И тут Весельчак расплакался. От бурных эмоций жирные складки заходили ходуном. И казалось, что будто все его тело под одеждой зашевелилось.
— Ну миленькие, ну родненькие вы мои. Ну не я это, не я! Ну как там у вас все делается? Ну анализы у меня возьмите. Ну сделайте же что-нибудь! Поверьте, не я!
Мужики весело рассмеялись.
— Да на фиг нам твои анализы!
— Ну я не знаю, — заныл Весельчак, — как там у вас это называется?
— Значит, так, дорогой, — подытожил Петрович, — решено, у нас остаешься до конца следствия.
На Весельчаке лица не было. Он понуро расплылся на стуле и всхлипывал, размазывая сопли по лицу.
— Ладно, пойду, — сказал тихо Сергей, — вижу, не наш клиент.
Сергей зашел домой. «Слава богу, дома» — подумал про себя и вздохнул. Он оперся о стену и задумчиво всматривался в темноту квартиры. Мозг еще не отключился от работы. Сергей поймал себя на мысли, что не перестает думать над делом об Оборотне. Пролистав кучу папок, он восстанавливал картины прошлых преступлений. Перед глазами всплывали фото женщин, девушек, замученных маньяком.
«Надо разобраться, надо закончить этот порочный круг преступлений. Это дело чести, совести. Этот урод явно чувствует себя неуловимым гением. Почему убивает? Причины? Почему его до сих пор не нашли? Мы что-то упускаем. Что-то явно лежит на поверхности и не привлекает наше внимание. Жертвы. Разного типажа, возраста, профессий. Но что-то же общее для него в них должно быть? Как он выбирает жертву? Постоянное у него только время года, частота вылазки и, как оказалось, орудие убийства. Нужно увязать с чем связана такая цикличность охоты. Ритуал? Нужно обратиться к его величеству Интернету. Составить список сект да побеспокоить их. Информацию по ритуальным убийствам посмотреть, может, идентичные жертвоприношения найдем.»
— Сережа, ты что в темноте стоишь?
В просвете прохода Сергей увидел силуэт жены. В руках она сжимала биту. Сергей хохотнул.
— Задумался. Никакого покоя мне от этого Оборотня. Все мысли занимает. Что дальше делать, не знаю. Голова трещит уже. Еще время не кончилось его. Промедлим — жди еще два убийства. А там…. «Ищи и свищи» его потом. Захоронится снова. А ты что так поздно не спишь?
— Да мне что, я в отпуске, высыпаюсь. Книгу читала, уснула. Щелчок замка услышала, а свет не загорелся. Вот и вышла посмотреть, — показывая на биту в руке, жена включила свет, — давай мой руки и на кухню, пойду разогрею.
Она подошла к нему, ласково потрепала по волосам.
— Работяга ты мой. Солнышко, дома отдыхать надо, а не о работе думать.
— Никак, Маш. Знаешь, обидно за себя. У нас не дураки работают, а мы столько лет засранца одного поймать не можем. Люди из-за нас страдают. Вот не поймали его, а он жизнь отнимет у кого-то, а может, и сейчас занимается своим мерзким делом. И их смерть будет на нашей совести. Тяжело, Маш, от этого, понимаешь, тяжело.
— Милый, но вы же делаете все, что можете? — сказала она, обнимая мужа. Маша положила голову ему на грудь. От нее приятно пахло, от тела шло тепло. Ему стало уютно и спокойно.
— Видимо, нужно делать и невозможное тоже, — вслух, но словно самому себе сказал Сергей.
— А Нюша-то наша натерпелась чего!
— Она рассказала тебе.
— Ну конечно, сегодня.
— Не бойся, она под наблюдением. Может, это прозвучит цинично, но было бы хорошо, если бы Оборотень за ней вернулся.
— Да ты что! Что ты говоришь!
— Да нет, верно говорю, мы бы его словили. А так «ищи ветра в поле». Но я думаю, он не вернется.
— Почему ты уверен?
— Потому что он неглуп. Иначе не мог бы нас столько времени за нос водить. Надо с Надей еще поговорить. Ну не может быть, чтобы она за последнее время до события не заметила чего-либо странного, слежки или, может, новые люди появились среди знакомых. У нее же чувствительность как у кошки.
— Ты тоже заметил?
— Да. Увлечения у нее странные, конечно, но интуиция отменная.
— Представляешь, а наша Надя с парнем познакомилась. Будущий следователь, между прочим.
— Я знаю. Мы его уже проверили. Я знаю Андрея, в соседнем отделении работает. Хороший парень. Нашей Наде, думаю, повезло.
— Да она только о нем и говорит! Зацепил он ее. Хотелось бы, чтобы у них все сложилось. Он ей звонил уже. Завтра первое свидание, — с оттенком заговорщика, улыбаясь, сказала Мария. — Она меня сегодня по магазинам затаскала. Наряд выбирала. Боится теперь одна ходить. Серега, она летает от счастья. Может, это любовь с первого взгляда?
— Кто знает? Ладно, пошли меня ужином кормить.
Пара в обнимку зашла на кухню. Они поужинали. Сергей немного рассказал о работе, потом пошли спать. Близость Маши увела Сергея от мрачных мыслей об Оборотне. Он уснул спокойным и крепким сном. Нежно обнимая любимую женщину, с которой был счастлив.
Мила очнулась. Тяжело, со стоном приоткрыла глаза. Веки казались ей какими-то свинцовыми. Голова жутко болела, тело мешковатое. Еще через секунду поняла, что ее руки крепко связаны и она в подвешенном состоянии. Кругом темнота. Мила тихонько заскулила. По звуку эха она поняла, что находится в маленьком, пустом помещении. Страх сковал душу такой, что ей казалось, она даже бояться боялась. Происходящее напоминало триллер, мозг отказывался принимать, что это реальность. Она попыталась вспомнить, что же произошло. И как она оказалась в этом темном, пустом месте.
