Над пасекой висела чёрная туча, и жужжание бесчисленных пчёл сливалось в один монотонный гул. Холмс прищурился, вглядываясь в серые сумерки, пытаясь в неверном рассветном свете разглядеть подробности. Я сделал то же самое и в кои-то веки увидал нарушителя спокойствия раньше, чем мой друг. Он валялся на земле, и пчёлы облепили его жужжащим, колышущимся ковром.
— Там, рядом с поломанными ульями… Холмс, вы видите то же, что и я?
— Поторопитесь, Уотсон. Быть может, мы успеем помочь несчастному.
Мы переодевались так быстро, как только могли. Пчёлы продолжали сердито гудеть. Лицо Холмса мрачнело с каждой секундой.
Наспех заправив сетку на защитной маске, я бросился туда, где лежало тело. Позади меня Холмс тащил странного вида устройство: металлический цилиндр с конусообразной крышкой. К корпусу цилиндра были прикреплены деревянные меха. Позже Холмс объяснил мне, что захватил с собой дымарь — излюбленное средство пчеловодов для усмирения пчёл. Тогда же я просто решил доверять другу и не стал расспрашивать, с чего вдруг из конуса внезапно пошёл дым. Мне достаточно было увидеть, как пчёлы неохотно слетают с погребённого под ними человека.
— Не делайте резких движений, Уотсон, — на всякий случай предупредил меня Холмс. Но я и сам не горел желанием размахивать руками среди сердито гудящих вокруг меня насекомых. Вообще, мне хотелось лишь одного: съёжиться и куда-нибудь спрятаться. Такова естественная реакция человека на могущество живой природы, которую люди безуспешно пытаются обуздать и подчинить себе. Однако меня звал иной долг, долг врача, дело которого — противостоять любым опасностям в борьбе за жизнь пациента.
В тяжёлом комбинезоне и жёстких перчатках я мало чем смог бы помочь жертве нападения пчёл и, признаться, серьёзно переживал из-за этого. Однако с первого взгляда стало очевидно, что помощь несчастному, увы, уже не требуется.
Неизвестный мужчина лежал на боку, скрючившись, а левая нога его была неестественно вывернута. Я предположил, что вывих и послужил причиной смерти, ведь невозможно убежать от быстрых, пронырливых насекомых, когда испытываешь столь сильную боль при ходьбе. Лицо умершего ужасно распухло, и в таком же состоянии было открытое горло и руки с обломанными ногтями — очевидно, упав, бедолага царапал землю в бесплодной попытке убраться подальше от жалящих его пчёл. А на опухшем лице застыла странная, чудовищная улыбка, совершенно не вяжущаяся со всем произошедшим.
— Картина кажется мне ясной, — печально сообщил я, поднимаясь. — Налицо острое отравление пчелиным ядом, приведшее к смерти. Вы наверняка знаете тут всех, Холмс. Кто этот малый?
Вначале мне показалось, что Холмс не слышит меня: взгляд его был прикован к разорённым ульям. Но потом мой друг всё-таки повернулся ко мне лицом.
Глаза Шерлока Холмса были суровы и полны печали.
— Вы правы, Уотсон. В Фулворте я действительно знаю всех. Но этот молодой человек не из Фулворта. Взгляните — на нём форма школы мистера Стэкхерста. И обратите внимание на ладони: юноша никогда не занимался земледелием, на его руках нет характерных мозолей. Полагаю, опознать его не составит особого труда: единовременно в этой школе учится не более двадцати — двадцати пяти человек.
Я кивнул. На душе стало горько — наш погибший оказался совсем ещё ребёнком, только-только вышедшим из детской поры. Всегда невыразимо больно видеть, как прерываются юные жизни.
Тем временем Холмс бросил ещё один беглый взгляд на ульи, вокруг которых с обиженным жужжанием летали потревоженные пчёлы, и вновь обратился ко мне:
— Так вам абсолютно ясно, что здесь произошло, Уотсон?
В моём сердце появилась некоторая неуверенность, и я вновь склонился над телом. Осмотрев его ещё раз, я выпрямился и пожал плечами:
— Отравление, Холмс. Отравление пчелиным ядом. Видите, как распухли места укусов?
— Да-да, конечно. А странности, Уотсон? Вы заметили какие-нибудь странности?
— Что ж, если вам так угодно… Улыбка. Она совершенно не вяжется с произошедшим.
— Вы думаете?
Я требовательно поглядел на Холмса, показывая всем своим видом, что абсолютно не понимаю его логики.
— Мой дорогой Уотсон, — Холмс вздохнул. — Улыбку, разумеется, следует принять во внимание, хотя вот ей-то объяснение вполне может найтись, и объяснение это вполне логично… Но что юноша из частной школы-пансиона делает ранним утром на моей пасеке? Зачем он пришёл сюда? И почему пьян, как сапожник?
Последнее обстоятельство не ускользнуло и от моих глаз, а точнее — от моего носа. От убитого и впрямь разило дешёвым виски, каковое подают разве что во второсортных заведениях для наёмных работников. Скорее всего, оно и привело к страшной трагедии — пчёлы не переносят запаха алкоголя, равно как и свойственных пьяницам резких, дёрганых движений.
