атаешь его в тюрьму.
Ирина между тем достала наушники, бесцеремонно надела их Василию на голову и включила плейер.
— Слушай классику. Повышай свой культурный уровень. А мы с вами пошушукаемся, Клавдия Васильевна.
Ирина только что закончила юридический факультет МГУ и теперь стажировалась в прокуратуре. Ее, что называется, прикрепили к Дежкиной. Поначалу Калашникова и Клавдия, как говорится, не сошлись характерами. Дежкина, всегда приветливая и доброжелательная, сама не понимала, почему она злится на практикантку. Впрочем, Ирина давала для этого массу поводов. Это был размашистый, максималистский характер. Ну, например, не успев толком заглянуть в дело, уже выдавала собственное заключение. Или вот взялась наводить в кабинете Клавдии Васильевны железный порядок — быстро разобралась что к чему, а затем разогнала досужих посетителей, то и дело норовивших посидеть у Клавдии Васильевны, попить чайку и поесть знаменитых дежкинских пирожков.
— Нечего, нечего, ребята! — выпроваживала она седовласых коллег Дежкиной. — У нас работы много, а вы тут ля-ля!
Особенно доставалось от нее пресс-секретарю прокуратуры Левинсону, которого, больше даже, чем знаменитые дежкинские пирожки, влекла в кабинет Клавдии возможность поболтать о том о сем.
— Вы тут на нас свое ораторское искусство не оттачивайте, — довольно беспардонно оборвала его однажды Ирина. — Обаяние свое для дела поберегите. Вон, с журналюгами, пожалуйста, а то имидж у прокуратуры — хуже некуда!
Левинсон обиделся и больше в кабинет Дежкиной не заходил.
Дежкиной все это очень не понравилось, хотя, и в этом она сознавалась себе, работать стало куда легче.
А дел на настоящий момент у Клавдии в производстве было восемь. Три заказных убийства, которые кочевали от одной следственной группы к другой, обрастая неимоверным количеством бумажек, отнимавших уйму времени у каждой новой следственной бригады. Затем каждый новый следователь считал своим святым долгом отбросить версию, которую разрабатывали его предшественники и начать все сызнова. Когда и он доходил до тупика, дело передавали новой бригаде. Дежкина со своими помощниками сейчас тем и занималась, что пыталась увидеть хоть какую-то логику за всеми этими бесчисленными протоколами, запросами, экспертизами и версиями. Впрочем, грех жаловаться — Дежкина эту работу любила. Это было, как разгадывание кроссворда. И кое-что она уже разгадала.
Два других дела схожи — финансовые мошенничества в банках. Ну, здесь все было более или менее ясно, требовалось только время, чтобы изучить документы, посчитать, сличить, определить ущерб. Вот эта работа была нудноватой, никаких особых открытий она не сулила, все сводилось к сумме, украденной шустрыми банкирами у государства или вкладчиков. Задержанные банкиры с пеной у рта отстаивали каждую копейку, которую они якобы не украли. Зануды были еще те. Ну ничего, время и упорный бухгалтерский труд все расставит по своим местам. Вот, правда, времени-то как раз у Дежкиной и не хватало катастрофически.
Шестым было дело об убийстве. Обыкновенная бытовуха, правда с некоторым феминистским оттенком, потому что в качестве злодея в этот раз выступал не подвыпивший муж, а пьяная жена. Там еще и наркотики имели место, поэтому женщина была почти невменяема, когда убивала кухонным ножом мужа и сына пяти лет. Это дело было уже почти закончено следствием, Дежкина готовила его для передачи в суд.
Тут все было вполне понятно, хотя что-то удерживало Клавдию от спешки. Она еще и еще раз вызывала на допрос подследственную, расспрашивала ее подробно о житье-бытье, та с готовностью отвечала на все вопросы, кроме одного — где она достала наркотики. Дежкина уже допросила всех ее друзей, всех знакомых — никто ничего про наркотики не знал. И Дежкину это мучило. И хотя прокурор торопил ее, она выторговала себе еще неделю. Ей надо было докопаться до истины.
А вот седьмое дело носило почти фантастический характер. Налицо был убийца, налицо было орудие, место и время преступления, даже свидетели, не было только одного — убитого. Каким-то невероятным образом покойный исчез у милиции из-под самого носа. Пока милицейский наряд гнался за преступником, тело убитого им партнера по бизнесу, лежавшее на лестничной клетке, бесследно пропало.
Бригада Дежкиной и она лично опросили всех жильцов огромного двенадцатиэтажного дома — ничего. Осмотрено было все от крыши до подвала — пусто. И главное — народу там в тот самый момент была уйма. Если покойник и пропадал из поля зрения очевидцев, то всего на какую-то долю секунды, но, однако, как раз за эту долю он и испарился. Дежкина была близка к тому, чтобы свихнуться на этой головоломке. Левинсон даже предлагал ей всерьез заняться возможным вмешательством в ход событий паранормальных сил. Ну, насмотрелся «Секретных материалов».
