать ее фрукты я и так не собирался, потому что даже скв