Особое внимание я также уделил ноге бедняги. Мне хотелось понять, мог ли Леонард вывихнуть сустав где-нибудь на пасеке. С одной стороны, Холмс всегда содержал свои владения в идеальном порядке, и луг, где стояли ульи, мог по степени ухоженности посоперничать с каким-нибудь полем для крикета. Кочки и рытвины там были абсолютно неуместны. С другой стороны, пьяница вполне способен пройти по доске, перекинутой над пропастью, и сломать ногу посреди паркетного зала. Подобных случаев я за годы врачебной практики навидался немало, а посему сказать что-либо конкретное не мог. Зато мог с уверенностью утверждать, что незадолго до своей трагической гибели Леонард Глендауэр с кем-то дрался. Об этом свидетельствовали стёсанные костяшки пальцев (при первом осмотре ран не было видно из-за обширных отёков) и несколько синяков на запястьях юноши — там, где его хватал неведомый мне соперник. На ноге, однако, отсутствовали видимые внешние повреждения. Стало быть, не допросив второго драчуна, я не мог сказать ничего определённого.
Таким образом, я разгадал лишь одну из тайн, окружавших смерть Леонарда Глендауэра, но к ним тут же добавилась парочка новых. Об этом я честно сообщил констеблю Андерсону, а затем отправился к Шерлоку Холмсу, который не стал ожидать результатов вскрытия и пошёл домой. Насколько я понимал, моему другу не терпелось ещё раз осмотреть место смерти молодого человека.
Сразу возле выхода из полицейского участка меня окликнула неизвестная девушка в платье горничной. Её вытянутое некрасивое лицо светилось подозрительностью, глаза смотрели мрачно, однако разговаривала она, по местным понятиям, вежливо:
— Эй, мистер, не вы ли будете другом мистера Холмса?
— Да. Меня зовут доктор Уотсон, а тебя?
Девушка передёрнула плечами, явно отказываясь называть своё имя.
— Передайте другу своему записку, — торопливо пробормотала она, всовывая мне в руку дешёвый конверт без подписи. Пока я разглядывал это странное послание, девушка шмыгнула на соседнюю улицу. Первым моим порывом было проследовать за ней, однако я отказался от этой идеи. Сведения, которые я обязан был сообщить Холмсу, казались мне важней, чем погоня за таинственной горничной.
Холмс встретил меня у ворот дома.
— Уотсон, ну наконец-то! Есть успехи?
— Не уверен. А где мистер Стэкхерст?
— Он не мог оставаться здесь надолго. Школа требует постоянного присмотра, особенно в свете последних событий. Кроме того, его обязанностью является встретить лорда Л., который уже прислал соответствующую телеграмму. Тяжёлая выпала Стэкхерсту ноша, но он с ней справится, я уверен. А теперь давайте пройдём в гостиную, и вы расскажете мне обо всём, что узнали!
Мы зашли в дом, и там я со смехом уведомил Холмса, что у него появилась загадочная поклонница среди горничных. Вручив послание, я устроился поудобней и приготовился уже дать отчёт о вскрытии, однако мой друг распечатал конверт, пробежал записку глазами и с задумчивым видом показал её мне. Я недоумённо поглядел на Холмса, а тот произнёс:
— Прочтите вслух, Уотсон.
— Хорошо… «Мистер Холмс! Я очень хотела бы встретиться с вами ближе к семи часам вечера за старой мельницей, но так, чтобы мой отец ничего об этом не знал. Речь пойдёт о погибшем Лео. С уважением, А.Г.». И как это понимать, Холмс? Непохоже, чтобы записку написала горничная!
— Вы правы, Уотсон. Но и леди, согласитесь, выбрала бы совсем иные выражения. А.Г. — это Аманда Грэйди, дочь того аптекаря, который сегодня бестактно пытался сорвать вскрытие. Записку, судя по вашему описанию, передала Мэг, служанка из дома Грэйди. Они с госпожой, насколько я знаю, достаточно дружны.
— В самом деле? Но что же дочь аптекаря может знать об убийстве юноши из знатного рода?
— Уотсон, нравы современной молодёжи стали весьма вольными, и нынче подружка сына лорда может знать о нём куда больше, нежели отец или директор школы. Впрочем, подозреваю, что так было всегда, просто мы в юности считали это само собой разумеющимся, а мораль возымела над нами власть уже с возрастом… Кстати, обратите внимание на то, как юная Аманда называет мистера Глендауэра.
Я ещё раз поглядел на записку.
— «Лео»?
— Именно. Девушки, особенно провинциалки, не станут писать так о совсем уж незнакомом человеке… Что ж, вот и выяснилась причина побега мистера Глендауэра из школы.
— Погодите, Холмс! Вы утверждаете, будто юные влюблённые встречались у вас на пасеке?
Холмс расхохотался:
— Вот уж нет! Во-первых, место и впрямь неподходящее, а во-вторых, я бы знал. Ну а если не я, то миссис Хаузер непременно. От орлиного взгляда моей экономки не ускользнёт ничего, что в состоянии нарушить покой нашего скромного жилища. Я целиком и полностью доверяю ей по части деревенских сплетен. Нет, наши воркующие голубки были очень осторожны, иначе миссис Хаузер давно явилась бы ко мне с отчётом… Кстати, об отчётах, Уотсон: вы ведь закончили вскрытие, верно?
— Верно, — кивнул я, зачитывая Холмсу копию сделанного мной отчёта. Когда я завершил чтение, мой друг надолго замолчал.