— Возможно, в Фулворте имеется паб, где молодой человек провёл всю ночь? — предположил я. Холмс усмехнулся:
— В Фулворте — нет. За пару миль отсюда есть другая деревушка, Вудхилл, и туда стекаются пьяницы из четырёх окрестных деревень, не считая мелкие хутора, стоящие на отшибе. Однако не думаю, что наш молодой человек побывал там. Я как-то проезжал мимо паба «Кабаньи потроха» и хорошо помню, что почва возле него глинистая, красноватая. А наш убитый, — Холмс склонился и указал на подошвы дорогих ботинок покойного, — как видите, ходил только по траве и местной дороге, ведущей от школы в Фулворт.
Я ещё раз посмотрел на несчастного молодого человека.
— Полагаете, Холмс, местный констебль не станет возражать, если я проведу вскрытие?
— О, констебль Андерсон придёт в восторг. До сих пор мертвецов осматривали лишь священник да аптекарь. И кстати, Уотсон, полагаю, самое время вызвать полицию. Попросите миссис Хаузер заняться этим, а затем возвращайтесь и постерегите тело. Я же, — лицо Холмса помрачнело, — полагаю, обязан известить мистера Стэкхерста. Заодно установим личность покойного.
Как и предполагал Холмс, констебль Андерсон с радостью принял предложенную мной помощь. Пока он рассыпался в благодарностях, я прикидывал, где лучше произвести вскрытие. По всему выходило, что сделать это уместней всего в лавке аптекаря или же в одной из трёх камер полицейского участка. Я склонялся к первому варианту, однако Холмс, вернувшийся из школы вместе с мистером Стэкхерстом, неожиданно воспротивился.
— Видите ли, — сказал он мне, — погибшего звали Леонард Глендауэр.
Я напрягся — фамилия показалась знакомой.
— Глендауэр? Случаем, он не родственник лорду Л.?
— Родной сын, второй по старшинству, — скорбно подтвердил мистер Стэкхерст.
— И поэтому, Уотсон, я настоятельно рекомендую провести вскрытие в полицейском участке, — добавил Холмс. — Давайте сделаем всё по закону.
— Понимаю… — протянул я. — А в Скотланд-Ярд уже сообщили?
— Сразу же, как только установили личность покойного, — кивнул Андерсон. Рыжий толстяк был ужасно опечален гибелью столь знатной особы на вверенной ему территории, а потому готов сделать что угодно, лишь бы отвести от себя беду.
Вот так я и остался в камере наедине с покойным Леонардом Глендауэром. Тщательно подготовил инструменты и уже готов был приступить к печальной последней обязанности врача, но отвлёкся на шум в коридоре. Незнакомый хриплый баритон вопил:
— Я осматриваю тела уже восемнадцать лет, но как только в деревню приехала столичная штучка — так ты, Андерсон, говоришь мне: «Поди прочь, Грэйди»? Что за блажь ударила тебе в голову?
Похоже, в коридоре бушевал местный аптекарь, мистер Грэйди. Ему отвечали сразу два голоса, в одном из которых я признал глухой бас констебля Андерсона. Второй же оказался женским, очень тихим, слов было не разобрать. Затем в перебранку вмешался Холмс. Его слова, очевидно, аптекарь счёл убедительными, поскольку шум затих. Я принялся за вскрытие.
На первый взгляд всё подтверждало мои предварительные выводы. Юноша явно пострадал от пчёл при жизни — посмертные укусы не повлекли бы за собой таких обширных вздутий и отёков. Расширенные зрачки я тоже счёл естественной реакцией организма на боль; впрочем, это не помешало мне добросовестно внести в отчёт все наблюдения. Я знал, что Шерлоку Холмсу важна каждая мелочь, да и перед инспектором Скотланд-Ярда не хотелось ударить в грязь лицом.
Итак, смерть наступила на пасеке, это казалось очевидным. Но что делал там юный Леонард? Увы, тело не могло ответить на мои вопросы.
Перед смертью покойный успел здорово проголодаться — его желудок был практически пуст. Последний раз Леонард ел ещё в школе. Мистер Стэкхерст охарактеризовал своего подопечного, как человека достаточно умеренного в развлечениях. «Беспечен, но в разумных пределах. До буйства и распутства никогда не доходил», — так выразился почтенный директор школы, и у меня не было оснований не доверять этому джентльмену. Что же побудило достаточно рассудительного юношу напиться до потери рассудка, да ещё и натощак?
Я внимательней осмотрел рот молодого Глендауэра. Над губами успели изрядно потрудиться пчёлы, но застывшая, похожая на улыбку, гримаса появилась до того. Нет-нет, улыбкой это выражение лица определённо не являлось.
— Мышечный спазм, — пробормотал я. — Но что его вызвало?
На самом деле я знал несколько способов вызвать у людей подобную гримасу. Только вот пчёлы в любом случае оказывались ни при чём.
Меня не удивляли повреждения на внешней стороне губ, но вот кровоподтёки внутри рта изрядно озадачили. Их было три, все — идеально круглой формы. Что-то они мне напоминали, и я напряг память.
— Бутылка! — внезапно осенило меня. — Ему силой засовывали в рот бутылку!
Говоря по правде, я почувствовал облегчение, осознав, что молодой Глендауэр и впрямь оказался таким приятным юношей, каким видел и описывал его мистер Стэкхерст. Опьянение не было вызвано пороками самого Леонарда, напротив — он сопротивлялся, когда мерзкое пойло вливали ему в рот! Следовательно, те, кто напоил молодого человека, виновны в его гибели, пускай и косвенно.