«Ехала к подруге, голосовала, водитель, боль, — в мозгу пронеслась мысль: — Похитили!»
Она пыталась вспомнить лицо водителя, но от головной боли образы плыли. Вытянув носочки, она коснулась пола и поняла — невысоко. Мила попыталась вытянуть носочки побольше, чтобы опереться о пол и тем самым снизить нагрузку на руки, они онемели от тугой веревки. Тщетно пытаясь освободиться, Мила тихо заплакала. Тушь потекла и щипала глаза.
«Этого не может быть. Это просто страшный сон. Кому я нужна? Я ведь не дочь миллионера». Родители жили хорошо, но не богато. Сама Мила работала медсестрой. «Да кому нужно меня похищать? А может?» — Мила испугалась собственных мыслей. Внутри все похолодело, она подумала, что, возможно, над ней будут издеваться, а потом убьют. Мила почувствовала, как паника нарастает.
«Нет. Нет. Я не хочу, не хочу умирать! Такого не может быть? Почему я? Почему? Что ужасного я совершила, что судьба так решила?»
Она яростно пыталась освободить руки от веревки. Кожа натерлась до крови. Чем больше она пыталась освободиться, тем больше ее тело начинало крутиться, от этого руки выкручивало еще больше, еще больнее. Свет включился. Он стоял и смотрел на мечущуюся, беспомощную девушку, облокотившись на косяк двери.
— Умора! Испуганное, пучеглазое чучело, с размазанной мордашкой. Красавица, блин. Где твой прежний пафос, детка? Так вальяжно садилась в салон, — он жутко и противно ухмыльнулся — Не вижу прежнего достоинства. Ну, что? Увидела, что крутая тачка остановилась, так сразу мысли как ноги раздвинуть да богатого папика зацепить? А? Крыса? Бабки почуяла?
— Что ты говоришь? Откуда мысли такие самоуверенные? Я и не думала флиртовать с тобой.
Мила была удивлена таким претензиям. В ее мозгу начали вспыхивать отрывки из памяти. Картинка сменяла картинку. Она вспомнила, как села в машину, вспомнила его приятное, красивое лицо. У нее не было парня. Да, он понравился ей, но она ни на что не рассчитывала, полагая, что такие мужчины выбирают других женщин. И его обидные слова ей казались необоснованными.
Он вскинул брови. Он не ожидал, что она хоть что-то скажет. Думал, что, как и другие, будет рыдать и закатывать истерики.
— Да ладно. Я же не кретин. Что, я не видел, как ты глазками стреляла? Сидела королева. Декольте пониже, юбочку повыше. Желание твое исполнено, детка. Только, думаю, ласки мои тебе будут не по вкусу, — он как-то по-звериному оскалился, чуть облизнув нижнюю губу, в предвкушении.
— Делай что хочешь. Только не уродуй и не убивай! — надрывно, с мольбой крикнула девушка.
Он хмыкнул и подошел к столику у стены.
— Размечталась дура, ага, щас, вот еще, тебя забыл спросить, что мне делать, не беси меня.
На столе стояла старая магнитола, стопка кассет и огромный нож. Увидев нож, весь расписанный какими-то иероглифами, Мила вся сжалась.
— Люблю музыку классическую. Тебе нравится классическая музыка, а, детка? В ней столько достоинства, столько эмоций. У меня большой выбор. Скажи, детка, под какую музыку тебе хотелось бы умереть?
— Я не хочу умирать! Не-е-т!
Мила заплакала еще сильнее. Она почувствовала, как внутри все похолодело. Какой-то жуткий мороз сковал ее тело, и ее стало трясти. Душа, казалось, хотела ее покинуть, сбежать от этого ужаса. В голове помутнело, а к горлу подступила тошнота. Осознание того, что все для нее кончено, это последние минуты ее жизни, ослабили все внутри, а по ляжкам пошел жар.
— Эй, ты чего? Тебе не стыдно, детка? Напрудила мне тут, — противно заржал он, — не тушуйся, ты не одна тут так, — и мерзко улыбнулся.
Мила плакала. Плакала от страха и унижения. Он подошел ближе, и она смогла рассмотреть его лучше.
«Красивый и такой уродливый внутри». Она не могла понять, чем он может быть обижен на жизнь. Живет в достатке, наверняка без внимания женщин не остается. «Может, его разжалобить? Может, получится освободиться, а там…» Мила не знала, что «там». Но, может, у нее появится шанс сбежать из этого ужасного места. Любым способом, любым.
— Слушай, мужик, ну что тебе не хватает? У тебя же есть все. Да и у женщин ты наверняка нарасхват, вон какой красивый. Не верю я, что ты обделен любовью. Отпусти меня, неужели, мучая меня, ты станешь счастливее? Пожалей меня.
— Что ты знаешь о любви, дура, — сказал он тихо, с какой-то безнадежностью в голосе, закрывая лицо ладонями.
— Не дергайся, ты не виновата. Это я такой урод. Тебе просто не повезло. Сегодня не твой день, детка, — и улыбнулся.
Улыбнулся так, что Мила испытала ужас. Он включил музыку, стоял и слушал, повернувшись к Миле спиной. Мелодия звучала, и девушке казалось, что вместе с мелодией утекает ее жизнь. Она отказывалась верить в происходящее и все надеялась, что кто-нибудь услышит шум, войдет и ее спасу