— Теперь всё сходится, — сообщил он в конце концов. Моё нетерпение достигло предела и прорвалось коротким:
— Неужели?
— Ну разумеется. Я, конечно же, поговорю с мисс Грэйди, но общая картина, цитируя вас, видится мне вполне ясно.
— Так поведайте же о том, что случилось на пасеке!
— Терпение, Уотсон! Впрочем, несколько подсказок я вам всё-таки дам. Поразмыслите над ними хорошенько, и сами всё поймёте, — Холмс сидел в кресле-качалке и курил видавшую виды трубку. Когда я увидел это, в сердце моём зародилась волна умиления. Сколько раз мой друг точно так же курил, расположившись в другом кресле, оставшемся нынче на Бейкер-стрит! И сколько раз при этом он растолковывал мне очередную истину, казавшуюся после его объяснений такой очевидной!
Я смиренно приготовился внимать, и Холмс не разочаровал меня.
— Подумайте, Уотсон, что бы сделали вы, если б на вас напала орава взбесившихся пчёл?
— Бежал бы как можно быстрее, — твёрдо ответил я.
— Но вы не в состоянии бежать. Вы пьяны, и мир качается перед вашими глазами. Вы настолько пьяны, что сбиваете несколько ульев.
— Хм… Тогда я постарался бы как-нибудь закрыться от смертоносных укусов. Натянул бы пиджак на голову, съёжился… И очень громко звал бы на помощь.
— Вы не знаете, что укусы смертоносны, но в целом ход ваших мыслей верен, друг мой. Теперь вспомните, в какой позе мы нашли несчастного Леонарда Глендауэра?
— Он съёжился, да… однако непохоже, чтобы он пытался защититься от пчёл!
— Вот именно, Уотсон, вот именно! — Холмс выпустил очередное кольцо дыма. — Юноша скрючился, словно испытывал боли в животе! И эта неестественная позиция его левой ноги…
— Судороги! — осенило меня.
— Да, Уотсон, — Холмс мрачно кивнул. — Перед смертью Леонард Глендауэр бился в судорогах. Ему было не до пчёл — он испытывал боль куда сильнее, чем от каких-то укусов, пускай даже их оказалось около сотни.
Я задумался:
— Но это неестественно, Холмс! Я имею в виду, пчелиный яд не обладает таким воздействием. Но судороги… Они, по крайней мере, объясняют улыбку Леонарда. Судороги вполне могли вызвать спазм лицевых мышц.
— Вы мыслите в правильном направлении, Уотсон. Алкоголь, конечно, смягчил в какой-то степени страдания молодого человека, но умирал мистер Глендауэр тяжко… Хорошо, Уотсон, вот вам ещё одна подсказка. Вообразим на секунду, что пчёл не было. Уберите пчёл из своей памяти, дайте волю воображению, примените профессиональные навыки. Итак, мы имеем судороги, странную мимику, похожую на смех, неестественную позу, расширенные зрачки… Что бы вы сказали, доктор Уотсон, если бы нашли тело в подобном состоянии?
— Что перед нами человек, отравленный стрихнином, — ответил я без малейших колебаний.
— Браво, Уотсон, отлично! Мы сдвинулись с мёртвой точки, — Шерлок вскочил и принялся энергично расхаживать по комнате. Это вновь пробудило воспоминания, но на сей раз я не позволил себе поддаться им, ведь правосудие ещё не настигло убийцу славного юноши.
— Стрихнин, несомненно, подлили в виски. Молодой человек сопротивлялся, это вы установили достоверно, Уотсон, но негодяи, осуществившие это подлое дело, оказались сильней.
— Их было несколько?
— Разумеется. Очень сложно в одиночку удерживать хорошо сложенного юношу, одновременно вливая ему в рот виски. Кстати, сильный запах, который мы с вами почувствовали, возник не только из-за опьянения. По крайней мере треть бутылки вылилась на одежду мистера Глендауэра.
— Но кто же совершил это гнусное убийство?
— А это, — снова закурив, сказал Холмс, — мы с вами достоверно выясним после беседы с мисс Грэйди.
К семи часам вечера мы с Холмсом подошли к старой мельнице — полуразвалившемуся зданию, высящемуся над одним из бесчисленных холмов. Увы, но Аманды там не было.
Когда время перевалило за половину восьмого, Холмс решительно сказал:
— Дело плохо. Я боюсь за жизнь девушки, Уотсон. Давайте-ка пойдём в деревню и выясним, что случилось.
Я бесконечно доверял Холмсу, однако признаюсь: эти его слова вызвали у меня лёгкий скепсис. Кому могло понадобиться убивать Аманду Грэйди? Ревнивому сопернику? Но основная проблема — Леонард — уже была устранена…
Увы, предчувствия моего друга оправдались очень быстро. На половине пути к дому аптекаря нас встретила Мэг. Выглядела она ужасно: волосы были растрёпаны, глаза блестели, словно у безумной, а на левой половине лица наливался багровым огромный кровоподтёк.
— Помогите! — заголосила она, едва увидев нас с Холмсом. — Помогите, он убьёт молодую хозяйку! Скорее, скорее!
— Кто? — я схватился за револьвер. — Кто убьёт мисс Аманду?
Ответ Мэг произнесла одновременно с Холмсом:
— Её отец!
— Он совсем свихнулся! — кричала нам вслед верная горничная, когда мы с Холмсом перешли на бег. — Говорю вам, как есть, спятил! Скоро ей, голубке, голову размозжит! Остановите его, мистер Холмс!