И только с восьмым делом все было ясно — супруги Федоричевы сами пришли с повинной и рассказали леденящую душу историю о том, как почти полгода морили голодом мать Федоричева, жившую с ними в одной квартире, дождались зимы и вывезли старуху на пустырь умирать. Следствие по этому делу Дежкина уже передавала в суд, хотя ей самой теперь было как-то брезгливо жаль этих супругов. Они действительно мучались со старухой, но, когда она вспоминала высохшее до сорока килограммов старушечье пергаментное тело, злость подступала к горлу, она отворачивалась и сцепляла зубы, чтобы не заорать на подследственных.
— Так вот по поводу этой дамочки, что мужа убила, — сказала Ирина, предварительно обозвав Василия придурком и «новым русским» и удостоверившись, что он Ирину не слышит. — Я думаю — это муж ей наркотики и давал.
Дежкина уже успела привыкнуть к таким вот кавалерийским наскокам Ирины. Иногда даже прислушивалась к ее бредовым идеям. А вдруг в чем-то Калашникова права? Но с этим умозаключением согласиться никак не могла. Муж подследственной был фигурой во всех смыслах страдательной. Трудился с утра до вечера на автобазе, потом забирал из садика сына, сам его кормил, мыл, одевал, спать укладывал, пока жена вовсю где-то развлекалась.
— Из чего ты это заключила? — спросила Дежкина.
— А больше некому, — рубанула Ирина.
— Это проверить надо.
— Проверю! — сказала Ирина. — А по поводу исчезнувшего трупа, тут все еще проще. Его, поди, «скорая» увезла. А в морге потом перепутали.
Вот так — легко и просто.
Клавдия не стала спорить. Тем более что они уже подъехали к прокуратуре.
— Все, — Ирина сняла с Василия наушники. — Чмокай.
Василий покорно чмокнул свою избранницу в щеку, любезно попрощался с Дежкиной и укатил.
А Клавдия с помощницей открыли служебную дверь.
— Дежкина, за прошлый месяц! — вынырнула неизвестно из какого угла грозный профорг Патищева. — А вы, Калашникова? Вы вообще не платили!
— Это кто? — обернулась к Дежкиной Ирина.
— Это наш профорг, — ловя себя на том, что говорит с какими-то оправдывающимися нотками в голосе, ответила Клавдия.
— Я не вижу никакой работы профсоюзной организации в данном учреждении, — прямо в глаза Патищевой сказала Ирина. — Даже смутных признаков ее не вижу. Как вы защищаете права трудящихся, господин профорг?
Патищева от удивления только рот разинула.
— Еще вопрос — прокуратура в какой профсоюз входит? Независимый? Новый? Старый?
— Мы реформировались из ВЦСПС… — тоже начала оправдываться Патищева.
— Значит, старый. Коммуняки там как сидели, так и сидят. Я не согласна. А вы, Клавдия Васильевна?
— Пойдем, пойдем, — заторопила Дежкина. Она сама никогда не интересовалась работой профсоюза. И потому-то сейчас было жутко неловко перед Патищевой. Но почему-то еще более неловко было перед Ириной.
А Калашникова неохотно оторвалась от совсем уже не грозной Патищевой.
— Мы с вами еще поговорим, товарищ профорг, — бросила она напоследок.
Да, поначалу покладистая Клавдия Васильевна почти возненавидела стажерку. А потом это как-то само собой прошло. Мало того, она со временем даже заметила в себе нечто вроде симпатии к этой фурии. А потом, когда Ирина вдруг притащила на работу пирожки, да не простые, а слоеные — с курагой, с грибами, с мясом и с капустой, до Дежкиной вдруг дошло: «Господи, да это же я сама — лет двадцать назад!» И ей вдруг стала ясна и причина ее ненависти к Ирине, и причина этой нарождающейся симпатии.
Дело все в том, что Клавдия сегодняшняя относилась к себе вчерашней с язвительной иронией. Стыдилась прошлых ошибок, ругала себя за них нещадно. А уж к себе позавчерашней испытывала не меньше чем презрение. И вот когда она увидела в первый раз Калашникову, та ей и напомнила неумелую, угловатую, настырную девчонку, которая лет пятнадцать назад пришла в прокуратуру и которую все звали — Душкина, довольно метко исковеркав ее фамилию.
Но Ирина тоже менялась прямо на глазах. И Клавдия даже подумала, что Калашникова пойдет куда дальше, чем она сама. К сорока годам она будет не старшим следователем, а уж по крайней мере — горпрокурором, а то и генеральным.
В кабинете Ирина тут же села на телефон и принялась обзванивать морги на предмет бесхозных трупов.
Клавдия же засела за бухгалтерские документы, защелкала калькулятором. Профессии своих подследственных Клавдия изучала досконально. Профессиональные тайны много чего могут раскрыть интересного. Уж кем она только не была за время своей следственной практики — железнодорожником и дегустатором, телепродюсером и врачом, скорняком и летчиком, антикваром и электриком… Один раз ей даже пришлось знакомиться с водолазным делом. Вот теперь — осваивает профессию экономиста.
Словом, день покатился по привычной колее. Но как-то слишком легко и бесконфликтно.
К обеду Ирина успела наметить семь моргов, которые предстояло проверить. И теперь названивала экспертам, обследовавшим тело убитого наркоманкой мужа.
— А одежду, одежду его вы проверяли?!
— Все, — сладко потянулась Клавдия. — Обед. Ириша, включи чайник, пожалуйста.